Низам владеет уникальными сокровищами, являющимися произведениями искусства. Большинство драгоценностей хранится в сейфах подвалов Бомбейского банка, а необработанные драгоценные камни и жемчуг — в Хайдарабаде. Остальные богатства — во дворце Котхи, где он живет, и в его дворце для приемов Фалкнума. Кроме драгоценностей, имеющихся во всех залах и комнатах Котхи, там есть специальное хранилище, сплошь уставленное и уложенное драгоценностями. Здесь, в частности, находятся уникальные алмазы Джекоб весом 150 карат, алмаз Низам — 227 карат, редчайшей работы украшение из 22 изумрудов, весом 400 карат, меч, усеянный драгоценными камнями, и многое другое. Распылители розовой воды, шкатулки, вазы и остальные сокровища покрыты с внутренней стороны эмалью, которую можно было сделать только из мелко раздробленных драгоценных камней. Поэтому эмаль имеет неповторимо сказочные, постоянно меняющиеся оттенки.

Известный бомбейский ювелир Динсаха Джи Газдера, повидавший едва ли не все сокровища мира, заявил: «Восточная коллекция Низама — одна из прекраснейших в мире. Это уникальные образцы не сохраненного нами искусства».

В приемных залах дворца Фалкнума бесценные коллекции нефритов, севрского, дрезденского, японского и китайского фарфора. В его огромной картинной галерее — редчайшие произведения мирового искусства.

Чтобы не растерять свои богатства, Низам создал «Управление личных владений», «Комитет личных владений» и «Комитет по делам сокровищ». Для охраны своих богатств Низам держит армию из 2900 арабских служак, его прежних телохранителей. Это войско находится под его личным командованием и действует в рамках несения дворцовой службы. В его распоряжении сто орудий, заряжающихся через ствол.

Но всё-таки у Низама трудное положение. Он боится, как бы многочисленная челядь и охрана не разворовали его сокровища. Драгоценные камни и банкноты он хранит в деревянных сундуках, окованных железом. Но ведь замки могут открыть. А как узнать, взято оттуда что-нибудь или нет? Пересчитывать всё хранящееся в сундуках у него нет никакой возможности. Поэтому Низам придумал хороший способ проверки. Он запретил убирать хранилища и по пыли определяет — прикасался кто-нибудь к его судукам или нет. Он систематически и тщательно осматривает крышки и слой пыли. Если пыль лежит ровным слоем, значит никто не посягал на этот сундук и можно переходить к следующему.

Однажды Низам зашел в помещение, которое не проверял всего несколько дней и обнаружил следы. Они отчетливо выделялись на толстом слое пыли. Кто-то явно подбирался к двум сундукам. Замки были целы, но с боков оказались отверстия. Низам открыл сундуки и обнаружил, что крысы сгрызли банкноты стоимостью в 40 миллионов рупий. Собственно говоря, не совсем сгрызли, а частично. Низам отвез поврежденные банкноты в финансовые органы и попросил обменять на новые. Ему обменяли, но очень небольшую сумму. На остальных были отгрызены номера. А денежные знаки и банкноты с поврежденными номерами, как известно, не обмениваются ни в одной стране. Поэтому и правительство, куда обращался Низам, не могло удовлетворить его просьбу.

После изгнания из Индии англичан богатства Низама значительно сократились. Считают, что в 1944 году его капиталы исчислялись в 8 миллиардов рупий, сейчас осталось 1 миллиард 350 миллионов. Осталось 500 миллионов в драгоценностях, 500 миллионов в ценных бумагах, и 200 миллионов ему задолжало правительство штата Андхра Прадеж, где он живет.

Таких, как Низам Хайдарабадский, в Индии не мало. Вот это и значит богатство на одном полюсе.

И не только это. Куда больше зла приносят стране магнаты типа Тата и Бируа, которые ориентируются на Запад и играют немалую роль в экономике Индии.

Поэтому и выступал в своей программной речи премьер-министр Индии против богатства на одном полюсе.

В ПОРТУ ДЖОРДЖТАУН

Ночью, на подходе к иностранным портам, все они кажутся одинаковыми: хаос желтых и белых огней, трепещущая многоцветная реклама, серые, слепые громады зданий. А постоишь у причала недельку и уже ни с каким другим этот город не спутаешь. У каждого свои, неповторимые черты.

Мы покидали Сингапур поздно вечером. Шли вдоль причала, растянувшегося на несколько километров. Ни одного свободного места: пароходы, теплоходы, турбоходы. Флаги десятков стран.

Город удаляется, но ещё долго видны хорошо знакомые теперь огни Сингапура. Бьется в огненной рекламе Британский торговый дом, сверкают контуры винных бутылок на крыше ночного клуба, неоновая фигура на коммерческом банке сулит богатства.

Шумит ночной Сингапур. Бананово-лимонный Сингапур. Город церквей и притонов, курильщиков опиума и бродяг, нищий город, где схлестнулись в борьбе за каучук и олово тресты, концерны, банки главных стран капитала и китайских миллионеров. И над городом, забивая мишурный блеск, вспыхивает как удар молнии: «strike».

На палубе, в районе четвертого трюма, идет комсомольское собрание. Моряки давно привыкли и к этим рекламам и к забастовкам, и никого не отвлекает нервная агония города.

«Физик Вавилов» берет курс на остров Пенанг в порт Джорджтаун. Как и в Сингапуре, там военно-морская база Англии. Пенанг — это тоже остров олова и каучука, но это тихий остров и тихий город с величественными, в зелени горами, куда ведет шетикилометровый фуникулер, где все блага тропиков и температура летнего Подмосковья. И где бы в Малайе ни находились предприятия американцев, англичан и китайцев, их хозяева селятся на острове в порту Джорджтаун.

Ещё на дальних подходах к порту бросается в глаза странное сооружение, похожее на разграфленную в клетку стену высотою в двадцать этажей. Будто исполинский тетрадный лист «в арифметику», и в каждой клеточке — огонек: синий, красный, зеленый, голубой… Это дом американцев у самого порта. Но живут они не здесь. Мы увидели позже, где они живут.

Городок небольшой, чистый, весь в тропической зелени. Нет здесь ни сингапурской сутолоки, ни черных от грязи лотков. На каждом шагу аккуратные банки. Их так много, что можно подумать, будто всё население с утра и до вечера только тем и занимается, что совершает финансовые операции. Здания банков чем-то напоминают посольские особняки. Может быть, оригинальной архитектурой, балкончиками, башенками и зеленью за оградами или сверкающими медью пластинами с выгравированными названиями банков: английский, китайский, американский, гонконгский, коммерческий, торговый, промышленный, колониальный и ещё десятки названий. А может быть, кажутся эти особняки посольскими, потому что вокруг них тихо. Ни людей, ни шума. Только блестящие швейцары дремлют у дверей да важные полицейские испытующе провожают вас взглядом.

И не одолевают валютчики. Их много на улицах, но они не такие, как в Сингапуре. У каждого закрытый стеклянный лоток, похожий на большой аквариум, облепленный изнутри денежными знаками многих стран. Здесь можно купить и продать любую валюту капиталистического мира. Валютчики стоят у своих лотков, никого не зазывая и не останавливая, спокойные и солидные, И так подчеркивают собственное достоинство, что можно подумать, будто это памятники.

Вместе с группой моряков мы остановились возле полупустого кафе, советуясь, перекусить ли сейчас или побродить ещё часок по городу и «нагнать» аппетит. К нам подошел рикша, шикарная коляска которого стояла рядом, и предложил свои услуги.

Мне давно хотелось поговорить с рикшей, но не получалось. Я предложил ему пообедать с нами, и, к моей радости, он согласился.

Человека этого звали Каба. На вид лет тридцать. Держался с достоинством, вежливо, но отвечал на вопросы односложно. Беседы не получалось. Разговорился Каба после второй рюмки «Белой лошади». Мы говорили о его профессии.

Когда-то в ходу была только тяжелая коляска на толстых деревянных колесах с толстыми оглоблями для человека. С течением времени её облегчали, колеса стали приближаться к велосипедным. Но главное оставалось неизменным: в оглоблях — человек, а значит, низкая скорость.