Кто эти люди, в мирные дни сознательно решившие пойти на огромный риск? Что заставило их решиться на такое? Деньги? Слава? Почет? Нет, нет и нет. Словами этого я не могу передать, но вот душой чувствую:

сознание долга советского человека, высокое звание солдата Советской Армии, сознание того, что рискуешь жизнью ради спокойной жизни десятков тысяч, и еще что-то, исходящее из самой глубины души, волнующее, не похожее ни на какие другие чувства, - вот что заставило людей пойти на подвиг... Если бы я мог, то расцеловал бы их всех. Расцеловал бы их матерей и отцов, воспитавших таких героев, расцеловал бы командиров, вложивших в их руки такое мастерство".

Одно из писем заканчивалось так: "Родина, милая Родина, какая ты счастливая, что имеешь таких сыновей!"

Благодарная Родина ответила своим сыновьям. Указом Президиума Верховного Совета СССР они были награждены орденами и медалями.

"...По-разному выражают свои чувства люди. Но одно объединяет то скупые, то взволнованные строки, адресованные героям, - светлая гордость за людей, рожденных Россией, страстная вера в их большое сердце. Это не простые письма. Зто вся страна сошлась на большой форум. Это незримые нити, идущие от мартенов "Запорожстали" в палатку целинника, от цехов ленинградских промышленных гигантов в колхозные станицы Кубани. Это нити, связывающие сердца", - так писала "Комсомольская правда" о потоке писем, идущих в редакцию.

Да, по-разному выражали советские люди свои горячие чувства к героям. Им слали подарки, их звали в гости, делегации молодежи различных городов приезжали в Курск. И почти каждая встреча приносила чтото неожиданное.

По просьбе московского радио и телевидения командование части разрешило участникам разминирования выехать на два дня в Москву, чтобы выступить перед слушателями и телезрителями. В первый же вечер в Центральном Доме Советской Армии состоялась встреча с солдатами и офицерами Московского гарнизона. Здесь секретарь Центрального Комитета комсомола вручил героям Почетные грамоты ЦК ВЛКСМ и удостоверения о занесении в Книгу почета.

Вечер затянулся. К водитель Николай Солодовников стал заметно нервничать. Еще по дороге в Москву по его инициативе решили осмотреть главный конвейер Московского автомобильного завода имени Лихачева.

И вот уже давно прошло назначенное для экскурсии время, а курян все не отпускали. Им задавали десятки вопросов, их расспрашивали о подробностях операции, о жизни роты.

На завод попали совсем поздно. Вторая смена закончила работу, конвейер остановился. Но слух о том, что приедут герои из Курска, распространился по цеху, и почти никто не уходил.

Встретили воинов радостными восклицаниями, горячими приветствиями. А они, никак не предполагавшие, что их могут специально ждать, были растроганы и смущены. Но вскоре общее оживление передалось и им. Рабочие показывали свое производство, объясняли, как действует конвейер, и чувствовали себя неловко оттого, что конвейер стоит. И вдруг какой-то паренек, успевший помыться и переодеться, вскочил на верстак.

- Товарищи, - раздался его звонкий голос, - я предлагаю бесплатно поработать полчасика в честь гостей, пусть посмотрят.

- Правильно! - закричали в толпе,

- Пустить конвейер!

- По местам!..

Далеко за полночь, растроганные, взволнованные, окруженные толпой, покидали куряне завод и уносили в сердцах любовь рабочего класса.

А на следующий день их ждал новый сюрприз...

Как обычно работала вторая смена в трикотажном ателье на Колхозной площади Москвы. Но вот начался перерыв, и кто-то включил телевизор. На экране появилась группа воинов из Курска. Работницы ахнули.

- Как же теперь, девочки!

Никто не ответил. Все смотрели на экран, восторженные и удрученные.

"...Я сам из Грузии, - говорил с экрана Дмитрий Маргишвили, - но мне одинаково дороги и Грузия, и древний русский город Курск, и каждый клочок советской земли. Когда мы уничтожали склад снарядов, никто из нас не думал, что приедут корреспонденты, что нас пригласят в Москву. Мы выполняли свой долг перед Родиной, как выполнил бы его каждый советский человек..."

Вот во весь экран чудесное добродушное лицо Ивана Махалова. Он смущенно молчит.

"Когда мы ехали сюда, - начинает он наконец нерешительно, - я очень готовился. А вот сейчас сбился, прошу извинить..."

И вдруг лицо его становится серьезным, волевым, голос уверенным и сильным:

"Я только одно скажу. Если надо, сделаем! Все сделаем, что партия скажет..."

Начальнику цеха Антонине Ивановне Пантелеевой очень трудно было оторваться от телевизора, но она не могла больше сидеть и бросилась в другую комнату звонить на телецентр.

Почему же так странно вели себя работницы?

Когда девушки впервые узнали о подвиге, им очень захотелось сказать воинам какие-то теплые, душевные слова. Сначала решили писать коллективное письмо, но вдруг Юля Макотинская сказала:

- Девчонки, давайте им сорочки сошьем. Самые красивые, как на всемирную выставку.

В цехе поднялось что-то невообразимое. В несколько минут собрали деньги. Это оказалось самым легким.

Дальше все шло в непрерывных спорах. Прежде всего - из чего кроить? Одни предлагали голубой трикотаж, другие - серый, третьи - в полоску. Кто-то требовал только одинаковых для всех.

Сто семьдесят девушек и пожилых женщин работают в ателье, и каждой хотелось собственноручно шить для героев. Сшить самой хоть рукав, хоть манжет, хоть петлю выметать.

Глядя на фотографии в газетах, определяли размеры воротничков, ширину плеч. И вот наконец сорочки готовы. Их принимали контролеры, как особый государственный заказ. Их придирчиво осматривали модельерши, и главный инженер Концевич, и начальник цеха Шухина, и директор ателье Иванова.

Все это опытные мастера. Через их руки проходит вся готовая продукция более тридцати тысяч штук трикотажных изделий. Ни к одному шву или петельке придраться нельзя было. И когда окончился осмотр, кто-то тяжело вздохнул:

- И какие же мы дурехи, девочки! Ну кто разрешит солдатам носить такие сорочки!

И снова бурлили цехи. А через час возле каждой сорочки появилась и шелковая майка: носить ее может любой солдат.

Выделили делегацию в Курск из трех самых достойных. Но как уехать, ведь надо работать? И трое написали заявление с просьбой предоставить им отпуск на два дня за свой счет "по семейным обстоятельствам".

Директор ателье Анастасия Петровна Иванова вернула девушкам заявления.

- Выпишу командировку, - с улыбкой сказала она.

- А если ревизия будет?

- Ревизоры - советские люди, поймут.

На следующий день только и говорили о курских событиях, завидовали тем, кто поехал к героям, кто пожмет им руки. В такой момент работницы и увидели своих героев на экране московского телевизора. Им радостно было смотреть на этих людей и до слез обидно, что где-то в Курске сидят их делегатки с шелковыми майками и сорочками.

Девушки помчались на телецентр, разыскали курян, рассказали все, что произошло. Трудно было отказать работницам и не посетить их ателье...

Из Воронежа, Москвы, Тбилиси приезжали в Курск представители молодежи, чтобы лично поздравить верных сынов Родины.

За день до приезда грузинской делегации Валя получила билет на встречу воинов с делегатами братской республики. Все знали о том. что в числе их будет и Гурам Урушадзе.

На вокзал она идти не решилась, но на вечер пришла одной из первых. Она могла занять почти любое место и все же села далеко от сцены, в одном из задних рядов. С волнением смотрела она, как появились на сцене Иван Махалов, Дмитрий Маргишвили, Михаил Тюрин, как заполнили места в президиуме делегаты Грузии. Гурама среди них не было. Что же могло произойти? Ведь о его приезде объявили официально.

Валя слушала выступления солдат, представителей молодежи Курска, слушала горячие страстные слова грузин. И все-таки она тревожно думала о Гураме.