Сделав все это, она задумалась — что же дальше? И вдруг до нее дошла вся дикость и нелепость предыдущего поступка. Элисон в ярости отшвырнула мыльницу в сторону и упала на пол пещеры, зарывшись лицом в куртку Джейка, чтобы заглушить свои безудержные рыдания.

После этой эмоциональной разрядки ей полегчало, и, тяжело дыша, но уже успокаиваясь, она решила взять себя в руки. Плачем делу не поможешь. Это она поняла еще три года назад.

— Это ничего не изменит! — сказала она себе вслух. — У тебя были обстоятельства и похуже, вспомни!

По крайней мере, эта проклятая тварь ужалила ее всего один раз. Приступ глухого безудержного смеха, граничившего с истерикой, вырвался из ее груди.

Озябнув в мокрой одежде, она надела носок и ботинок на левую ногу и захромала к рюкзаку. Элисон достала оттуда свой дневник и шариковую ручку.

— Соберись… Ты должна быть спокойной и… разумной… Если хочешь выбраться живой…

Она уселась на большой камень, раскачиваясь из стороны в сторону, стараясь усыпить свою боль.

— Спокойной и разумной, — повторяла она, — спокойной и разумной. Пока он не вернется. Спокойной и разумной…

Она начала свой отчет о происшедшем с ней несчастье:

Укус скорпиона.

Около 4:00 болевой шок.

Сделан надрез. Рана обработана спиртом.

4:30 глупый легкомысленный поступок.

Она опять поскакала на одной ноге к рюкзаку, держа на весу поврежденную ногу. В аптечке она не нашла ничего обезболивающего. Аспирин был в этом случае бесполезен. Ее сердце гулко билось, стараясь справиться с парализующей весь организм болью. Она приложилась к фляжке Зекери, но вспомнила, что алкоголь повлияет на работу сердца, усилит кровообращение, и яд начнет быстрее распространяться по всему телу. Поэтому Элисон снова спрятала фляжку в его рюкзак и прибегла к испытанному средству — элениуму. Расслабляющему и успокаивающему. Он не поможет от боли, но придаст ей спокойствия пережить ее. Запив таблетки водой, она поскакала назад к камню и записала:

Две таблетки аспирина и элениум от боли 4:35.

— Это для Зекери, — повторяла она, выводя буквы потными от напряжения пальцами. — Если ему понадобится узнать, что со мной случилось.

Через полчаса ступня распухла по лодыжку; боль не утихала. Элисон била дрожь, на лице выступила испарина, раскачивание из стороны в сторону не приносило никакого облегчения. Ничего не помогало. Ее силы таяли, из глаз бежали слезы. Она приняла еще таблетку элениума. И снова взялась за дневник, чтобы сделать очередную запись.

— О Боже! — вспомнила вдруг Элисон. — Что говорил полковник Шарп недавно о скорпионах! Укус некоторых смертелен!

Она была близка к панике. Сделай что-нибудь! Нельзя же просто так лечь и умереть! Ее мозг лихорадочно работал. Итак, сейчас уже стемнело. Надо идти на дорогу и поймать машину. Наверняка ей встретятся рабочие, возвращающиеся домой в сумерках.

Застонав от боли, Элисон натянула на опухшую ступню носок и с трудом затолкала ногу в ботинок; ей удалось даже завязать шнурки. Ставший тесным ботинок жал больную ноги и причинял нестерпимую боль. У Элисон снова брызнули слезы, застилая туманом взор. Она судорожно собрала заново свой рюкзак и тут вспомнила о Зекери. Он скоро вернется. Ему надо оставить что-то вроде объяснительной записки. Элисон нашла чистый лист в дневнике и принялась писать:

Зекери, меня укусил скорпион.

В мыльнице. Рядом ягуар.

Пошла к дороге. Время…

Она взглянула на свои часы. В сумеречном свете сквозь пелену набежавших слез ей с трудом удалось разглядеть циферблат. Наконец, Элисон занесла время в дневник:

…5:15. Поймаю машину.

Кого-нибудь пошлю за тобой.

Она собиралась положить дневник на рюкзак Зекери. Но тетрадь была объемистой, и у нее никак не получалось оставить ее открытой на нужной странице. Она огляделась вокруг в поисках какого-нибудь подходящего камня и заметила пластмассовую мыльницу со скорпионом внутри. Она подняла ее и прижала страницу дневника. Теперь Зекери наверняка заметит тетрадь. Элисон взяла свой рюкзак и, ковыляя, медленно вышла из пещеры, отправляясь в казавшийся ей бесконечным путь до переправы.

Дойдя до валунов, она с трудом начала переправляться через реку. В голове стоял туман, она явно теряла последние силы. Не в состоянии больше тащить рюкзак на плече, она теперь волочила его за собой. Потеряв в сгущающихся сумерках ориентировку на местности, Элисон уже не понимала, где находится. И все-таки, несмотря на сильное головокружение от проникающего в кровь яда и выпитых лекарств, несмотря на страшную боль в ноге, Элисон сумела добраться до другого берега и бросила рюкзак на землю.

Крутая тропинка вела вверх по скалистому склону. Взойдя на несколько уступов, Элисон поняла, что наступил предел, дальше она идти не может. Надо возвращаться. Она ухватилась за ветки наклонившейся над обрывом сосны, хрупкое деревце неожиданно с хрустом переломилось и, не удержав упора на больную стопу, Элисон упала ничком в прибрежные воды. Потеряв сознание от болевого шока при падении, она, оказавшись в холодной воде, на мгновение пришла в себя и тут же, почувствовав, что ее плавно относит течением, окончательно лишилась чувств.

Ее дневник, оставленный в пещере, потеряв равновесие, вместе с пластмассовой мыльницей упал на песок.

Зекери тихо обошел вокруг всю поляну, прячась за кустами, прежде чем приблизиться к хижине.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Он стоял на пороге, не решаясь войти в чужой дом. Зекери тяжело дышал и сильно вспотел. Ответа не последовало. Он осторожно заглянул внутрь через открытую дверь. Хижина была пуста.

Вся обстановка дома была проста и продуманна: поперечные деревянные балки вверху, перекрытые густым слоем пальмовых листьев, на стене маленькая полка, загруженная глиняными горшками с закопченными днищами. Связки листьев табака и разнокалиберные тыквы свешивались с ремней, привязанных к балкам. В углу стоял сноп сжатых колосьев.

Одна из убитых коз была уже разделана и висела, привязанная к потолочной балке, ее прикрывала мешковина. Стаи жужжащих мух, привлеченных запахом, кружили вокруг и ползали по лужицам крови на полу. Второй козы не было видно. Остальные животные находились в маленьком загоне рядом с хижиной.

Зекери обратил внимание на холодные камни и золу очага. Большие полые тыквы, корзины и грубошерстные одеяла находились вверху над головой, прямо на потолочных балках. Мебель же хижины составляли детская тростниковая кровать, свернутый гамак и деревянная табуретка, покрытая шкурой. Конечно, здесь в этой глуши и речи не могло быть о телефоне, но старик наверняка знает, где его можно найти в ближайшей округе. Сидя на табуретке и отбиваясь от мух, привлеченных запахом пота, Зекери разглядывал козью тушу и ждал крестьянина, размышляя над событиями последних суток.

Кто-то украл их машину, это были еще цветочки по сравнению с дальнейшим развитием ситуации. Парни, разыскивающие Луизиту, были способны на большее, чем пустые угрозы… Плевал он на них с большого дерева, но, однако, с реальной опасностью приходится считаться. Если старик не придет сегодня вечером домой, то он, Зекери, вернется в пещеру и предложит новый план: на этот раз они должны будут выйти на рассвете и направиться по той дороге, по которой приехали. И к черту деревню! До нее наверняка пилить и пилить по непролазной грязи раскисшей дороги, если эта деревня вообще существует.

Крестьянин, по-видимому, понес куда-то вторую тушу. Тогда рядом обязательно должен находиться населенный пункт: деревня, город или ферма. Во всяком случае, как бы то ни было, но у кого-то есть поблизости машина, лошадь или другой транспорт. И он сможет добраться до ближайшего телефона. Кто-то из местных должен знать всю округу, как свои пять пальцев. Зекери шагал из угла в угол по хижине среди назойливых мух, не дающих ему покоя. Часы показывали, что он покинул пещеру час и 18 минут назад. Он думал о ней. Бывшей фотомодели Галле. Она была не так уж плоха, когда он уходил. Она рассказывала ему, что с ней случился нервный срыв. Что же это за срыв, который сумел разрушить столь блестящую карьеру?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: