Степан на трамвае переехал Дунай и сошел в самом начале проспекта Андрашши. Он поужинал в скромной корчме и даже позволил себе выпить кружку вкусного венгерского пива.

«Давненько я пивка не пробовал», — думал он, потягивая холодную приятную, слегка горьковатую жидкость. Ему вспомнился знаменитый парк в Сокольниках, пузатые бочки, пенный напиток в ребристых стеклянных кружках. Собственно говоря, Степан и пиво-то там пил всего несколько раз — молод еще был, да и денег особо не имел, родители его не баловали.

Решительно тряхнув головой, молодой разведчик постарался избавиться от праздных мыслей — расслабляться было нельзя. «Бдительность, товарищ, и еще раз бдительность, концентрация, внимание и опять бдительность!» — учили его в разведшколе…

Он пешком добрался до улицы Балинта Балашши, неподалеку от длинного моста Маргит, где в большом темно-сером шестиэтажном доме заранее снял комнату на неделю, заплатив осторожному хозяину вперед, почти не торгуясь.

Ночью долго лежал, ворочаясь без сна, мысленно проходя будущий маршрут до небольшого запасного аэродрома под Захонью. Объект этот находился в ведении венгерской армии, немцы туда носа не показывали, поскольку он совершенно их не интересовал. Ровно через сутки, на рассвете, там должен приземлиться самолет с группой десантников-разведчиков, и нужно по возможности без шума захватить его, ликвидировав немногочисленную охрану. Потом Степан на этом самолете вместе с офицером венгерского Генштаба должен перелететь через линию фронта. Дальнейшая судьба подполковника его уже не касалась…

Благополучно добравшись до Восточного вокзала, Степан несколько минут в толпе военных расхаживал по перрону, пока наконец не заметил высокую сухопарую фигуру Фаркаша. В руке тот держал небольшой элегантный кожаный саквояж. Они молча обменялись рукопожатиями, а через десять минут уже сидели в купе друг напротив друга, перебрасываясь ничего не значащими фразами, думая каждый о своем.

«Ведь, несмотря на его неплохой венгерский, этот „Иштван“ — явно русский разведчик. Боже мой, как все внезапно переменилось за последние полгода, после 19 марта. У меня появились новые знакомые, почти друзья, какие-то эсдеки, коммунисты с мрачных пештских окраин, и вот теперь этот Иштван, тоже, наверное, большевик. Разве еще год назад я мог себе нечто подобное представить? Да ни в коем случае! А теперь я вообще лечу к русским через линию фронта. В Москву! Участвовать в переговорах по выходу Венгрии из войны. Нашим „заклятым друзьям — румынам“ это удалось! Король Михай — лучший друг Сталина и Черчилля. А что у нас? Опять мы, как сказал Эндре Ади, „…всегда опаздываем всюду!“ Нет, надо действовать! Все правильно, все верно! Регент фактически отстранен немцами от власти. Он на подозрении. В конце концов, я не одинок. Мои убеждения разделяют десятки честных офицеров-патриотов! Не только офицеров — в переговорах в Москве будут участвовать даже генералы венгерской армии! Скорей бы! Скорей!»

Степан же размышлял о том, что этот молчаливый, не очень приветливый человек — офицер вражеской армии, за жизнь которого ему, если потребуется, придется без колебаний отдать свою собственную. И он готов это сделать! Быть может, Венгрия выйдет из войны, а значит, приблизится победа. Сколько сотен тысяч жизней будет спасено! «Нет, все верно. Я должен довезти его, обязан. Только бы с этим Фаркашем ничего не случилось! Только бы выполнить задание!»

Состав шел медленно, часто останавливался, подолгу стоял на запасных путях, дорога была забита воинскими эшелонами. Дважды у них проверили документы. Но патрульные почтительно вытягивались при виде подполковника Генштаба, да, собственно говоря, и за свои документы Степан был спокоен, их делали замечательные специалисты, мастера своего нелегкого дела.

В Дебрецен поезд пришел под вечер. Фаркаш пригласил Степана поужинать в ресторане и, заметив его замешательство, предупредил: «Не беспокойтесь, я вас приглашаю. Все будет хорошо. Имеем же мы право поесть!»

После ужина, во время которого Степан, явно удивив подполковника, решительно отказался от бокала вина, они на попутной машине добрались до Захони. Уже темнело. С дороги офицеры свернули в ближайший перелесок. Там им предстояло отсидеться до рассвета…

Время тянулось мучительно долго, похолодало. Степан мерз в своем кителе. Он знал, что где-то поблизости затаилась группа прикрытия, которая в нужный момент специальными сигнальными ракетами выведет самолет на аэродром. Оставалось только ждать.

В начале пятого послышался гул самолета. Над полем аэродрома зажглись сигнальные огни, и почти сразу раздались выстрелы…

Вероятно, кто-то из группы прикрытия поспешил. Когда самолет пошел на посадку, внизу по всему периметру аэродрома уже шел ожесточенный бой.

«Случилось что-то непредвиденное, что-то не так пошло, не вышло, не заладилось что-то!» — лихорадочно размышлял Степан. Фаркаш казался невозмутимым, но, судя по тому, как у него ходили желваки, он тоже все прекрасно понимал…

Тяжелый аэроплан благополучно приземлился. Из него выскочил десяток хорошо обученных десантников, которые сходу открыли огонь из автоматов. Однако что-то все-таки случилось. Какой-то прокол, промах, неудача! Неверная информация? Предательство? В сущности, теперь это не имело значения.

Шум боя не стихал, а драгоценное время шло. Надо было пробиваться к самолету.

— Futass![3]— крикнул Степан и бросился в сторону летного поля. Фаркаш послушно последовал за ним. По лицам их хлестали ветки, они спотыкались о сучья и кочки, но упорно неслись вперед. Автоматная очередь раздалась совершенно неожиданно, откуда-то слева.

Степан услышал, как подполковник рухнул на землю и громко застонал. «Ах, черт подери, в него, кажется, попали! Только этого не хватало!» — в ужасе подумал разведчик, метнувшись к Фаркашу. Он склонился над венгром — тот лежал на спине и молчал, весь левый бок его был в крови.

— Я сейчас, я сейчас! Я вас перевяжу! Дотащу! Осталось с полкилометра! Я вас легко дотащу! Там наши! Они ждут! Все будет хорошо! — громко шептал он.

— Не надо меня перевязывать! Это все, это конец! Финиш! — едва слышно проговорил подполковник. — Жаль, что так вышло! Не долетел! Не сделал! Не помог! Моя Венгрия!.. Я умираю… — он захрипел и потерял сознание.

«Неужели умер?!» — в отчаянии подумал Степан.

Но через несколько секунд подполковник открыл глаза. И прошептал:

— Я холостяк! Родных у меня нет. А к вам, Иштван, у меня просьба. Последнее желание! У меня в правом верхнем кармане кителя кольцо. Возьмите себе! Его отец когда-то из России привез! Вы ведь русский, я знаю. Отец в плену у вас был! Во время мировой. Он был простым честным человеком, всю жизнь на железной дороге проработал. И к русским всегда с симпатией относился. Пусть кольцо на родину вернется! Оно вам пригодится. Вы еще молодой! Возьмите его! Я старший по званию! Это приказ! Не хочу, чтобы оно досталось случайному человеку!

Степан повиновался. Он расстегнул правый карман мундира подполковника и вытащил оттуда маленький замшевый мешочек.

«Вынимай!» — прохрипел умирающий.

Степан извлек из мешочка массивное золотое кольцо. В тусклом свете догорающих сигнальных ракет огромный камень зажегся темным пурпурным светом.

— Возьми его! Приказ!.. Прощай! — уже едва слышно прошептал подполковник, глухо вскрикнул, дернулся всем телом и затих.

Степан в отчаянии помотал головой, закрыл глаза подполковнику, почему-то неумело перекрестил его, завалил тело ветками и опавшей листвой, а кольцо машинально сунул в карман брюк. Он вскочил на ноги и двинулся в сторону прилетевшего за ними самолета. Надо было прорываться к своим. «Не выполнил задание, не выполнил, все провалил! — стучало у него в правом виске. — Что же теперь будет?! Что будет?!»

Граф Челтнем давно слыл истинным ценителем всего прекрасного — и женщин, и лошадей, и модных нарядов, и драгоценностей. Он был человеком знатным и очень богатым, коллекционировал камни, впрочем, украшениями из золота, платины и серебра тоже не брезговал. Он был близок ко двору и одно время даже считался любимцем Вильгельма Оранского, чьему правлению в Англии пошел уже второй десяток лет. Последнее время граф, правда, был несколько оттеснен от трона, перестал считаться фаворитом, будучи оболган завистниками. Теперь он числился среди «приближенных и обласканных», но во дворце появлялся гораздо реже, чем прежде.