Я считаю, что мне очень повезло: я могла бывать в Кеверол-Корт каждый день, кроме субботы и воскресенья. На этот счет существовала специальная договоренность. У дочери и племянника нашего сквайра была гувернантка. Кроме того, их обучал Оливер Шримптон, наш викарий. Мой дядя, скромный сельский священник, не мог позволить себе нанять гувернантку, и сэр Ральф великодушно дал свое согласие или, скорее, не выразил возражений по поводу предложения относительно того, что я могла бы присоединиться к его дочери и племяннику, дабы вкушать вместе с ними плоды просвещения. Это означало, что каждый день — кроме субботы и воскресенья — я проходила под старинной опускной решеткой в воротах, потом, идя мимо конюшни, с упоением вдыхала ее запахи. Обязательно прикасалась к перилам моста — на счастье. А когда входила в величественный холл с хорами, то поднималась по широким ступеням так, словно была одной из лондонских гостий, в платье с пышным шлейфом и с бриллиантами, сверкавшими на пальцах. Потом я проходила по галерее, где с потемневших портретов покойные — и некоторые из живущих ныне Бодрианов — смотрели на меня с разными выражениями лица: упрека, изумления, равнодушия. Я заходила в классную комнату, где обычно уже сидели Теодосия, Адриан, а мисс Грэм была занята своими книгами.

С тех пор как было решено, что я буду заниматься вместе с Бодрианами, жизнь моя, безусловно, стала гораздо интереснее.

Но в тот июльский день мне было любопытно, какой именно грех нынче вменяется сквайру. Как выразился мистер Пеггер, он совал нос туда, куда Господь не велел.

— Куда это, мистер Пеггер?

— В Картерз Медоу, вот куда. Он хочет начать там раскопки. Беспокоить землю Господню. Со всеми этими людьми, что приедут сюда. Заполонить все эти места безбожными идеями.

— А что они собираются выкапывать, мистер Пеггер? — спросила я.

— Червей, вероятно, — это, возможно, была шутка, потому что на лице мистера Пеггера появилась гримаса, которая заменяла ему улыбку.

— Так они что, все приедут сюда копать? — я представила себе эту картину: дамы в шелках и бархате и господа при белых галстуках и в бархатных сюртуках — все с маленькими изящными лопатками…

Мистер Пеггер отряхнул хлебные крошки с куртки и снова завязал платок в узел, сунув туда недопитую бутылку с чаем.

— Они говорят, что откапывают прошлое. И надеются найти какую-то утварь, что осталась от тех, кто жил здесь давным-давно.

— Где это «здесь», мистер Пеггер?

— В Сент-Эрно. Здесь было много язычников. Так зачем богобоязненному джентльмену возиться в этом самом прошлом, не так ли?

— Но, может, они не богобоязненные, мистер Пеггер? И потом, это очень уважаемое занятие. Оно называется археология.

— Какая разница, как это называется? Если бы Господь хотел, он бы не скрывал все эти вещи в земле.

— Но, может, это вовсе не Господь покрыл их землей?

— Кто же тогда?

— Время, — сказала я довольно напыщенно.

Он покачал головой и снова принялся копать, бросая землю на кучу, которая возвышалась справа от могилы.

— Наш сквайр вечно носится со своими фантазиями. Мне они не нравятся. Оставьте в покое мертвое прошлое, как я всегда говорю.

— Мне кажется, кто-то уже сказал это много лет назад, мистер Пеггер. А я думаю, будет интересно, если мы найдем здесь, в Сент-Эрно, что-нибудь важное. Может, римские руины какие-нибудь. Мы прославимся.

— Мы не созданы для того, чтобы быть знаменитыми, мисс Джудит. Предполагалось лишь то, что мы будем…

— Богобоязненны, — подсказала я.

Значит, сквайр и его друзья ищут поблизости римские развалины… И это — отнюдь не блажь. Он всегда интересовался археологией. Знаменитые археологи часто навещали Кеверол-Корт. Возможно, именно из-за этого его племянника назвали Адрианом.

— Адриан! — прогремел мистер Пеггер. — Языческое имя. И девица тоже…

— Адриан и Теодосия.

— Это не имена достойных христиан.

— Не то, что ваш Метью Марк Лука Джон Исаак Рубен… и так далее. Имя Джудит есть в Библии. Значит, со мной все в порядке. — Я задумалась над именами. — Доркас! Элисон! — проговорила я. — А вы знаете, мистер Пеггер, что Теодосия означает «богоданная»? Видите? Значит, это христианское имя. А Адриан — он назван в честь вала[1] и римского императора.

— Это не христианские имена, — повторил старик.

— Лавиния, — вспомнила я. — Интересно, что означает это имя…

— А, мисс Лавиния! — вспомнил мистер Пеггер.

— Очень печально умереть такой молодой, правда?

— Да еще не раскаявшись во всех своих грехах.

— Не думаю, что у нее было много грехов. Элисон и Доркас говорят о ней так, словно очень любили ее…

В доме священника на площадке между пролетами лестницы висел портрет Лавинии. Когда я была маленькой, то боялась проходить мимо него в темноте. Я представляла, что Лавиния выходит из рамы картины и бродит по дому. Я раньше думала, что однажды пройду мимо портрета и увижу пустую раму, потому что она не успеет вовремя вернуться туда, на портрет. Доркас, которая была весьма приземленной практичной особой и не могла понять моих странных фантазий, говорила, что в детстве я была такой выдумщицей!

— У каждого смертного есть свои грехи, — провозгласил мистер Пеггер. — А у женщин их в десять раз больше.

— Только не у Лавинии.

Он оперся о свою лопату и почесал седую шевелюру.

— Лавиния! Она была самой хорошенькой из дочек священника.

«Ну, — подумала я, — это мне ничего не дало бы, если бы я не видела портрета. Потому что ни Элисон, ни Доркас красавицами не были. Они всегда носили юбки и жакеты унылых темных цветов и грубые башмаки на толстой подошве — что весьма практично и разумно в сельской местности. А Лавиния на картине изображена в красном бархатном жакете и в шляпе с пышным плюмажем».

— Как жаль, что она была в том поезде!

— Да, вот, одно мгновение она еще не знала, что случится, а уже в следующее мгновение… предстала перед Создателем.

— Вы думаете, все произошло так быстро? В конце концов, нужно было еще добраться… туда…

— Вы имеете в виду, без отпущения грехов, не имея возможности раскаяться?

— Ну никто не станет строго судить Лавинию.

Пеггер не был так уверен. Он покачал головой.

— У нее могли быть мимолетные слабости и прегрешения.

— Доркас и Элисон любили ее, и преподобный тоже. Это заметно по их лицам, когда они произносят ее имя.

Мистер Пеггер снова положил лопату, чтобы вытереть пот со лба.

— Это самый жаркий день, который Господь послал нам в этом году. — Он вылез из ямы и сел на бордюрный камень соседней могилы, повернувшись ко мне лицом. Теперь мы смотрели друг на друга поверх зияющей могилы.

Я встала и заглянула вниз. Бедный, бедный Джосая Полгрей, который избивал жену и выгонял собственных детей на работу в поле, когда им было всего пять лет! Повинуясь какому-то подсознательному импульсу, я спрыгнула вниз.

— Что вы делаете, мисс Джудит? — спросил мистер Пеггер.

— Мне просто захотелось почувствовать, каково здесь, внизу, — ответила я.

Я взяла лопату и принялась копать.

— Пахнет сыростью.

— Ну и испачкаетесь же вы!

— Я уже испачкалась, — воскликнула я, когда туфли погрузились в рыхлую землю. Стенки ямы были так близко! У меня появилось очень неприятное ощущение, словно я заперта здесь. — Как, вероятно, ужасно быть погребенным заживо, мистер Пеггер!

— Ну-ка, вылезайте отсюда!

— Я тут пока немного покопаю, чтобы почувствовать, каково это быть могильщиком.

Я вогнала лопату в землю и отбросила наверх то, что смогла зацепить. Повторив эту операцию несколько раз, я почувствовала, что лопата наткнулась на что-то твердое.

— Тут что-то есть, — крикнула я.

— Вылезайте оттуда, мисс Джудит.

Не обратив внимания на слова старика, я продолжала ощупывать лопатой свою находку. Потом вытащила ее.

— Я что-то нашла, мистер Пеггер, — воскликнула я, поднимая над головой найденный предмет. — Как вы думаете, что это такое?