Послание Шартье рассматривается обычно в историографии как произведение изящной словесности; Шартье — писатель заслоняет в глазах историков Шартье — королевского секретаря. Но бесспорные литературные достоинства эпистолы вовсе не мешают ей оставаться ценным документальным свидетельством. Из этого послания ясно видно, что дофин впервые говорил с Жанной наедине, уже располагая благоприятным заключением авторитетных богословов, т. е. в конце марта. В свете этих данных становится понятным и молчание очевидцев «свидания в Шиноне», и странное, на первый взгляд, отсутствие упоминаний о «королевском секрете» в связи с первой аудиенцией в материалах руанского процесса.
Однако последующая легенда не только создала версию о «королевском секрете», угаданном Жанной во время первой аудиенции, но и связала эту версию с самой сокровенной «тайной» Карла VII — сомнениями, которые он якобы испытывал относительно своих прав напрестол.
В литературе уже отмечалась любопытная особенность формирования этой легенды: чем дальше отстоит источник от описываемых событий, тем более уверенно и подробно повествует он о «королевском секрете» (44, 123). Действительно, в тех текстах, которые появились на свет при жизни Жанны и подлинность которых не вызывает сомнений, нет никаких данных о тайной беседе во время «свидания в Шиноне». Но спустя четверть века, на процессе реабилитации, некоторые свидетели говорили о каком-то секретном разговоре, хотя сами его очевидцами не были и никаких подробностей не сообщали. Видимо, тогда это был еще только слух; во всяком случае ни хроника Жана Шартье, ни «Дневник осады Орлеана», рассказывая о первой встрече Девы с королем, об этом разговоре вообще не упоминают, а «Хроника Девы» относит его к одной из последующих встреч. {122}
Но зато авторы, писавшие в конце XV — начале XVI в., уже доподлинно знали, что именно Жанна сказала королю. Оказывается, она поведала ему о том, чего не знал никто, кроме бога: о тайной молитве, которую он вознес господу в сердце своем, прося, если он сын короля, ниспослать ему помощь, а если он не является законным наследником престола, дать надежное убежище и спасти от гибели или плена. Известно несколько вариантов этой легенды, которая представляет определенный интерес в плане изучения эволюции образа Жанны.
Итак, в изображение и трактовку знаменитой сцепы «свидания в Шиноне» должны быть внесены существенные уточнения. Критический анализ источников но подтверждает ни традиционного представления о публичной аудиенции, на которой присутствовал весь двор, ни тезиса об испытании Жанны, ни, наконец, версии о «королевском секрете». Первая встреча Жанны д'Арк с Карлом VII, породившая множество толков, слухов и легенд, прошла, насколько мы можем судить, иначе, нежели это обычно изображается.
Дофин принял Жанну на заседании Королевского совета. Он не прятался ни за чьи спины и не пытался ввести Жанну в заблуждение. Возможно, она сама узнала его, что, впрочем, было не столь уж трудно. Между ними состоялся короткий разговор, который слышали все присутствующие. Жанна назвала себя, сказала, откуда и зачем прибыла. Карл выслушал, ничем не выражая своего отношения, и тотчас же распорядился передать ее под надзор благочестивой госпоже де Белье. Затем, по словам очевидца аудиенции Рауля де Гокура, он «повелел, чтобы Жанну обследовали клирики, прелаты и доктора [богословия], дабы выяснить, должно ли и можно верить тому, что она говорит» (D, I, 326).
Несколько дней Жанна провела в Шиноне; ее снова допрашивали прелаты-придворные, «почему она пришла и что заставило ее явиться к королю» (D, I, 382), и она снова повторяла, что царь небесный послал ее па помощь королевству Французскому. Дофину доложили о благоприятных результатах допроса, но они его не удовлетворили, и было решено подвергнуть Жанну более основательному экзамену. {123}
В самом начале марта Жанну отвезли в Пуатье, гдо находились парламент (верховный суд) «Буржского королевства» и университет. Там она предстала перед особой комиссией, которой было поручено произвести тщательное расследование ее личности, образа жизни, поступков и слов для того, чтобы Королевский совет мог затем решить вопрос о ее допуске к войску. Комиссия была многочисленной и очень авторитетной. Известны имена восемнадцати ее членов, это профессора богословия, ученые монахи, королевские чиновники-юристы. Председательствовал сам канцлер королевства Реньо до Шартр, архиепископ Реймсский. Все это говорило о том, что правительство придавало данному делу исключительно важное значение.
Двор тоже переехал в Пуатье, но Жанну поместили не «замке, а в частном доме, у королевского адвоката Жана Работе. Над ней установили тайный надзор. Хозяин дома и приставленные к ней женщины докладывали о ее поведении Королевскому совету. Иоланта Арагонская и другие опытные матроны удостоверились, что она девственница. Об этом также доложили дофину.
Расследование продолжалось около трех недель. Почти каждый день в дом метра Работо приходили члены комиссии, по три-четыре человека, и подолгу расспрашивали Жанну о различных обстоятельствах ее жизни. Все ее ответы фиксировались. Известно, что существовал протокол допросов: на руанском процессе Жанна несколько раз ссылалась на записи своих ответов в «книге Пуатье» (Т, I, 71, 78, 93). Однако источник, который мог бы дать множество ценнейших сведений о девушке из Домреми, до нас не дошел. Его искали, но не могли обнаружить уже по время процесса реабилитации. Предполагается, что протоколы комиссии в Пуатье уничтожил ее председатель Реньо де Шартр после казни Жанны по приговору инквизиционного трибунала; возможно, прелат опасался, что его могут заподозрить в покровительстве еретичке (93, 75). Историки не перестают сокрушаться по поводу утраты этого драгоценного документа.
Сохранилось, однако, заключение комиссии; дошли до нас и показания некоторых ее членов на процессе реабилитации. Известны, наконец, два трактата, написанные весной 1429 г. по материалам расследования в Пуатье и целиком посвященные Жанне-Деве. Автором одного из {124} них был эмбренский архиепископ Жак Желю; второй принадлежал крупнейшему теологу того времени Жану Жерсону. На основе этих источников исследователям удалось осветить весьма важный этап в истории Жанны д'Арк. Здесь нужно в первую очередь назвать работы Ш. Буассонада (23), Ж. Кордье (41, 109–117) и Р. Перну (93, 75).
Комиссия уделила главное внимание двум моментам: Нравственным качествам Жанны и «знамению» того, что она действительно является божьей посланницей. Первый аспект расследования был связан с определением природы ее «голосов и видений»: считалось, что судить о том, являются ли те или иные видения божественным откровением или дьявольским наваждением, можно в первую очередь по личным качествам визионера, его поведению и (что особенно важно) цели деятельности. Что касается 'второго аспекта, то от Жанны требовали представить убедительное доказательство того, что ее миссия от бога.
Трехнедельный «экзамен» в Пуатье был труднейшим Испытанием для Жанны. Ей приходилось отвечать на многочисленные, разнообразные и нередко каверзные вопросы. Спустя четверть века один из членов комиссии, семидесятилетний профессор теологии доминиканец Сеген де Сеген, которого «Хроника Девы» называет человеком въедливым, вспоминал о некоторых эпизодах расследования: «Метр Гильом Эмери спросил у нее: „Ты утверждаешь, что голос сказал тебе, что бог хочет избавить французский народ от бедствий. Но если это хочет сделать сам бог, то для чего тогда нужны солдаты?"' И тогда Жанна ответила: „Солдаты будут сражаться, а бог пошлет им победу". Метр Гильом остался доволен этим ответом.
Я сам спросил, на каком языке говорили с ней святые, и она мне ответила, что на лучшем, чем мой; я же говорил на лимузенском наречии. Потом я спросил, верит ли она в бога, и она ответила, что да, больше, чем и я сам. И тогда я сказал названной Жанне, что богу не * будет угодно, чтобы ей поверили, если не появится нечто показывающее, что ей следует верить. [Я сказал ей также], что мы не можем советовать королю доверить ей солдат, основываясь только на ее [голословном] утверждении, ибо это значило бы подвергнуть их опасности. Она ответила: „Мой бог, я пришла в Пуатье вовсе не {125} для того, чтобы давать знамения. Пошлите меня в Орлеан, и там я явлю знамение того, ради чего я послана"» (D, 1,472).