К стыду моему, только тут, когда все были уже хорошо знакомы друг с другом и план завтрашней поездки выработан, я заметил, что среди присутствующих нет рыжего проводника Кнуда Ансена. Как мы могли забыть о человеке, который привёл нас сюда! Я тотчас спросил о нём хозяина.

— Вас привёл молодой Ансен? — удивлённо и с оттенком недовольства спросил старший Хеккерт. От меня не укрылось, что при этом он многозначительно переглянулся с пастором и даже, кажется, подозрительно оглядел нас, словно мы утратили в его глазах доверие.

В комнате воцарилось неловкое молчание.

— Почему это вас удивляет? — спросил я.

— Удивляет? — Видкун пожал плечами. — Там, где речь идёт об этом парне, ничто не может удивить… Впрочем, после того что мы видели при гуннах, для нас, вероятно, не существует уже ничего удивительного.

— Тем не менее вы… — начал было я.

— Я объясню вам, что хотел сказать брат, — вмешался шкипер. — Молодой Ансен не пользуется у нас хорошей репутацией.

— Вот как?

— Бродяга и бездельник, — пробормотал Видкун. — До войны он не работал а всё вертелся около богатых туристов, прислуживая им. Я не тороплюсь подавать ему руку.

Шкипер хотел что-то сказать, но, увидев входящую хозяйку, многозначительно умолк и, улучив минуту, шепнул мне:

— Кнуд — племянник нашей хозяйки.

— Худшее, что может быть в таком деле, — потерять надежду на возвращение заблудшей овцы к пути, предуказанному всевышним, — негромко произнёс пастор.

В комнату вошла хозяйка с горячим грогом. Следом за нею шёл Кнуд.

Хозяйка поставила на стол напиток и опустила фартук, которым держала горячий кувшин. При этом что-то выскользнуло из кармана фартука и со стуком упало на пол. Она поспешно подняла упавший предмет и, протянув его племяннику, с интересом, смешанным с беспокойством, спросила;

— Что это?

В её руке был кастет. Хромированные кольца ярко блеснули.

— Где ты взяла? — спросил хозяин и протянул было руку к кастету, но Кнуд опередил его и нетерпеливо вырвал у тётки оружие.

— Когда я опускала ужин в карман куртки Кнуда, этот предмет был там. Я вынула его, чтобы посмотреть. Никогда не видела такой штуки. Что это такое? — повторила она вопрос племяннику.

Взоры всех присутствующих с любопытством обратились к Кнуду и к блестевшему у него в руке кастету.

— Зачем это у тебя? — с беспокойством спросила хозяйка у племянника. — Ты нашёл это, ты только сейчас нашёл это, правда?

Как будто она хотела убедить остальных в том, что её племянник не мог получить эту штуку от немцев.

— Да… только сейчас.

— Конечно, — сказал пастор. Подумав, кивнул и повторил: — Конечно.

Кнуд посмотрел на него с благодарностью. Он видел, что остальные ему не верят.

А пастор, словно задавшись целью выручить его из затруднительного положения, взял кастет из рук Кнуда и, внимательно рассматривая его, сказал:

— Да, да, немецкая штучка. До их прихода здесь, наверно, не водилось таких вещей. Они были тут не нужны. Не правда ли? А помните? — он обернулся к продолжавшему сурово молчать Видкуну

— Помните, когда они впервые пустили их в ход?

В знак того, что помнит, кассир молча опустил тяжёлую голову. Пастор пояснил нам:

— Когда гунны пришли сюда, жители, естественно, хотели спасти от них свои ценности. Они пошли к ломбарду, чтобы выкупить свои заклады. Целый приход собрался тогда у дверей ломбарда. Длинная очередь людей — мужчины и женщины. Может быть, первая очередь, какую здесь видели. Много раньше, чем они стали обычными у мясных лавок и булочных. Люди хотели спасти своё достояние. Но ломбард уже не возвращал вкладов. Гунны наложили на них лапу. Видкун Хеккерт сидел в своём окошечке и вместо часов, цепочек и колец выдавал людям отпечатанную гуннами прокламацию. А когда толпа, к которой присоединились уже люди со всей округи, стала рвать прокламации и угрожала силою взять своё, на сцене появились молодчики, купленные немцами. Вот тогда-то здешние люди и узнали впервые, что такое кастет. Помните?

— Как вы думаете, — спросил его пастор, — удалось гуннам увезти то, что они награбили в вашем ломбарде?

Видкун в сомнении покачал головой:

— Этого я не знаю.

Видкун поднялся, пристально поглядел на Кнуда и, резко отвернувшись, пошёл к выходу. Какая-то тяжёлая струя мрачного недоверия и уныния тянулась за его большой сутулой фигурой. Словно холодное дыхание подозрения растекалось по комнате. Яркий свет лампы перестал мне казаться уютным и ласковым и лица в нём стали казаться зеленовато-бледными, точно обрели вдруг прозрачность мертвецов.

Мы ещё сидели за завтраком, когда в гостиницу явился Кнуд Ансен. Он был прислан шкипером, чтобы показать нам дорогу к пристани и доставить на «Анну» продукты, приготовленные хозяином гостиницы для нашего путешествия.

— Снова решили стать моряком? — спросил я Кнуда.

Ансен беззаботно рассмеялся:

— Да, нанялся матросом на «Анну». Трудно было совместить то, что вчера о нём говорилось, с ясным и, я бы сказал, чистым образом проводника. Но, с другой стороны, трудно предположить, чтобы все его знакомые и родственники ошибались. Я не мог найти объяснения этому странному психологическому явлению. Кручинин же, как мне казалось, не задумывался над такими незначащими пустяками и продолжал с хозяйкой беседу о местных песнях, которые его очень заинтересовали. Он даже заставил немолодую женщину пропеть нам надтреснутым голосом две или три народных песни.

Кручинин спросил у Кнуда: не знает ли и он, каких-нибудь песен? Великан на минуту сдвинул брови соображая, по-видимому, что лучше всего спеть, и запел неожиданно чистым и лёгким, как звон горной реки, баритоном. Он пел о море, о горах, о девушках.

— Вы любите песни? — спросил он, окончив.

— Да, — сказал Кручинин, — Я люблю песни и… собираю их везде, где бываю.

При этом неожиданном заявлении я с трудом удержал выражение удивления, готовое появиться на моём лице. Я впервые слышал, что мой друг является любителем и собирателем фольклора.

— Наш пастор тоже собирает песни и сказания, — сказал хозяин, он даже записывает их на эдакий аппарат. Я забыл, как он называется.

— Он здесь, — сказала хозяйка. — Я его спрятала. Думала: может быть, и из-за него могут быть неприятности.

— Неси-ка, неси его! Пускай гости посмотрят, — сказал хозяин.

Через десять минут перед нами стоял фонограф вполне современной конструкции с приделанным к нему футляром для запасных дисков. Запись велась на целлюлоид или похожий на него прозрачный материал и позволяла тут же воспроизводить её на том же аппарате переключением одного рычажка.

— Умная штука, — сказал хозяин.

— Наверно, очень дорогая, — уважительно заметила хозяйка и фартуком смахнула с футляра пыль.

Кручинин поставил несколько дисков, внимательно прослушал.

— Нужно будет попросить разрешения пастора воспользоваться этим аппаратом, — сказал он.

— Сейчас вы его увидите, — сказал Кнуд Кручинину, — он, наверно, уже на «Анне».

— На «Анне»?! — удивился мой друг.

— Он решил воспользоваться этим рейсом, чтобы побывать на островах.

— Ах, вот что! Подбирается приятная компания.

— Если не считать проклятого Видкуна, — пробормотал Кнуд.

— Как, и кассир тоже?

— Кажется, да.

К пристани мы шли тихими улицами. Стук наших подкованных ботинок о гранит мостовых чётко разносился между тесно сошедшимися домами. Встречные здоровались с нами приветливо, словно мы были давнишними друзьями. Может быть, действительно, весь городок уже знал, что мы русские? И это радушие относилось не столько к случайным туристам, сколько к великому народу, представителями которого мы тут невольно оказались.

Я издали заметил у пристани приземистый зелено-белый корпус «Анны».

На борту нас уже ждали шкипер и пастор. Кассир, заложив руки за спину и ссутулив плечи, медленно прохаживался вдоль пристани.