Чрез несколько времени в Петербурге распространился слух о новых успехах русского флота. «Сказывают одни, – писала Екатерина Панину, – что взяты Дарданеллы, а другие, что флот турецкий паки сожжен. Но если мне выбрать, то Дарданеллы лучше возму, ибо сие нас приближает к месту ближайшему мирного конгресса». Но ожидания не оправдались: попытка занять ближайший к Дарданеллам остров Лемнос не удалась, причем разбился корабль «Святослав». Для зимовки флота был выбран остров Парос, и в ноябре оба Орловы, Алексей и Федор, уехали в Италию. Спиридов остался единственным начальником флота, потому что Эльфинстон должен был выйти в отставку. Уже в донесении о Чесменской битве Орлов писал императрице: «Наперед прошу прощения: ежели контр-адмирал Эльфинстон не переменит своего поведения, я принужденным найдуся для пользы службы в. в-ства отнять у него команду и поручить оную флота капитану-бригадиру Грейгу, которого достоинство, верность, усердие, прилежание и благоразумие уверяют меня, что под его предводительством дела пойдут гораздо успешнее». Потом Эльфинстон был обвинен комиссиею военного суда в потере корабля «Святослав». Эльфинстон в свое оправдание написал мемуар, по поводу которого остались замечания Екатерины: «Нет ничего легче, как опровергнуть этот мемуар, и особенно статью о Чесменском бое, потом о прибытии его в Лемнос, куда его никогда не призывали, и он был даже обвинен в том, что покинул свой пост пред Дарданеллами; наконец, он принудил капитана идти по тому пути, на котором „Святослав“ погиб. Можно сказать одно, что Эльфинстон принадлежит к разряду людей сумасшедших, которые увлекаются первым движением и не соблюдают никакой последовательности; и я не знаю, сумеет ли он очистить себя от подозрений в злоупотреблениях, если б его заставили отдать отчет в сумме на чрезвычайные расходы, ему вверенной, ибо из нее он сдал адмиралу Спиридову только 3000 червонных; но справедливо, что лучше затушить это дело 5000 рублями, чем заявлять его пред Европою и причинять неудовольствие английскому двору, выставляя его потачку нам, всю помощь, которую он нам оказал и которая была нам очень полезна; опубликование всего этого подняло бы против английского правительства внутренние неудовольствия и могло бы иметь неприятные последствия для английской торговли в Леванте».

Морейская экспедиция, поднятие христианского народонаселения Европейской Турции не удались по вине этого народонаселения, как утверждал Орлов в своих донесениях. Точно так же неудачно шли дела и за Кавказом, и также по вине тамошних христианских грузинских владетелей, как утверждал начальствовавший там русским войском граф Тотлебен. Поход Тотлебена с царем Ираклием к Ахалциху не достиг цели, возвратились назад в Тифлис, потому что грузины, по донесению Тотлебена, нисколько не помогали, стояли спокойно во время битвы русских с турками и только грабили. Царь Соломон объявил Тотлебену, чтоб он не позволял своим солдатам есть турецкий хлеб, потому что он отравлен; но этот самый хлеб грузины отобрали, сами ели и продавали русским дорогою ценою, а под конец и вовсе оставили их без хлеба, так что русские на возвратном пути должны были питаться кониною. Тотлебен жаловался на Соломона, что тот ежедневно переменял свои предложения, обещания и требования, сам не знал, что начать; а Соломон жаловался на Тотлебена, что тот по многим его призывам нейдет к нему, тогда как он, Соломон, действует удачно, разбил турецкое войско и разорил крепость Дуки, бывшую в турецких руках.

Тотлебен просил об отозвании из его армии всех офицеров грузинского происхождения, потому что их сообщения и виды отнюдь не соответствуют должной верности. Но скоро он должен был жаловаться на русского офицера, подполковника Наума Чоглокова, сына известных нам Чоглоковых, игравших такую роль в истории молодого двора при императрице Елисавете. Чоглоков отправился волонтером в Кавказскую армию. В Моздоке нагнал его отправлявшийся туда же волонтером поручик Львов, которого поразило то, что у Чоглокова был превеликий штат и обоз; Чоглоков объяснял, что иначе ему нельзя, потому что он близкий родственник государыни (его мать, урожденная Гендрикова, была двоюродная сестра императрицы Елисаветы). Однажды он открыл перед Львовым сундучок, наполненный золотыми табакерками и часами, всего вещей до 50 ценою на 7000 рублей. Когда Львов спросил его, на что ему в Грузии такие вещи, то Чоглоков отвечал: «Я и последнюю в России деревню продать велел и ожидаю денег в самой скорости». Из всех его слов Львов заметил сильное раздражение. «Я еду или на эшафоте умереть, или быть царем», – говорил он. Когда приехали в Грузию, то царь Ираклий и весь двор приняли Чоглокова как двоюродного брата императрицы и после великого князя ближайшего наследника престола. Тотлебен начал говорить ему, чтоб он не ездил в грузинский лагерь, но Чоглоков не слушался и кричал: «Я здесь вольный человек и до Тотлебена мне нужды нет; может быть, у меня есть именной указ и я совсем с особливою комиссиею сюда прислан, а не к Тотлебену!» Последний, узнавши об этом, говорил Чоглокову: «О вас ко мне указ прислан, что вы у меня волонтером, и вот рекомендация от графа Никиты Ив. (Панина); перемените свои поступки относительно знакомства с грузинами, я их довольно знаю, все их партии против царя Ираклия мне известны, и как им весело было, что царь был принят в русскую защиту». Львов писал в Петербург, что в Грузии еще более партий, чем в России в старину было; нет почти трех фамилий, которые были бы согласны: главная причина тому та, что немало претендентов на грузинский престол, имеющих более прав, чем Ираклий. и потому большая часть вельмож его не терпит.

В Страстную субботу вечером Чоглоков стал говорить Львову. с которым жил в одной палатке: «Знаешь ли, что я скоро буду у царя сердарем, т. е. воеводою? Твой граф сегодня же будет арестован, а по нем я здесь старший; я с майором Ременниковым и несколькими офицерами уже согласился». Когда Львов пересказал об этом Тотлебену, тот отвечал, что все знает, и в ту же ночь приказал арестовать Ременникова и Чоглокова, причем последний вызвал его на дуэль. Когда на другой день Тотлебен поехал к царю Ираклию поздравить его с праздником и объявил ему об арестах, то царь сказал: «Чоглоков странный человек! Много раз он мне говорил, что имеет от государыни повеление ехать в Армению, и для того просил у меня 3000 грузинцев, утверждая, что он в Армении все сделать может, что захочет». Но скоро сам Ираклий объявил себя против Тотлебена по поводу подполковника Ратиева (грузинского происхождения). Ратиев, который должен был доставить артиллерию в Кавказский корпус, медлил в Моздоке, не слушаясь никаких предписаний Тотлебена. Последний, видя тут злой умысел, послал к нему навстречу арестовать его; но Ратиев арестовал посланных и прошел прямо в Тифлис к царю Ираклию, к которому убежал также и Чоглоков из-под ареста; и когда Тотлебен послал к Ираклию с требованием выдачи Ратиева и Чоглокова, то посланные были задержаны в Тифлисе. После этого Тотлебен узнал, что всех курьеров, едущих к нему, перехватывают и отвозят в Тифлис, хотят не допускать идущий к нему Томский полк и отрезать сообщение с Моздоком; тут он решился предупредить врагов, выступил из лагеря, ускоренным походом в двое суток пришел к городу Дюшету, занял его, овладел также крепостью Ананурами. От 12 мая Тотлебен писал, что по соединении с Томским полком намерен идти немедленно к Тифлису, чтоб отмстить противникам, возвратить похищенную Ратиевым артиллерию, войско и припасы, подчинить всю Грузию русской власти, лишить Ираклия пожалованной ему перед тем Андреевской ленты и отправить его в Петербург или вогнать в Черное море. А Чоглоков писал из Тифлиса, что Тотлебен возненавидел его за предпочтение, какое было оказано ему со стороны царя Ираклия; по его, Чоглокова, приметам, Тотлебен или с ума сошел, или какую-нибудь измену замышляет, поступая во всем против интересов русского двора: тамошних царей между собою ссорил, с князьями обходился дурно, многих из них бил, других в оковах держал, деревни разорял, безнадежно брал скот и хлеб, вступал в переписку с ахалцихским пашою, назначил для отсылки в Россию 12 лучших русских офицеров, не оставляя никого, кроме немцев и самых негодных по поведению русских.