Глава 5. Быть полезным кому-то

11 января 2003 года

Сан-Франциско, Калифорния

Я распахиваю дверь, приготовившись ворчать на неё после того, как я заглянула в глазок и увидела, кто это. Сейчас три часа ночи. Завтра утром мне на работу, и я пи*дец как устала, потратив слишком много денег и выпив слишком много пива в «Геко».

Как только засов отпирается, я распахиваю старомодную дверь и застываю.

Всё моё раздражение испаряется в то же мгновение, когда я вижу её лицо.

— Касс, — я вцепляюсь в дверь, уставившись на неё. — Боже. Что случилось? Кто сделал это с тобой?

— Впусти меня, — умоляет она. Из её глаз катятся слёзы, размазывая черноту её и без того потёкшего макияжа и заставляя её шмыгать. Из носа у неё тоже течёт, а сам нос уже опух от синяка, который я отчётливо вижу. Нос кажется почти сломанным.

Может, он и правда сломан, но я не доктор; я не знаю наверняка. Я в шоке смотрю, как она вытирает сопли костяшками ушибленной руки и вздрагивает от явной боли. Она умудряется лишь размазать кровь, вытекающую из её ноздрей, и оставить длинную смазанную полосу до уха.

— Пожалуйста, Эл. Впусти меня, быстрее! Пожалуйста!

Я тут же делаю шаг в сторону, и она буквально бежит в небольшую гостиную моей квартиры, съёживается посреди моего паркетного пола, на котором нет ковра, только следы свечного воска да капли потолочной краски от предыдущего владельца, который наверняка был слишком обкурен и забыл подложить брезент.

Выглянув за порог, я смотрю вниз по ступеням моего многоквартирного дома и прислушиваюсь.

Поначалу я ничего не слышу.

— Ох, закрой дверь, пожалуйста! — умоляет она. — Закрой её, Элли! Пожалуйста! Не давай ему увидеть тебя!

Как только слова срываются с её губ, кто-то начинает тарабанить по стеклу внешней двери у подножья лестницы, которая ведёт к моей квартире. За стеклом я вижу фигуру, которую узнаю даже вопреки панелям искривлённого стекла, отделяющим меня от его смутного силуэта.

— Я тебя вижу, сука! — его приглушенный голос доносится сквозь дерево и стекло; его язык заплетается. — Я тебя вижу! Я звонить твоей матери! Я знать тебя, Элисон... ты шлюха, как и она! Я заставить тебя сожалеть! Скажи Кассандре прийти сюда немедленно! Немедленно!

— Я звоню копам! — кричу я вниз по лестнице.

— Ты не сметь звонить копам! — говорит он на своём английском с сильным акцентом. — Ты звонить копам, ты сильно сожалеть, малявка! Ты очень, очень сожалеть!

Когда я не отвечаю, он снова колотит по двери, ещё сильнее, сотрясая весь корпус.

Я вздрагиваю, внезапно остро осознавая, что у меня есть соседи. Пока никто не открыл двери, я отступаю в свою квартиру, закрываю и запираю дверь, и даже закрываю на цепочку. Закончив, я сразу неловко хватаю гарнитуру со столика у двери и начинаю вставлять её в ухо. Не успеваю я закончить, как Касс кидается на меня и начинает хватать за руки.

— Элли, не надо! — кричит она.

— Не надо? — я смотрю на неё, на синяк под её глазом, который уже начинает опухать. — Касс, ты обязана. В этот раз ты обязана.

— Ты не можешь вызвать копов из-за моего папы, Элли! — умоляет она.

Её слова повисают в воздухе.

Каким-то образом она умудряется напомнить мне моего отца, может, одной лишь глубиной её эмоций, хотя мой папа был полной противоположностью мужчины, который колотит в мою дверь — мужчины, который едва держится на ногах после выпитого дешёвого дерьма (наверное, вина вперемешку с виски или чем-нибудь другим, не менее пагубным).

Я прикусываю губу, качая головой.

— Серьёзно, Касс. Послушай себя. Бл*дь, или иди и посмотри в зеркало.

— Это тебя не касается!

— Касается! — рявкаю я. — В любом случае, теперь он угрожает уже мне, Касс. Ты его слышала!

Закусив свою ушибленную и разбитую губу, моя лучшая подруга смотрит на меня, и её карие глаза переполняются слезами.

— Пожалуйста, Элли. Пожалуйста, не звони копам, ладно? Они могут депортировать его. Ты знаешь, что они могут это сделать. Тогда моя мама окажется в дерьме... и моя сестрёнка.

Я продолжаю смотреть на неё, борясь с тем, что я хочу сказать.

Конечно, у нас уже был этот разговор ранее.

Разные вариации этого разговора повторялись снова и снова практически с тех самых пор, как мы перешли в среднюю школу. Так что я уже знаю, что он для неё — слепое пятно, которое она не может или не хочет видеть, о котором она не может рационально думать, говорить или даже осмыслить, когда это всё смотрит ей прямо в лицо.

Я знаю, что на каком-то уровне неважно, «понимает» она или нет.

Я знаю, что в один из таких моментов он может её убить.

Я знаю, что её понимание на самом деле ничего не меняет, но это всё равно заставляет меня колебаться, хотя бы потому, что она моя подруга, и я знаю, что чувствовала бы я сама, если бы мой близкий человек решил, что он знает лучше, что мне делать с моей жизнью. С кем-то, кого я любила.

Я знаю, что сделал бы Джон.

Я знаю, что сделала бы моя мать, хоть их реакции и были бы полными противоположностями. Я не согласна с невмешательством, которое выбирала моя мать — это кажется безнадёжно устаревшим и неправильным. Но в то же время я никогда не выступаю за то, чтобы действовать, не принимая в расчёт желания или чувства других людей, когда дело касается их жизни.

Я никогда не умела чертить чёрно-белые линии на песке, как моя мама (которая сказала бы, что всё это — не моё дело) или как мой брат (который вызвал бы копов без секундного колебания).

Вместо этого я смотрю на Касс и вижу в её глазах страх, мольбу.

Я до сих пор слышу стук по внешней двери, хотя обе двери заперты.

Я подумываю позвонить Джону, что будет равносильно вызову полиции, только в более трусливой форме, свалившей всё на него.

— Ты знаешь, что ты должна это сделать, — говорю я вместо этого. — Если его депортируют, это его вина, чёрт подери, Касс. Твоей матери и сестре так будет даже лучше.

— На улице? — спрашивает Касс. — Это будет лучше, Элли?

— Найдётся и другой вариант, — говорю я, качая головой. — Способ есть всегда, Касс, даже если кажется, будто его нет. Спроси у моей мамы. Она потеряла всё после смерти папы. Страховка ничего не покрыла. А потом она потеряла работу. Но она же выкрутилась.

Касс лишь смотрит на меня, не слыша моих слов, и то умоляющее выражение не уходит с её лица.

— Пожалуйста, не надо, Элли. Я тебя умоляю, — говорит она. — Я тебя умоляю, Эл. Пожалуйста, Богом глянусь, я прослежу, чтобы он больше тебя не потревожил. В любом случае, он отоспится и завтра уже извинится, он всегда так делает.

В её голосе звучит спешка.

— ...Элли, это всё я виновата, потому что пошла туда вечером в выходной, понимаешь? Я знала, что он будет пить. Ты знаешь, что это почти не представляет проблемы, потому что я практически не...

— ...Все здесь? — спросил Ревик монотонным голосом. — Мы можем начинать?

Джон сидел в одном из кресел с высокими спинками, возле антикварного стола — и то, и другое было сделано из какой-то массивной тёмной древесины. Балидор сидел через два места слева от него. Врег сидел напротив Ревика, в другом конце узкой столовой. Джораг сидел прямо напротив Джона.

Теперь они всегда сидели на одних и тех же местах.

Такое чувство, будто они поселились в этой проклятой комнате.

Сам стол, наверное, остался с прошлых времён, учитывая, что в этом доме жили какие-то миллионеры. Теперь полированная поверхность покрылась подпалинами — наверное, от трубок для наркотиков и сигарет, которые курили тусовавшиеся здесь воры и мародёры.

Врег прочистил горло.

Звук привлёк внимание Джона, но он поймал себя на том, что избегает почти чёрных глаз огромного видящего. Вместо этого он сосредоточился на Ревике. Он наблюдал, как худое тело элерианца с жёсткими мышцами превратилось в практически вертикальную линию, когда он усаживался во главе стола.

И всё же элерианцу он тоже не смотрел в глаза.

Несмотря на то, что Джон сказал Балидору, прошлой ночью Ревик был пьян.

Слишком пьян, как выяснилось.

В этом опьянении он как-то добрался до комнаты Джона. Джон понятия не имел, подслушал ли кто-то в конструкции разговор, который последовал за поздним визитом Ревика, но он очень надеялся, что никто ничего не слышал. Он особенно надеялся, что Балидор ничего не уловил, поскольку видящий из Адипана, похоже, слышал вообще всё — и уж тем более он надеялся, что это пропустил Врег.

Чёрт, он никому не хотел объяснять этот разговор или то, что последовало за ним. И особенно заново обсуждать это с Ревиком.

Если честно, Джон рассчитывал, что Ревик был слишком пьян и ничего не вспомнит.

Джон отвернулся, краем глаза заметив, что Врег смотрит на него, приподняв брови.

Несмотря на беглость этого взгляда, от него не скрылась холодность, жившая в его глазах.

Выдохнув, Джон вновь начал украдкой наблюдать за Ревиком — может, чтобы не смотреть на Врега. Он замечал, что Ревик опять стал меньше есть, но явно не меньше времени проводил в импровизированном спортзале здания. Джон также знал, что элерианец бегал каждое утро, часто задолго до рассвета. Иногда он бегал по самому Аламо-сквер, но ещё чаще добегал до поворота и направлялся в парк Золотые Ворота.

По словам Джакса, который часто сидел на станции и из соображений безопасности следил за передвижениями «босса», Ревик нередко добегал до самого океана и потом направлялся по побережью вплоть до моста Золотые Ворота.

Сам Джон лично не тренировался с ним в зоне для спаррингов, но он знал, что Ревик бросал там вызовы другим видящим в попытке привести себя в форму и перенять новые техники боя.

Пока что только Джораг, Врег, Юми, Ниила и Балидор принимали его вызов на полурегулярной основе, хотя Джон подслушал, как Торек говорит, что тоже несколько раз дрался с ним, как и Мэйгар, и Чандрэ. Некоторые более наглые видящие из числа новых рекрутов тоже пробовали, но насколько известно Джону, никому не хватило дурости пытаться больше одного раза.