Александр действительно начал готовить полки для войны московской, но из Москвы пришли вести, что там все спокойно. Василий княжит на столе отцовском, а Димитрий-внук по-прежнему остается в тесном заключении. Надежды на усобицы, на уступчивость Василия исчезли: когда послы Александровы, предлагая вечный мир, требовали возвращения всех взятых у Литвы при Иоанне земель, то бояре отвечали по-прежнему, что великий князь владеет только своими землями, чужих не держит и возвращать ему нечего; по прежнему, отцовскому обычаю Василий напоминал Александру, чтоб он не принуждал Елены к латинству. Александр не мог воспользоваться смертию Иоанна, скоро умер сам (в августе 1506 года), и теперь Василий хотел воспользоваться смертию бездетного зятя для мирного соединения Литовской Руси с Московскою: он послал сказать сестре, чтоб она «пожелала и говорила бы епископу, панам, всей Раде и земским людям, чтоб пожелали иметь его, Василия, своим государем и служить бы ему пожелали; а станут опасаться за веру, то государь их в этом ни в чем не порушит, как было при короле, так все и останется, да еще хочет жаловать свыше того». К князю Войтеху, епископу виленскому, к пану Николаю Радзивиллу и ко всей Раде Василий приказывал о том же «чтоб пожелали его на государство Литовское». Елена отвечала, что Александр назначил преемником себе брата своего, Сигизмунда; но в Литве встала сильная смута и усобица, которою Василий московский хотел воспользоваться теперь в свою очередь.

Любимцем покойного короля Александра был князь Михаил Глинский, маршалок дворный, потомок татарского князя, выехавшего в Литву при Витовте. Глинский провел долгое время за границею, в Италии, Испании, при дворе императора Максимилиана, везде умел приобрести расположение, почет умом, образованностию, искусством в деле военном; неудивительно, что он затмевал собою других панов литовских и умел овладеть полною доверенностию Александра; владея обширными землями и замками, почти половиною всего государства Литовского, Глинский приобрел многочисленную толпу приверженцев, преимущественно из русских. Такое могущество возбудило в остальных панах литовских сильную зависть и опасение, чтоб Глинский не овладел Великим княжеством Литовским и не перенес столицы в Русь; отсюда явная вражда между Глинским и другими членами литовской Рады. Ожесточение достигло высшей степени, когда Александр по просьбам Глинского отдал город Лиду клиенту последнего, Андрею Дрожжи, отнявши ее у пана Ильинича. Ильинич обратился с жалобою к литовским вельможам, уже известным нам по делам московским, – к Войтеху Табору, епископу виленскому, Николаю Радзивиллу, воеводе виленскому, Яну Заберезскому, или Забржезинскому, воеводе троцкому, к Станиславу Яновичу, старосте жмудскому, Станиславу Глебовичу, воеводе полоцкому, и Станиславу Петровичу Кишке, наместнику смоленскому, которые, возводя Александра на престол литовский, взяли с него обязательство не отнимать волости ни у кого ни в каком случае, кроме преступления, заслуживающего лишения чести и жизни. Основываясь на этом обязательстве, паны не допустили Андрея Дрожжи до староства Лидского и возвратили его Ильиничу. Александр сильно рассердился на панов; Глинский, разумеется, постарался еще больше распалить гнев королевский; говорят, будто он твердил Александру: «Пока эти паны в Литве, до тех пор не будет покою в Великом княжестве» – и довел короля до того, что тот решился вызвать панов на сейм в Брест, схватить их в замке и предать смерти; но паны, предуведомленные об опасности канцлером польским Ласким, не пошли в замок, и, таким образом, намерение короля не исполнилось; он мог отомстить только тем, что у Яна Заберезского, главного врага Глинского, отнял воеводство Троцкое, Ильинича велел схватить и посадить в тюрьму, а другим панам не велел казаться себе на глаза и только по просьбе панов польских после простил.

В таком положении находились дела, когда Александр заболел тяжкою, предсмертною болезнию. В это самое время толпы крымских татар напали на Литву и страшно пустошили ее. Александр поручил войско Глинскому, и тот одержал над крымцами блистательную победу, которая была последним делом Александрова правления. Глинский, победитель, избавитель страны от свирепых татар, стал еще страшнее панам литовским. Как только Александр умер, начался спор о месте его погребения: польский канцлер Лаский хотел везти тело в Краков, исполняя желание самого покойника, но паны литовские требовали, чтоб король был погребен в Вильне, боясь того, что, когда они будут провожать его тело в Краков, Глинский воспользуется их отсутствием и захватит Вильну с своими русскими. Опасения их были, однако, напрасны: брат Александров, Сигизмунд, прибыл немедленно в Вильну, и Глинский первый выехал к нему навстречу. Зная, что новый великий князь уже предупрежден против него, Глинский произнес пред Сигизмундом прекрасную речь, в которой очищал себя от всякого подозрения в посягательстве на престол великокняжеский и обещал верную службу. Сигизмунд отвечал ласково, благодарил за изъявление верности. Понятно, с какою радостию литовские паны поспешили признать Сигизмунда великим князем и короновать его в Вильне; вслед за этим и польская Рада провозгласила его королем.

Александр отложил войну с Москвою, сдержанный благоразумными советами Плеттенберга, спокойным утверждением Василия на столе отцовском, нападениями татар и, наконец, болезнию; Сигизмунд думал, что может ознаменовать вступление свое на престол удачною войною с московским князем, считая обстоятельства для себя благоприятными в начале 1507 года: поход казанский кончился неудачно, и Москва должна была снова употребить большие усилия для поправления дел своих на востоке; прежние отношения Крыма к Москве переменились: хан готов был помогать своему пасынку, царю казанскому, и действовать заодно с Литвою против Москвы; и вот 2 февраля 1507 года виленский сейм определил сбор войск к Светлому воскресенью. «А для того такой короткий срок положен, – говорит сеймовое определение, – чтобы неприятель господарский, услыхавши о желании нашего господаря начать с ним войну и своих земель доставать, не предупредил и не вторгнулся в его государство». Сигизмунд послал сказать Плеттенбергу, что крымский хан заключил с ним союз против Москвы, что послы хана казанского просят его не пропустить удобного времени и ударить вместе с Казанью на Москву, потому что царь их четыре раза уже разбил ее войска, поразил наголову брата великокняжеского, приходившего с пятьюдесятью тысячами войска, и беспрестанно опустошает Московскую землю; что он, Сигизмунд, уже отправил своих больших послов в Крым и Казань поднимать татар на Василия и своим подданным велел быть готовыми на войну к Светлому воскресенью, ибо хочет идти на неприятеля со всеми своими силами, видя, что таких благоприятных обстоятельств для войны с Москвою еще никогда не бывало.

Распорядившись таким образом, Сигизмунд отправил послов в Москву выведывать расположение тамошнего двора. Послы известили Василия о смерти Александра, о восшествии на престол Сигизмунда и объявили от имени последнего, что у великого князя Василия Васильевича и у короля Казимира заключен был вечный мир, по которому они обязались не забирать друг у друга земель и вод, что Казимир не нарушил ни в чем договора, который нарушен с московской стороны; так как правда Казимира и Александра, королей, известна всему свету, то Сигизмунд вызывает великого князя Василия к уступке всех литовских городов, волостей, земель и вод, доставшихся его отцу во время прежних войн, также к освобождению всех пленников литовских, дабы кровь христианская не лилась, ибо король в своей правде уповает на бога: это была явная угроза, что в случае неисполнения требования будет объявлена война; наконец, послы жаловались, что московские подданные захватили четыре смоленские волости, и помещики дорогобужские притесняют литовских пограничников. Но и Сигизмунд, подобно Александру, обманулся в надежде на благоприятное время для войны с Москвою: прежде его послов явились к великому князю послы из Казани с просьбою о мире; с этой стороны, следовательно, Василий мог быть покоен и потому дал Сигизмундовым послам обычный ответ: «Мы городов, волостей, земель и вод Сигизмундовых, его отчин никаких за собою не держим, а держим с божиею волею города и волости, земли и воды, свою отчину, чем нас пожаловал и благословил отец наш, князь великий, и что нам дал бог, а от прародителей наших и вся Русская земля – наша отчина». Но этого мало: на гордый вызов Сигизмунда Василий отвечал также решительным вызовом на войну, если король не захочет мира какой угоден московскому государю; он велел сказать послам: «Как отец наш, и мы брату нашему и зятю Александру дали присягу на перемирных грамотах, так и правили ему во всем до самой его смерти; а с Сигизмундом-королем нам перемирья не было. Если же Сигизмунд, как вы говорили, хочет с нами мира и доброго согласия, то и мы хотим с ним мира, как нам будет пригоже». Потом, перечисливши обиды, нанесенные литовцами русским, – взятие в Брянской области более ста сел и деревень, грабеж купцов козельских, алексинских, калужских, псковских, занятие волостей князя Бельского – Василий велел сказать королю, чтоб за все это было сделано надлежащее удовлетворение, а в противном случае он найдет управу. Наконец, отпуская послов, сам великий князь велел им напомнить Сигизмунду о сестре своей, королеве Елене, чтоб она ведала свой греческий закон, чтоб он, Сигизмунд, ее жаловал и берег и держал в чести, а к римскому закону не принуждал.