-- Вероничка, ты уж меня прости. Я, как приехал, вцепился в тебя, как младенец в материну юбку...

-- Я уже договорилась, -- сказала Вероника. -- О чем?.. Сейчас узнаешь... -- Поглядела на его едва отскобленные, в порезах, щеки, заметила с состраданием: -- Знаешь, тебе пойдет борода. У тебя широкое лицо. Не брейся больше.

Вероника рулила на своем крошечном "Фиате", как на танке, который идет на прорыв. Дов -- не робкого десятка, но и он дважды закрывал глаза, когда она проскакивала между военными грузовиками или поворачивала на желтый свет, навстречу таким же нетерпеливым, как и она.

"Бешеная баба! -- повторял он. -- Или убьет, или спасет... Что-нибудь да будет..."

Через час они уже были в Иерусалиме, в чьей-то просторной квартире. Навстречу им поднялась смуглая, начавшая полнеть женщина. Она резко поднялась с дивана, резко протянула руку Дову, сильно, по-мужски, пожала. -Геула Коэн!*-- сказала она.

Дов едва не присвистнул. Он давно знал о ней. По газетам. И по рассказам. Знал, что йеменка, человек восточный, горячий, прямой, была в свое время диктором подпольных радиостанций. Ее, говорят, даже Бегин боится, а уж о Голде и говорить нечего. Она, похоже, была осведомлена обо всем. Тем не менее задала Дову несколько вопросов и сразу связалась с Америкой. Положив трубку телефона, сказала:

-- Поедете в Штаты. Через неделю. Договорилась!.. -- Налила Дову и Веронике ледяного соку. -- Только так, -- добавила жестко. -- Иначе... -- И замолчала.

"Что -- иначе? - встрепенулся Дов. -- Собьют машиной? Утопят в Иордане?.. Пусть хоть стреляют в упор -- полечу..." -- Ничо, Вероничка, -пробасил он, когда они мчались по иерусалимским улочкам. - Коли меня даже миской не срезали, кого мне бояться? Полечу!.. И скажу все что думаю... Полосатики, если их прижать, на коленях ползают. Я их породу изучил... Шауль бен Ами... Шауль вроде имя первого царя иудейского, да? А "бен Ами" -- сын моего народа... Видал, выбрал имячко! Такое только индейские вожди себе давали. Царь -- сын моего народа... Ну, лады, народный царь, значит, так...

Спустя неделю, когда самолетные билеты были уже в руках Дова, его разбудил долгий тревожный звонок телефона. Так звонила в России Междугородняя. Шауль бен Ами требовал немедленно приехать к нему. "Квитанция такси будет оплачена!" Дов почесал волосатую грудь. "Дальние проводы, долгие слезы..."

Шауль не встал из-за стола, не протянул руки. Поднял голову и пристально, тяжело посмотрел на Дова. Наконец, вымолвил:

-- Что публиковать и что не публиковать, решаем мы! Все только через нас! Имени своего в Штатах не называть!

-- Новое дело -- поп с гармошкой!.. Что я, вор? Мафиозо? Ваш агент?.. Придумали мне маску из дерьма: "Инкогнида -- враг народа!.." С какой стати я должен выступать в маске?!

-- Чтоб в Москве не убили твою семью!..

-- Коль их до сих пор не кончили, то уж теперь, когда все радиостанции раззвонились... Их спасение в гласности!

Шауль вскочил, точно его подбросило что. Пожевал губами, видно, очень ему не хотелось сообщать о новости, да надо... Произнес медленно, не скрывая того, что говорит через силу:

-- Мы идем вам навстречу. Мы сейчас сообщаем всем руководителям еврейских общин в Америке... чтоб они, -- снова пожевал губами, -- чтоб они встретились с вами. Но серьезно предупреждаю -- никаких сенсаций. Никаких встреч с американской прессой...

Дов скорчил такую рожу, что Шауль вышел к нему, протянув руки перед собой.

-- Дов, ты убьешь своих родителей! -- трагическим голосом воскликнул он.

По-видимому, выражение лица у Дова не изменилось, и Шауль произнес совсем иным тоном, деловито-спокойно:

-- Мы подымаем для тебя общины. Ты должен чем-то отплатить нам?

-- А-а, баш на баш! Это я понимаю. Заметано!.. Что?.. Я по опыту жизни, не дипломат, а каторжник. А значит, человек верный...

-- Прекрасно! -- воскликнула Вероника, когда он сразу позвонил ей из автомата на автобусной остановке. -- Жди меня!

Она подлетела вскоре на своем "Фиатике" со свежеободранным боком, рванула машину, когда Дов еще двери не захлопнул. Дверь сама захлопнулась.

-- Едем к Геуле Коэн! Для завершения дела!-- прокричала она, пересиливая железное грохотание магистрали. -- Силенки у них не прежние. До Шестидневной войны тебя просто не выпустили бы. -- То есть как не выпустили? Как в России?!..

-- Не-эт! Как в Израиле!.. Заплати за то, верни деньги за э-э-это... Списочек твоих долгов Израилю в 748"аэропорту Лод. Приедешь, повернут обратно -- "по закону"... А теперь, слава Богу, не в силах: в кои-то веки в Израиле правительство национального единства -- и правые, и левые в одной шаланде.

-- А-а! -- пробасил Дов удовлетворенно. -- То-то Шауль скользит, как корова на льду. Копыта разъезжаются...

Геула их ждала Ппозвонила Менахему Бегину, передала трубку Дову. Голос Бегина звучал устало, почти изнеможденно.

-- Дов, я не хочу, чтоб тебя обвинили в том, что из-за тебя пострадали советские евреи.

-- Господин Бегин, -- вскричал Дов, помните, когда ЭЦЕЛЬ проводила свои акции против англичан, на вас сваливали все беды. Даже смерть Хаима Арлозорова, убитого арабами. Когда в человека кидают дерьмом, закрывайся хоть руками, хоть портфелем, все равно достанут... Я думаю так, господин Бегин. Собаки брешут, караван идет...

Бегин засмеялся тихо; похоже, он был доволен ответом; показалось Дову, благословил его, хотя больше ничего не сказал.

Бегин был единственным советским зеком, ставшим на Западе министром. Случайно выскочил из России с польской армией Андерса... Но все-таки партийный он. А партийных -- Дов знал твердо -- остерегайся...

В Нью-Йорке их встретил израильский консул, рыжеватый, юркий, с постоянной "балетной улыбочкой" на круглом лице.

Машины он подогнал огромные, сияюще-черные -- смотрись в них, как в зеркало. Дов даже растрогался. Даже окрестил про себя консула "Рыжим Мотеле", именем для себя дорогим, откуда-то из детства, из поэмы о Рыжем Мотеле, которую затоптали в России, как и всю еврейскую культуру. Но, когда тронулись, Дов поймал на себе взгляд консула -- холодный, настороженный. Один глаз прикрыл -- как прицелился... Нет, это не были глаза доброго Мотеле. И Дов с той минуты называл его "Рыжий не-Мотеле".

В отеле ему вручили маршрут, напечатанный на меловой бумаге. "Нью-Йорк -- Вашингтон -- Чикаго -- Лос-Анжелес -- Сан-Франциско -- Майами".

Дов присвистнул. Во! Вдоль по Питерской... Консул снова прикрыл один глаз и заявил тоном жестким, непререкаемым, что встречаться они будут только с организациями, входящими в "Нью-Йорк каунсел оф совьет джури". Нельзя встречаться с другими еврейскими организациями; тем более, с нееврейскими!..

-- Чего вы не поделили? -- простодушно спросил Дов. Консул мигнул обоими глазами и ничего не ответил. Первая встреча происходила в гигантском, облицованном коричневым мрамором отеле в центре Нью-Йорка. Лифт, который обвевал их холодным ветерком, поднял куда-то в поднебесье. Вышли -оказалось, все набились в маленький зал, меньше не придумаешь... У входа в зал не то пять, не то шесть дозорных. Как на лагерной вахте -- при выходе колонны зеков. Только там по головам счет, а здесь бумаги смотрят. Кого-то перехватили, хотя он и предъявил бумагу. Отмели в сторону. Только все беззвучно, без матерщины. А так -вахта и вахта...

Рыжеватый консул постучал пальцем по микрофону и объявил гулко, как в цирке: -- Перед вами выходец из Восточной Европы. Назовем его условно "Алекс"... Пожалуйста, Алекс! -- И он повернулся в сторону Дова. Каждые три-пять минут перебивал: -- Без имен, пожалуйста! Без имен!.. Нас интересует положение советских евреев. Но без имен, пожалуйста!

Затем Дова вывели из зала -- впереди молодчик, по бокам двое. Чтоб ни с кем и словом не перебросился... -- Что за игра? -- спросил он у консула на обратной дороге. -- "Алекс". Охрана. Что, Лубянка имени моего не знает?