Соня продолжала собирать вещи, а я вдруг ощутила дикое желание остановить ее. Я дернула ее за руку и обернула на себя.

            - Нет! Соня! Мы должны остаться!

            - Что? – Соня изумленно посмотрела на меня. – Что значит остаться? Аня! Не сходи с ума! Здесь мы обречены…

            - Соня! Я больше не могу так жить! В бегах… вечно прятаться… Мы должны остаться! Здесь может понадобиться наша помощь. Помнишь, мама рассказывала, что наша тетка во время Революции помогала раненным.

            - Но она поплатилась за это своей жизнью!

            - Да! Но она выполнила свой долг. Сколько жизней она спасла, прежде чем… ты понимаешь. Есть организация, я читала – Красный Крест. Добровольцы вступившие в него неприкосновенны. Мы сможем помогать раненным. Нам нечего бояться!

            Соня не стала спорить со мной. Она знала, что это бесполезно. Она опустилась на стул и уронив голову на руки заплакала. Мой оптимизм так и не передался ей, она понимала, что мы обречены.

На следующий день мы пришли к ее знакомому майору, улыбчивому молодому парню, с задорной челкой и открытым взглядом. Он отвел нас к генералу, и с того самого дня, мы начали усердно трудиться в военном госпитале, наспех организованном в местной больнице. Нам выдали военную форму, юбку и пиджак песочного цвета, белую косынку с красным крестом, и повязку на руку.

Военные действия уже начались, и с фронта поступали первые раненные. Не помню, сколько времени мне понадобилось, чтобы освоиться. В первое время, возвращаясь, домой, я долгое время проводила в уборной, меня буквально выворачивало наизнанку, стоило мне вспомнить увиденное в госпитале. Позже я привыкла. И желудок мой хладнокровно молчал, словно рядом ничего и не происходило.

            Однажды к нам в госпиталь привезли юношу. Молодой он был, не больше двадцати. Доктор Измайлов проводил обход, я сопровождала его, делая необходимые записи в медицинские карты. Когда мы остановились у постели раненного солдата, он поднял на доктора взгляд, в котором таилась глубокая печаль и нарочито весело спросил.

            - Ну давайте доктор, выносите свой вердикт. Я смогу вернуться на фронт?

            Доктор Равви Евсеевич откинул окровавленное одеяло, и я едва не вскрикнула, вместо ног у парнишки остались две культяпки. От обильного кровотечения и без должного ухода они начинали гноиться, источая ужасный запах умирающей плоти. Меня снова вырвало, прямо в стоящую у постели утку. Доктор Измайлов с укором посмотрел на меня.

            - Ступай лучше, займись перевязками. – С отцовской заботой сказал он, и я поспешила бежать.

            Вечером, на обходе, я намеренно подошла к тому самому юноше. Присела на край его койки и осторожно потрепала за плечо.

            Он не спал. Открыл стеклянные от сдерживаемых слез глаза и устало посмотрел на меня.

            - Я могу вам чем-нибудь помочь? – тихо спросила я.

            - Покурить. – Попросил он.

            Я бросилась на улицу, поймала первого попавшегося солдата и требовательно попросила у него папиросу. Он явно удивился, но узнав мою форму, с дружелюбной улыбкой протянул папиросу и спички.

            - Нервишки? Понимаю. Не все справляются.

            - Я справлюсь! – ровно ответила я, и бросилась обратно в госпиталь.

            С каким удовольствием тот несчастный скурил свою последнюю папиросу. В темноте только мелькал яркий огонек и слышалось тихое шипение. Я терпеливо выдержала неприятный мне запах табачного дыма, и когда он закончил, затушив папиросу, бросила в урну, скрывая следы своего преступления. Пожелала солдатику спокойной ночи и ушла домой. Моя смена закончилась.

            В ту ночь, он застрелился из винтовки, которую все время прятал под матрасом. Это была первая смерть, которой я заглянула в лицо. Я не знала кто он и откуда, но в тот день мне показалось, что я потеряла самого близкого человека.

            Дни сменялись днями, раненные поступали с пугающей регулярностью, и мы зачастую не успевали вовремя оказывать помощь. Они умирали у нас прямо на руках. Мы как могли, старались облегчить им последние минуты, рассказывая оптимистичные истории о будущем.

            Когда немцы были уже под городом, дорога до дома становилась все опаснее. Но каждый день, мы поднимались ни свет ни заря и шли по пустынным улицам на службу.

            В июле Соня вновь прибежала домой встревоженная.

            - Уходим! – крикнула она с порога. – Наши отступают. Больше сражаться нет смысла. Собирайся, надо бежать! Все теперь потеряло смысл.

            - А доктор Измайлов? – решительно спросила я.

            Сестра посмотрела на меня как на безумную.

            - Он остается в госпитале.

            Я стояла в дверном проеме кухни, в нашей опустевшей после начала обороны, квартире. Услышав об отступлении, в моем сердце вспыхнула ярость. Как мы могли? Бежать? Когда враг стоит у порога. Я развернулась и ушла на кухню. Налила себе кружку чая, как обычно, без сахара. И встала у окна.

            Соня вошла следом за мной. Тихо остановилась рядом она положила мне руку на плечо.

            - Аня, о чем ты думаешь? – строго спросила она, прекрасно зная мой ответ.

            - Я остаюсь. – Не глядя ей в глаза ответила я. – Ты можешь ехать. А я должна остаться. Мы не можем их оставить в такой час. Мы их последняя надежда.

            Соня в отчаянии опустилась на табурет и заломила руки. Несколько мгновений, ровно столько сколько требуется сделать вдох и выдох, она молчала. Затем вдруг поднялась, и отрешенно глядя в сторону сказала:

            - Я остаюсь с тобой. Надеюсь, ты понимаешь, что губишь нас.

            Она вышла. А я тогда еще не осознавала, что в минуту ее отступления, в тот самый миг, когда она сдалась и приняла решение остаться со мной, я подписала ей смертный приговор. Обрекла на самые ужасные и бесчеловечные страдания, на смерть позорную в  страхе. Именно в тот день, ни война, и ни фюрер с его мечтами об идеальном мире, а я… я - убила свою сестру.

            3.Плен.

У истории свой путь, и он усеян могилами пацифистов.

 (Пол У.Андерсон «Полет в вечность»)

            Еще несколько дней длилась осада Смоленска. Повсюду слышались выстрелы и крики. В громкоговорители, немцы с особенным удовольствием вещали: «Русские, сдавайтесь, любое сопротивление бессмысленно!» Бегали люди, горели дома, немцы были уже в городе. Из жителей осталась лишь малая горстка людей, продолжающая держать оборону. Мы уже не возвращались домой, а целыми днями дежурили в госпитале, спали на матрасах за ширмой, и питались остатками больничного пайка. Все мы знали, что оставшиеся обречены на смерть, но отчаянно продолжали верить, что скоро придет помощь. Что в город войдут войска Советской Армии, и немцы побегут поджав хвосты, а мы споем гимн победы. Это была иллюзия веры в своего вождя, иллюзия своей значимости для СССР. Время шло, дни сменялись днями, а спасать нас никто не спешил.

            В тот день, когда немецкие войска окончательно заняли город, из медицинского состава остались только я, моя сестра и доктор Измайлов. Мы были единственными, кто не пожелал покинуть госпиталь. В госпитале оставались тяжело раненные солдаты, всех офицеров вывезли первым эшелоном, и оставлять их на верную гибель казалось самым тяжким преступлением.

            Я сидела у постели совсем юного солдатика из Брянской области. Он был одним из первых завезенных в госпиталь, после операции он лишился правой руки и части внутренних органов, но несмотря на столь тяжкие увечья, бойко цеплялся за жизнь.

            - Наступают? – не скрывая злости спросил он.

            Я кивнула.

            - Ироды. Но ничего, наши братья отомстят за нас.

            - Тише, Сеня, - я ласково пригладила его колючие волосы. – Они же не звери. Раненных не тронут…