В советской историографии империя Романовых уподоблялась таким «классическим» государственным образованиям, как Британская или Французская империи, где мононациональная метрополия нещадно эксплуатировала колонии, отличавшиеся от имперского ядра этническим составом населения, социально-экономическим укладом, нравами и бытом. Туземная знать при этом выглядела не более чем привилегированной прислугой коронной администрации, которая относилась к ней с позиций культурного превосходства. В России роль метрополии играла имперская элита, космополитичная по своему составу и вектору культурного развития, а роль колоний — вся территория страны, жители которой были одинаково бесправны. Для курского или вологодского крестьянина расширение границ державы означало только то, что его односельчанин, забранный в рекруты, находил свою смерть в кавказских ущельях, туркестанских песках или финляндских болотах. Все народы вошли в состав Российской империи в результате войн разного масштаба, все испытали культурную «унификацию», часто именуемую русификацией. У всех народов национальная знать без особых проблем находила применение своим талантам и амбициям в офицерских чинах, тогда как на туземных простолюдинов по разным причинам оказывалось не так-то просто надеть солдатскую шинель. Весьма характерно, что финны, армяне, грузины, мусульмане в целом подозревались властью в недостатке лояльности, но при этом представители национальных элит не только не встречали препятствий при определении на службу, но зачастую получали преимущества перед «коренными русскими». До конца имперского периода правительство не решалось призывать на службу азербайджанцев и горцев Северного Кавказа «по политическим соображениям», но это не помешало стать генералами А.М. Алиханову-Аварскому или Гуссейн-хану Нахичеванскому.

Всего в списках императорской армии состояло более трехсот генералов грузинского происхождения. В это число включены как представители туземной элиты — уроженцы Кавказа, обучавшиеся русскому языку уже в зрелом возрасте и упокоенные, невзирая на место смерти, в родной грузинской земле, так и лица, родившиеся в России, воспитанные в русской культурной среде. Обычной практикой являлось награждение генеральским чином лиц, принадлежавших к владетельным домам Закавказья: таким образом, в списках высшего командного состава императорской армии оказались Леван, Давид, Григорий и Николай Дадиани (последний с титулом светлейшего князя и приставкой — Мингрельский), а также Мамия Гуриели (владетель Гурии), Михаил Ширвашидзе (владетель Абхазии), Иоанн и Ираклий Багратионы, Бакар, Георгий и Давид Багратионы-Грузинские, Константин Багратион-Имеретинский, Константин Багратион-Мухранский — члены династии, правившей в Грузии до ее присоединения к России[47].

Самая сильная волна грузинской эмиграции — приезд в Россию Вахтанга VI с его свитой в 1724 году. Вместе с царской семьей пришлось покинуть родину более чем тысяче князей, дворян, священнослужителей и «людей разных званий». После смерти в 1737 году царя Вахтанга VI императрица Анна Иоанновна отдала распоряжение собрать сведения о свите умершего грузинского монарха для привлечения желающих на русскую службу с офицерским чином и правами дворянства. (Это послужило прецедентом для других выходцев из Грузии, которые претендовали на такой же прием. Однако правительство не нашло оснований для столь широких льгот. По указу от 4 октября 1760 года грузины благородного происхождения обязывались начинать службу солдатами в гвардии, как и русские дворяне[48].) По указу от 25 марта 1738 года было сформировано девять грузинских рот, кроме того, было предложено сформировать отдельную грузинскую гусарскую роту общей численностью 83 человека. Князьям при этом дали в собственность по тридцать, а дворянам — по десять дворов на Украине[49]. Командиром гусарской роты назначили капитана М.И. Багратиона-Мухранского. В 1741 году роту переформировали в Грузинский гусарский полк[50], но людей для поддержания штатной численности не хватало, и остатки этой части в 1769 году влились в Московский легион, укомплектованный авантюристами всех национальностей и упраздненный в 1775 году[51]. В 1768 году Артиллерийский шляхетный корпус окончили братья Леван и Владимир Яшвили, направленные на обучение военному делу в Россию и дослужившиеся до генеральских чинов. Портрет генерала от артиллерии Л.М. Яшвили (Яшвиля) находится в Военной галерее Зимнего дворца среди других образов героев 1812 года. Царь Георгий XII послал в Петербург сыновей Давида, Марианна и Иоанна, которых Павел I принял очень благосклонно; их всех произвели в генерал-майоры и назначили командирами пехотных полков. Старший из них, Давид, был шефом лейб-гвардии Преображенского полка[52].

В России находили убежище и жертвы междоусобиц более позднего времени. Как явствует из всеподданнейшего прошения князя Давида Эристова Рачинского от 20 апреля 1803 года, его дядя Ростом управлял огромным владением в Имеретин (около 10 тысяч семей), но потерпел поражение, подняв мятеж против царя Соломона Великого. Ему выкололи глаза и конфисковали всю недвижимость. Часть ее правитель Имере-тии раздал верным князьям, а часть присоединил к своим родовым владениям. Д. Эристов, повзрослев, сам принял участие в междоусобицах, но попал в плен и, будучи отпущенным на волю, перебрался в 1792 году в Россию. Екатерина II определила ему на первый год пенсион в 1500 рублей, который в последующие годы снизился до 240 рублей. Эристов поселился в Кизляре и обратился с просьбой повысить ему пособие[53].

Выходцам «разного звания» из турецких и персидских владений в XVIII веке платили довольно высокое жалованье. Из них формировались национальные части — грузинские, молдавские, сербские, венгерские, существовавшие «на правах казачьих». Делалось это по ряду причин. Во-первых, казачья военная организация оказалась пригодной для социального «обустройства» иммигрантов, не имевших специальных профессиональных навыков или возможности поступления на службу на правах дворянства[54]. Так пытались ставить под административный контроль разношерстную и склонную к асоциальному поведению массу. Генерал С.С. Пишчевич, серб по национальности, так характеризовал нравы своих сослуживцев: «…Все то было строптиво, развращено, пьяно, и всякий день происходили между ними и обывателями драки и ссоры… и бывало иногда как напившись пьяные между собой подерутся, то со страху обыватели из села вон бегут…»[55] В России XVIII — первой половины XIX века мало кто жил «сам по себе»: крестьяне и мещане объединялись в общины, купцы — в гильдии, ремесленники — в цехи, дворяне — в уездные и губернские собрания, чиновники — в ведомства, казаки — в войска, церковники — в епархии. Корпус иммигрантов постепенно расслаивался на сословия, из которых и состояло тогдашнее российское общество. Кто-то выслуживал (или подтверждал) дворянство, кто-то пополнял ряды купечества, кто-то, устав от приключений, доживал свой век скромным мещанином. Когда в 1780-е годы приток выходцев уменьшился, национальные гусарские (казачьи) полки были переименованы в Ольвиопольский, Александрийский, Херсонский, Константиноградский и Таврический легкоконные полки. Затем после ряда переформирований и переименований они стали основой для нескольких гусарских полков, комплектовавшихся русскими на основании рекрутской повинности[56]. Во-вторых, у правительства под рукой оказывались, как тогда говорили, «кадры» для создания более многочисленных формирований. Уже в 1703 году, за два десятилетия до Персидского похода, велась подготовка по комплектованию в Астрахани армянского полка, который мог служить передовым отрядом российского корпуса в Закавказье, учебным центром для командного состава христианских ополчений, а в последующем — стать ядром будущей армянской национальной армии[57]. В-третьих, само существование таких частей имело большое символическое значение. В 1774 году во время торжеств по случаю заключения Кючук-Кайнарджийского мира в состав специально сформированного эскорта Екатерины II вошли представители из уже упоминавшихся гусарских полков, где служили бывшие турецкие подданные-эмигранты. Это был один из ярких знаков притязаний России на покровительство всем христианам Балкан и Кавказа. В 1811 году Александр I пожелал иметь в составе гвардейского корпуса конную сотню, составленную из грузинской знати. 18 мая 1811 года командующий Грузинским корпусом Паулуччи направил письмо исполнявшему должность правителя Грузии генерал-майору К.Ф. Сталю с просьбой немедленно приступить к формированию такой части. К осени число желающих служить в гвардии достигло 54 человек, но затем, по неизвестным причинам, комплектование грузинской сотни было прекращено[58]. В-четвертых, чины национальных формирований рассматривались правительством как «кадровый резерв» местной администрации. Армия играла важную роль в подготовке лиц, занимавших посты в системе государственного управления. Служба в милиции и тем более в регулярных войсках давала представителям местной элиты великолепные шансы получить ответственную, почетную и (чего греха таить!) доходную должность.