Совместный поход 23 декабря с "Петропавловском" не состоялся — флагманский броненосец ушел в Восточный бассейн. На "Цесаревиче" подняли брейд-вымпел старшего на рейде. По заведенному на эскадре обыкновению грузили с барж уголь, пополняя запас до наибольшего, продолжали рейдовые учения и занятия. Отрабатывали отражение минных атак. Ночью освещали прожекторами подходившие пароходы, из которых один (это было на исходе ночи 26 декабря), вдруг круто отвернул и ушел в море. Но на проверку подозрительного судна, послав вдогонку стоявший в тот день на рейде крейсер "Варяг" или вызвав из гавани' миноносец, прав и задач у старшего на рейде не было. Так за месяц до войны проявила себя система формального отношения к охранной службе.
28 декабря простились с крейсером "Варяг", который в 1 час дня ушел в Чемульпо. Оттуда корабль уже не возвратился.
29 декабря, воспользовавшись (как предписывал адмирал) уменьшением морозов до 1° тепла, провели стрельбу из орудий. Стреляли по изготовленному собственными силами (это тоже была штатная практика того времени) плавучему щиту. Огонь в течение 1 часа 15 мин вели на скорости 12 уз. Стрельба была интенсивнее, чем на испытаниях у Гиерских островов во Франции — стекол, зеркал и посуды на корабле побили значительно больше. Но расход боеприпасов был традиционно и до неприличия экономным. Практическими и боевыми зарядами и патронами было сделано выстрелов из 305-мм орудий 4 и 4, 152-мм 7 и 10, 75-мм 13 и 46, 47-мм 19 и 30. Как видно, не всем орудиям досталось сделать даже по одному выстрелу.
По существу, это была не боевая стрельба в цель, а всего лишь вторичная проверка артиллерийских установок и корпуса корабля стрельбой. Элементарной практики в стрельбе и искусстве офицеров управлять огнем корабль не получил. И с таким уровнем подготовки адмирал Алексеев собирался воевать с Японией! Воспитанное "экономией" и цензом пренебрежение к действительной подготовке корабля к бою фактически исключало это искусство из всех критериев оценки достоинств командиров и адмиралов. Все они, проиграв войну, сохраняли после нее право на получение "знака беспорочной службы", а управляющий Авелан был произведен в полные адмиралы. Даже "примерно-боевая стрельба" игравшая роль высшего смотрового экзамена, в действительности даже отдаленно не напоминала урок ведения эскадренного сражения.
Проведенная в присутствии наместника 19 октября 1903 г., она была низведена на роль шало что значащего показного маневра. К тактике боя она имела такое же отдаленное отношение, как прохождение войск церемониальным маршем. Приложенная тогда к приказу начальника эскадры схема маневрирования главных сил флота была, бесспорно, остроумна, изящна и компактна. Ее плотное построение на небольшом трехмильном пространстве моря было подчинено одной задаче — удобному обозрению стрельбы наместником. Простейшие заранее предусмотренные на схеме были и маневры, соединенные со всеми тремя видами стрельб и одновременным отражением атак миноносцев. Составленные из броненосцев два отряда (по три в каждом) по существу выполняли простейшие строевые упражнения, во время которых в течение двух часов проводили и стрельбы. Отводилось на них два часа, но скорость назначалась лишь с 11 уз, миноносцам предписывалось производить атаки на скорости 11 уз, курс отрядам назначался по дуге большого круга с расчетом держать цель на постоянном курсовом угле 70°.
Офицеры “Цесаревича”
На стрельбе, составлявшей для эскадры главный итоговый экзамен года, каждому 305-мм орудию разрешалось сделать не более трех (!) выстрелов: один практический и два неснаряженными чугунными снарядами. На каждое 152-мм орудие отпускалось по четыре боевых патрона. Сверх того 6 патронов разрешалось употребить на пристрелку. При таком расходе, стреляя в щит по очереди (чтобы наместник, как было принято говорить, "одним взглядом" мог оценить результаты каждого корабля), все разрешенные снаряды можно было выпустить в течение нескольких минут. Растягивая это время до двух часов, корабли неминуемо должны были приучаться к противоестественному в боевых условиях темпу стрельбы "через час по чайной ложке". Об искусстве эскадренной стрельбы вопрос тогда по-видимому и не поднимался.
Как писал автору когда-то один из участников порт-артурской обороны П.В. Воробьев (1878–1972), в Порт-Артуре служил механиком на "Властном")* стрельба составляла "общее горе наших флотов — не пользовалась расположением строевых офицеров. Стрельба — это была общая мука, к ней относились, как к неизбежному злу, а потому стреляли мы плохо — сама война это показала, в особенности в сравнении с японцами, которые стреляли прекрасно".
На условия подготовки кораблей, а также ошибки и заблуждения, накопившиеся в русском флоте к началу века автор, уже обращал внимание в своей книге ""Рюрик" был первым" (Л., 1989.). Передовые офицеры указывали на многие недостатки, но верхушка морского министерства с удивительной беззаботностью отворачивалась от инициативы, исходившей даже из МТК. Так, еще в январе 1901 г. (журнал № 1 от 16-го числа) указывалось на отсутствие уже в нескольких выпусках артиллерийского класса сколько-либо заметных одержимых своим делом специалистов и на неуклонно продолжающееся падение уровня артиллерийского искусства на флоте. Комплектация классов происходила принудительно ("по назначению начальства"), так как офицеры, не видя перспектив для служебного роста, предпочитали уклоняться от столь хлопотной, ответственной и не сулящей успехов по службе специальности. Беспросветным оставалось и положение с базисными дальномерами (об этом уже говорилось) и с оптическими прицелами. Их и вовсе на кораблях не было, и с приобретением их тоже не спешили.
Провалить сумели даже инициативу, проявленную самим императором. Лично ли он что-то почувствовал, удалось ли его кому-то надоумить, или сыграло роль обыкновение заимствовать пример своего кузена "Вилли" (германского императора), но в июле 1903 г. он вдруг вознамерился пожаловать для эскадры Тихого океана переходящий приз для состязательной стрельбы и изготовленную тогда же серебряную вазу. Ее Рожественский 18 июля 1903 г. отправил в Порт-Артур. Но здесь, предчувствуя большие хлопоты и неудобства, в восторг не пришли. Бюрократия двух штабов — наместника (В.К. Витгефт) и начальника эскадры (А.А. Эбергард), быстро сговорившись, сумела убедить наместника в том, что задуманная императором состязательная стрельба должна быть признана "маневром не смотровым", а потому спешить с ее проведением не стоит. Сорвав эти стрельбы, два штаба фактически законсервировали все названные и неназванные здесь недостатки в боевой подготовке флота.
И в дни, когда японский флот безостановочно и самозабвенно, не жалея сил, средств и времени, энергично осваивал все технические и тактические новшества европейских флотов, когда отрабатывал искусство на удивление слаженного и четкого маневрирования и перестроений (приводившее с началом войны в изумление русских моряков), когда добивался предельно возможной высокой скорости стрельбы из орудий и искусного управления огнем всей эскадры, русские корабли в Порт-Артуре, словно по каком-то вредительскому сговору, замерли без движения в гаванях и бассейнах.
На их долю оставались лишь рейдовые учения, которые полноценной боевой подготовки в море заменить не могли. Вот к такому, с позволения сказать, все более ветшавшему наследию славы предков должен был приобщаться "Цесаревич", придя в Порт-Артур, с таким "багажом" боевой подготовки предстояло ему вступить в войну. В ночь на новый 1904 год "Цесаревич" оставался на рейде с броненосцами "Полтава" и крейсерами "Баян", "Новик", "Боярин". Учеба, хотя и на якоре, шла напряженная. В башнях и погребах работали у подачи, освещали подозрительные цели в море, играли "дробь-тревогу" — общее отражение минной атаки. Но миноносцев при кораблях не было. Уроков дозорной службы и поиска противника в море не проводили.