Идат взмахнул плетью, и град ударов обрушился на обнаженные мокрые спины. Плита двинулась, но тут же снова стала. Плеть Идата со свистом опустилась на чью-то спину, на которой тотчас же вздулся багровый рубец. Человек быстро обернулся, суженные от ярости серые глаза впились в надсмотрщика. Идат увидел бронзовую рукоять кинжала, изображение бычьих рогов на груди, живописную татуировку.

«Умахет!»

— Трусливый олень! — задыхаясь от гнева, проговорил динлин. — Ты смел поднять руку на свободного?!

Отступать было поздно:

— Ты трудишься хуже этих черепах, — нагло ответил Идат, — ты не заслужил ничего, кроме плети!

В ту же минуту он получил оглушительный удар в лицо и едва устоял на ногах. Рыча, как два тигра, противники бросились друг на друга, свалились и, нанося удары куда попало, покатились по земле.

Внезапно, оттолкнув друг друга, они вскочили на ноги. Сверкнули клинки кинжалов, динлины начали медленно кружить один вокруг другого. На груди полуобнаженного Умахета пламенел нанесенный красным цветом круг с рогами быка. На груди противника виднелся из-под разорванного халата такой же круг с рогами оленя. Перекрестья кинжалов украшали у одного изображения бычьих, у другого — оленьих голов. Кругом, сжимая в руках оружие, столпились динлины обоих родов. Чувствовалось, что конец поединка послужит началом ожесточенной схватки.

Вспомнились обиды, нанесенные дедам и прадедам, кровная месть, завещанная отцами. Вновь Олень направил рога в грудь Быку, Бык — в грудь Оленю. Противники сошлись. Зазвенели клинки. Оба — опытные бойцы, и каждый выпад одного встречал умелую защиту другого. Внезапно Умахет, отбив в сторону кинжал Идата, сделал быстрый выпад. Идат упал на колено и, выставив вперед кинжал, втянул голову в плечи. Клинок Умахета прошел над его головой, срезав прядь волос. Умахет отшатнулся назад. В ту же минуту Идат, как выпрямившаяся основа лука, метнулся следом за ним и вонзил кинжал в грудь противника. Умахет замертво рухнул на землю.

Идат бросился к нему, чтобы снять скальп, но тут же шарахнулся в сторону. Перед самым его лицом мелькнули копыта коня. В следующую минуту он увидел искаженное гневом лицо Ченбака, племянника старейшины рода Быка.

— Назад! — проревел Ченбак. — Ты заплатишь своей черной кровью за чистую кровь Быка!

В рядах Оленя началось движение, и через толпу протиснулись на белых конях старейшина рода — приземистый динлин с огненно-рыжей бородой и красной повязкой на голове и старый дружинник Угунь в железном шлеме с длинным копьем.

— Как начальник стены, князем поставленный, — крикнул старейшина, — приказываю: остановитесь! Кто начал смуту?

— Здесь властвует дух мести! — дрожа от ярости, ответил Ченбак. — Кровь пролилась!

Внезапно из толпы вырвался старый Соур.

— Братья! — простер он руки к спорящим. — Не забывайте: хунны грозят нам! Не разжигайте вражды! Пусть Угунь заплатит выкуп за кровь, пролитую его сыном!

— Кровь пролилась! — продолжал бесноваться Ченбак. — Старейшина, если ты не способен возглавить своих в бою с Быком, передай власть другому! Смерть Оленю!

— Смерть Оленю! — грянули голоса.

В ту же минуту рядом с Соуром встал Гелон из рода Быка.

— Братья! — воскликнул Гелон, — не поддавайтесь искушению! Разве в дни прежних ссор мы не охраняли сообща наш канал — источник нашей жизни? А сейчас речь идет обо всей земле Динлин! Отложите месть до победы над хуннами!

Шум в рядах рода Быка стал тише. Но тут кто-то крикнул:

— Ты справедлив, Гелон, но ты никогда не пойдешь против рода Оленя! Дочь Идата — невеста твоего племянника Алакета!

Брови сдвинулись на лице Гелона:

— Дух великого отца моего, — воскликнул он, простирая руки к небу, — внемли мне!

Дрожь пробежала по рядам. С горящими глазами, одухотворенным лицом, прекрасным и грозным, Гелон в эту минуту стал удивительно похож на старого Хориана. Казалось, дух героя земли Динлин во всей своей былой мощи восстал из погребального сруба.

— Перед лицом твоим клянусь, — продолжал Гелон, — если на нашу семью падет такое подозрение, мы расторгнем брачный договор! Верни нам наши дары, Угунь!

Угунь в ужасе схватился за голову.

— Братья! — обратился к сородичам Соур. — Знать навлекла беду на наш род! Пусть сами и платят! Идат мог поднять руку и на своего сородича! Выдать семью Угуня на суд Быку!

— Выдать! — откликнулись несколько голосов.

Но остальные продолжали кричать:

— Не защищать сородича — значит навлечь на себя позор и гнев предков!

Никто не обращал внимания на ухуаньца Гюйлухоя, который довольно долго сидел на корточках, крепко вцепившись железными руками в деревянную колодку. Вдруг раздался треск. Гюйлухой резко выпрямился. Куски сломанной колодки болтались у него на ногах. Внезапно бросившись к реке, он свалил ударом тяжелого кулака стражника, попытавшегося преградить ему путь, выхватил у него из-за пояса кинжал и вскочил на плот. Взмах — и рассечены ремни. Удар шестом о дно — и плот, покачиваясь, заскользил от берега, вслед ему засвистели стрелы, но Гюйлухой умело уклонялся от них. Ветер благоприятствовал беглецу.

Еще мгновение — и плот скрылся за островом…

Часть динлинов, бросившись к берегу, сталкивала лодки на воду.

Полная луна, словно золотой щит владыки неба, встала над степью. Поникшие травы тихо шелестели в серебристом сиянии. В ущельях и долинах гнездилась беспросветная тьма. Там, где кончались горы и начиналась степь, на фоне темно-синего неба выступала черным силуэтом запиравшая вход в долину стена, построенная из лежащих плашмя огромных каменных плит. Перед ней глубокий ров. На окрестных горах костры, а по стене время от времени скользит тень сторожевого динлина.

За стеной, у подножия горы, деревянная ограда загона для рабов. Сидя у костров, невольники тихо беседовали о судьбе трех ухуаньцев, поплатившихся головами за побег соотечественника. Опустив голову, Юй тихо брел между кострами. Сердце юноши сжималось при мысли о казненных и о том, что он теперь остался без мудрого, смелого, сильного друга. Но в то же время он чувствовал радость: друг на свободе. Юй гордился хладнокровием и смелостью Гюйлухоя.

— Ухуанец!

Юноша обернулся. У костра сидели несколько хуннов.

— Садись с нами, — сказал один, освобождая место и придвигая к Юю черепок с холодной ячменной похлебкой.

Ясным осенним днем, когда золотые листья кружась летели с гор и мягко ложились на стальную гладь реки, к обрывистому берегу подплыла большая лодка, полная полуобнаженных гребцов и воинов в медных шлемах. На середине лодки стояла маленькая палатка из белого войлока. Когда дно лодки прошуршало по прибрежной гальке, из палатки вышел князь в расшитом бронзовыми и золотыми украшениями халате и диадеме из перьев. Следом за ним на берег ступили приземистый длиннолицый шаман и человек с железным теслом в руках.

Подойдя к скале, шаман повернулся лицом в сторону реки и, воздев руки к небу, монотонно затянул заклинание. Эхо воем отозвалось в ущельях.

Когда он кончил, человек с теслом сильными точными ударами начал выбивать линии на скале. Скоро на красном камне появилось изображение великана с бараньими рогами и в пернатом уборе на голове. В руках он держал двух маленьких людей. Рядом стояли знаки родов племени Огненного Кольца. Сверху над великаном шла полукругом извилистая линия, воспроизводившая только что построенную стену. Рисунок на утесе должен был запечатлеть деяния князя племени Огненного Кольца, чтобы и через сотни лет плывущий по реке динлин или чужестранец смотрел на скалу и сердце путника наполнялось бы трепетом при мысли о могуществе оградившего свои владения неприступной твердыней.

Осенний день клонился к вечеру, но солнце стояло еще высоко.

Алакет сидел у порога и мастерил седло, когда со стороны степи прискакал на рыжем скакуне маленький Туруг, сын Дунгу.