Я пошел у нее на поводу, потому что здорово устал, а все это неврастеническое надувание пузырей, пережевыванье жвачки воспоминаний все-таки помогает лучше наладить контакт. Теперь, пожалуй, лучше выбрать другую тактику: исподволь начну выяснять, почему это ее, вроде бы благополучную и независимую особу, потянуло в ашрам, перед кем-то пресмыкаться. Скажу, что в принципе поступок не самый экстравагантный, учитывая особенности ее семейства и ближайшего окружения. Не стоит зацикливаться на модификации поведения. Культ, секта, механизмы ее воздействия, благодаря которым удается стереть индивидуальность адептов, свести к нулю личностный потенциал, — вот на чем нужно играть. Сосредоточиться непосредственно на психологическом кризисе. Это не означает, что я теперь вообще отказываюсь от эксперимента,[55] но всему свое время.

Украдкой смотрю на Рут, сладко посапывающую под «тяжкими уликами». Черная папка скрывает от меня ее лицо, ее дивное, невероятное лицо, настолько живое и выразительное, что на нем мгновенно отражаются все эмоции, любые перемены настроения. Сейчас перед моими глазами только тело. Я чувствую, что должен использовать шанс и вволю «поглазеть» на ее груди, поэтому подхожу поближе и смотрю, смотрю… Ей-богу, не стал бы, я и думать забыл про ее забавные претензии. Не стал бы, если бы не чуял, что она продолжает опасаться моего похотливого любопытства. Какие плавные линии… В сущности, все очень невинно: я вижу лишь, как они тихонько вздымаются от дыхания и — опускаются, причем полностью прикрытые плотной тканью. Но только представляю, как чудесно было бы ощутить их в своих ладонях, как…

Би-и-п! БИ-И-И-ИП! Бах!

Итак, наши дурачки прибыли. Что ж, по крайней мере их присутствие заставит меня сосредоточиться на запланированном спектакле. На сей раз на моем. Пришлось перегонять эти проклятые записи под систему «ПАЛ», тошно, но что поделаешь. Почему-то не хочется затевать этот треклятый просмотр. Вдруг остро ощущаю свое одиночество и усталость, а мысль о просмотре только усугубляет чувство растерянности… при сложившейся ситуации крайне нелегко сохранять уверенность в себе. Я точно знаю, что не сумею с притворным мужеством принять окончательное поражение, если придется… Раньше до этого как-то не доходило. Да-а, интересно было бы посмотреть на валяющиеся вокруг кирпичи, если пробить-таки стену лбом. Но когда имеешь дело с таким специфическим семейством, хоть кто-то должен иметь здоровую голову, а кроме меня, тут, похоже, некому об этом помнить…

Тим тут же несется к Рут, будит ее, смачно чмокнув в щеку, ни секунды раздумья: смахнул папку, отер пот со своего рта, чмокнул. Бедная девочка никак не может проснуться, мы поим ее кофе. Протягиваю ей горячую влажную салфетку. Рут вытирает лицо. Робби, тот прямо с порога топает к холодильнику, я даже не оборачиваюсь, все мы вообще в основном молчим. Спрашиваю, работает ли видик. Работает. А проверяли? Проверяли. Тим отпускает комментарии по поводу вымытого пола и с подозрением осматривается, неотесанный тип.

Выходим, солнце садится, мы тоже садимся — в машину. Теплынь, бродят эму, все плавно покачивается, мелькает и скачет. Это успокаивает. Снимает стресс. Солнце — огромное, золотая круглобокая тыква. Рут сидит рядом со мной на заднем сиденье, я ободряюще улыбаюсь, она отвечает мне фальшиво-веселенькой улыбкой, но косточки пальцев, вцепившихся в сиденье, совсем белые.

Мимо почти на нашей скорости, посверкивая перьями, проносится эму — что лишний раз напоминает мне: я все еще в дурдоме. Надеюсь, это ощущение немного приглушит горячая еда.

— У нас есть чем подкрепиться?

— He-а, я все слопал. Не мог остановиться.

— С чем вас и поздравляю, Робби. Но где-нибудь по дороге можно будет перекусить?

— Ну, такой вкусноты, как у Пусс, конечно, не обещаю. Как вам кукурузные пирожки с мясом и острым соусом?

— При чем тут пирожки?

— При том. Тут можно купить эти «тако» и прочие мексиканские лепешки.

— Это пусть ваша сестра решит.

— Ну ясное дело. Но как, по-вашему, годится?

— Годится.

Он зажигает две сигареты и одну протягивает Тиму.

— Заметано. Значит, в Америке мексиканские забегаловки все еще на плаву? «Фирма „Тако Белл“: отведайте острых ощущений». Слышал, у вас там ой-ой какая попадается начиночка… можно и взорваться.

— Ну что ты как псих пристал со своими «тако». — Тим шлепает Робби по руке. — Никому не нужна эта перченая отрава в пакетиках.

— Я просто решил узнать.

— Тогда прочисть уши! Мы желаем, чтобы все натуральное, без пестицидов, и никаких трансгенных мутантов… О-ой!

Чтобы нанести достойный удар, Робби выпускает руль, и машину слегка заносит в сторону. Удар — ответный удар, обмен жеребячьими прибаутками, еще удар, наезжаем на камень, голова Рут, откинутая на спинку сиденья, чуть-чуть подпрыгивает. Тим подытоживает потасовку:

— Да катись ты куда подальше…

— Сам катись, выродок, обязательно тебе надо было вмешаться… все должно быть только по-твоему, да? Имею я право поговорить с человеком, а?

А вокруг — все такое розовое и нетронутое, такое живое и огромное… нагромождения каменных громад, и среди них невероятные, затейливо изогнутые деревья. Тем временем этот, с позволения сказать, диалог позорный продолжается:

— …Я из лучших побуждений… ну хочет человек заскочить в травиловку, пусть. А ты…

— О боже. Шуруй дальше. Рассказывай ему про свои «тако» с мясом, «тако» с фигасом. Не хватает, чтобы меня обвинили в том, что я лишил кого-то такого удовольствия.

— Какого черта надо было перебивать, сказал бы после…

— Значит, все-таки надо было?

— Потом бы — еще ладно, сказал бы, что они очень дорогие.

С «тако», слава Всевышнему, покончено. 20.04

Мне чертовски хочется выпить, настолько, что при виде уродской телеантенны, торчащей над их домом, я готов был пасть на колени. Фонтанчики поливной системы, стриженые газоны, цветочки — вот они, чудеса цивилизации. Выбегает Ивонна, на ней блестящее розовое платье, разумеется обтягивающее, чистенькое, ни пятнышка, улыбки все и поцелуи все мне отворили двери. Меня ласково-преласково гладят и жмут мне руку, снова и снова…

— Ах, бедненький, представляю, как вы устали!

Она проворно тащит меня в гостиную, там Билл-Билл поднимает вверх стакан: дескать, хочешь промочить горло?

— Если можно, виски со льдом.

Ба-а, как они тут все разукрасили, я, конечно, привереда и зануда, но… это же не дом, а логово Санта-Клауса: искусственный снежок, блестки на оконных рамах, картины на стенах опутаны цветными лампочками. Когда я вхожу, все встают, тут же подбегает Тодди и с гордым видом показывает свою сломанную руку, упакованную в картонные шины. Билл-Билл уважительно стучит по картону и протягивает мне стакан с виски.

— А где же Рут?

— За вашей спиной.

— Дорогая моя, ты восхитительно выглядишь! — неожиданно раздается голос Мириам, которая хочет расцеловать дочь, но эта паршивка отворачивается. — Нет, ты только посмотри, Гилберт, ну разве она не восхитительна?

— Да, Рути, мама права, ты действительно отлично выглядишь, тебе чего-нибудь налить? Какую предпочитаешь отраву?

— Джин. — Рут, скрестив руки под грудью и опустив голову, направляется к Робби.

— Мы можем положить тебе ледку, правда, Билл-Билл? Тебе положить лед, Рути?

Самое же интересное происходит в том углу, где шаманит Йани, отрекомендованный мне как «близкий друг Тима». Близкому другу слегка за тридцать, видимо, помесь с аборигенами: смазливое и очень чувственное лицо, под тесной футболкой проступают колечки на сосках, густые волосы смазаны чем-то липким. А шаманит он над головой Пусс, которой только что осветлил волосы, она демонстрирует мне пряди разных оттенков, пока еще не расчесанные.

— У него потрясающее чутье, смотрите, как он смело комбинирует цвета. Сама до такого не додумаешься, совсем другой имидж.