— Спасибо, — сказала девочка, потом повернулась к Мишке и добавила почти весело: — Ну, ты, кажется, у меня добьешься…

Мишка ринулся было к ней, но под взглядом Васи остановился.

— Выйдешь гулять с собакой? — спросил у девочки Вася.

— Выйду.

Соня ушам своим не верила. Что за человек этот Васька, себя не помнит из-за собак. Девчонка, как на крылышках, полетела к своей парадной.

— Ехидина, — сказал ей вслед Мишка.

— Грязнуля, — сказала Соня, потому что новенькая так и не отряхнула снега с пальто.

Вася молчал задумчиво, с ним это бывает, потом посмотрел на Соню, усмехнулся холодно:

— Эх ты…

— Терпеть не могу воображуль, — оправдывалась Соня.

— Не завидуй человеку, если даже он в очках, — сказал Вася.

И к чему он это сказал? Соня знала, что есть такое стихотворение про мальчика, который завидовал старшему брату, потому что брат носил очки. Стихотворение так и кончалось: «не завидуй человеку, если даже он в очках…» Но ведь у девчонки-то очков не было. Так к чему же он это сказал?

Странный человек, говорит загадками. А потом вскочил и пошел, насвистывая, прочь.

Мишка кинулся было за ним, но Вася повел досадливо плечами, и приятель отстал. Мишка вернулся к скамейке, плюхнулся рядом с Соней и буркнул:

— Ну, попадись мне еще эта ехидина…

Соня промолчала. Ей почему-то вдруг стало очень тоскливо. И еще показалось, что она в чем-то очень виновата, неприятно как-то на душе стало, гадко. Она передернула плечами, только сейчас заметив, что на улице холодно. Ей всегда становится холодно, если Васька так вот, ни с того ни с сего, уходит. А тут еще надо из приличия посидеть немножко на скамейке с Мишкой, который ей до смерти надоел. Она должна еще померзнуть, а встать и уйти не может, потому что ей неловко уходить сразу же вслед за Васей.

Это только он может позволить себе уйти когда захочется: среди интересного для всех разговора, среди игры, которая после его ухода перейдет в драку, среди песни, которая без него превратится в громкое оранье. Станет ему не нужно оставаться вместе со всеми, он и уйдет. Странный человек Васька. Так думала Соня, выжидая время, по истечении которого она тоже может смело подняться и уйти.

А Вася совсем не считал себя странным. Он и хотел бы быть странным, да не мог. Все в его жизни было до отвращения ясным. Ни одной странности, ни одной тайны. Ну что за тайны могут быть у рыжего, веснушчатого мальчишки? Ни глубоких черных глаз, как у Атоса, ни странной, тяжелой судьбы за плечами, как у графа Монте-Кристо, ни находчивости, как у д’Артаньяна. Обыкновенная, до отвращения обыкновенная жизнь. Вася, как мог, пытался ее скрасить, сделать интереснее. Он, например, иногда сочинял стихи.

Но стихи нравились Васе, только пока он их писал, стоило перечитать потом — становилось скучно. Это было что угодно, а не стихи.

В окружающих тоже никакой загадки. Мишка — ясный день, прямой, как телеграфный столб. Сонька… у нее никогда нет собственного мнения.

Одно время Васе нравилась Даша Мочкина. Она не то чтобы красивая… но какая-то загадочная. Всегда с мамой или бабушкой, всегда торопится. То на английский, то на фигурное катание, то на музыку. Может, потому она Васе и нравилась, что ее долго было даже не рассмотреть. Это ж ужасно интересно, когда человека не рассмотреть, так он — мелькнет и исчезнет. Но когда он рассмотрел Дашу, она оказалась в тысячу раз глупей самой обычной Соньки. Открылось это на Дашином дне рождения. Даша пригласила только его. Больше никого из класса не позвала. Гости у Даши были взрослые, и Вася чувствовал себя поэтому не в своей тарелке. Особенно ему скучно стало, когда Даша начала задавать всякие вопросы. Очень громко она это делала.

— Вася, вот скажи, ты любишь маляров?

Вася не знал, почему бы это ему не любить маляров, что они ему сделали дурного, поэтому, конечно, сказал, что ничего не имеет против маляров. Даша как-то неприятно усмехнулась, а гости переглянулись между собой.

Потом Даша спросила, любит ли Вася цирк. Ну, насчет цирка, так тут и думать нечего. Конечно же, Васька любил цирк.

Опять Даша усмехнулась, опять гости переглянулись.

— Может, ты и клоунов у ковра любишь? — спросила Даша.

Судя по тону, каким был задан вопрос, Вася должен был ответить, что клоунов терпеть не может. Но Васька бы не был Васькой, если б соврал. Он сказал, что клоунов любит больше всего. И тут же понял, что перестал для Даши существовать.

Скучища была на этом дне рождения ужасная. Дашина мама заставляла гостей рассматривать и обсуждать Дашины рисунки. Рисунки как рисунки, многие ребята в классе рисовали гораздо лучше, но гости их расхваливали, говорили: «Неподражаемо». «Какой оригинальный взгляд на мир»…

— Вася, а что вы скажете по поводу вот этого этюда? — спросила Дашина мама.

Этюд представлял собой «Осенний пейзаж». Ничего особенного осеннего в нем не было, только очень много хороших красок потрачено на эту мазню. Желтой краски, красной краски и голубой. Чистые такие, яркие, хорошие краски.

— Не знаю, — сказал Вася, — краски хорошие, очень хорошие… Где вы достали такие краски?

— Ну, а сам-то этюд, как он вам?

— Никак, — сказал Вася.

— Мама, ну он же сказал, что обожает маляров, так чего ты от него хочешь? — капризно сказала Даша.

Гости опять переглянулись.

Из всего этого Вася заключил, что делать ему в этом доме больше нечего.

— Я пойду, — сказал он Даше.

— Пожалуйста, — пожала плечами она.

Одеваясь, Вася услышал, как Дашина мама рассуждала в комнате:

— Даша, конечно, умнее своих сверстников. Это меня просто пугает. Знаете, трудно быть матерью такой девочки. Но я, конечно, создаю все условия. В этом году ужасно трудно с ананасами. А она совсем не может без ананасов. В ананасах есть особый витамин, стимулирующий…

Вася так и не дослушал, что же стимулирует ананасный витамин, потому что уже оделся. За это время он сто раз успел почувствовать себя жалким и глупым, обиженным, униженным и глупым.

Он что-то буркнул Даше и выскочил за дверь.

Но кто бы знал, как ему было тошно. Вася никак не мог понять, почему Даша «умнее сверстников», почему она умнее его, почему ее мазню надо хвалить, почему плохо любить маляров, да и вообще, почему надо задумываться, любишь ты маляров или нет, особенно если нет у тебя ни одного знакомого маляра…

Даша потом несколько раз пыталась заговорить с Васей, но он уже не находил в ней ничего красивого и интересного для себя.

Остальных девчонок из класса и со двора он знал как свои пять пальцев, и интереса они для него не представляли.

И вот пожалуйста — новенькая. Васе понравилась новая девочка. Глаза у нее улыбались, взгляд был доверчивый и прямой — от такой не дождешься пакостей, как от этой самой Даши Мочкиной…

Соня сидела в сумерках, не зажигая света. Так было удобнее наблюдать из окна за Васькой. Он медленно брел к дому, ссутулившись и засунув руки в карманы. Даже вечером хорошо были видны его рыжие вихры, торчащие из-под шапки. Он о чем-то сосредоточенно думал, это Соня видела по собранности его фигуры, а выражение его лица она хоть и не видела, но знала наизусть.

Одна рыжая бровь задумчиво поднята выше другой, взгляд невидящий, блуждающий, губы трубочкой. Соня вроде бы не знала, о чем он думает, не хотела знать, но, кажется, знала. И от этого было грустно, очень грустно.

Просторный, озорной ветер каникул носился по проспектам и бульварам новостроек. Ничто ему тут не мешало — дома далеко друг от друга, а деревья совсем еще юные — не за что зацепиться. Ветер мягко и плавно облетал их, намекая на скорую весну.