Отец молчал, не помогал матери уговаривать его, понимая, что это бессмысленно и если уж он решил ехать – он поедет. Но видно было, что ему тоже не хотелось так рано отпускать Чайку. Да, может, он и казался сильным и решительным, но он ведь тоже до сих пор ребенок. Как и я.

Таня просто сходила с ума. Сначала она хотела поехать за ним, но он убедил ее в том, что не нужно этого делать. Наверное, именно тогда он расставил все точки над «і».

Я очень часто не понимал его поступков, их нельзя было назвать необдуманными или спонтанными, но я все равно их не понимал. Словно, лишившись ног, он также лишился кусочка своего мозга, отвечающего за что-то важное. Думаю, доля правды в этом была.

Мы сидели в парке на нашем месте, тогда я и подумать не мог, что Чайкин уезд так сильно повлияет на Таню. Сейчас она выглядела самой счастливой девочкой на свете, и мне нравилось видеть ее такой. Я прекрасно понимал, что Чайка уедет уже через две недели. Но я не знал я, что после этого мы перестанем общаться с Таней, она замкнется в себе, и все время будет сидеть дома.

Он уехал и все хорошее, что было закончилось в один момент.

Да, мы созванивались, разговаривали, но это было не то.

— Ты как там? Как учеба?

— Да все нормально в принципе. Одногруппники правда – это какой-то кошмар. А соседи по общаге, так это вообще.

Я рассмеялся.

— Как там Таня? — спросил он.

— Не знаю, мы не общаемся. Может, позвонишь ей?

— Может, и позвоню.

Но он не позвонит.

А мама звонила ему каждый вечер. Расспрашивала обо всем на свете.

— Ты ужинал? А что? Молодец…сам приготовил? Что собираешься делать?

И так далее. Иногда звонил ему и отец, он выходил из комнаты и только тогда разговаривал.

— Понятно, - говорил он, - ничего, скоро она привыкнет и перестанет звонить так часто.

Он переехал из общаги приблизительно через полгода после того, как свалил из дома. Естественно, никто об этом не знал, потому что мама бы сошла с ума, если бы решила его навестить. Ох и свинарник они там устроили с барыгой и математиком.

Но пока у нас были эти две недели, и мы старались выжать из них все.

***

Вы когда-нибудь находили труп? Не во сне, а по-настоящему? Мертвый человек, который больше не может отвечать на ваши тупые вопросы, он просто себе лежит, показывая всем своим видом то, как ему на вас наплевать.

— И почему именно мы должны были увидеть и найти его первыми? — спросила Таня, когда мы сидели на нашем заднем дворе и все еще отходили от увиденного.

— Вы видели, — говорит Чайка, — у него глаза как стекло.

Черт знает, чего нас туда занесло. Мы просто прогуливались и в этот раз зашли немного дальше, чем обычно. Туда, где находилась свалка. Настоящий рай для бедных. В таких местах иногда можно было найти гораздо больше, чем в специальных магазинах. Именно здесь отец время от времени собирал всякие интересные железячки. Тут валялись старые холодильники, телевизоры, выпотрошенные начисто; колеса, покрышки и труп одного алкаша.

Лошадиная голова — так его все называли. Мы видели его почти каждый день и, честное слово, я был уверен, что этот сраный алконавт никогда не загнется.

— Ага, — говорю, — просто жуть.

Он лежал на куче каких-то кусков пенопласта и пластмассы, может, ему так было удобно, не знаю. Я испугался. Не буду врать, когда я все осознал, то чуть не испортил свои любимые штаны с изображением Кунг-Лао на правом бедре. Но потом страх ушел и на его место пришла то ли злоба, то ли еще какое-то странное и совершенно неуместное чувство. Хотя, если посудить, за что я мог ненавидеть это ничтожество? Напился и умер, как псина. Вот и все. Но почему именно мы? Мы не должны были находить его, зачем? Чтобы потом огребаться от проблем?

— Никому об этом говорить не будет. — сказал Чайка, но на нас не посмотрел.

— В смысле? Как это, никому не скажем? Ты сдурел?

Никто даже и подумать не мог, что это труп. Это больше напоминало кучу грязных свитеров, воняющих как дохлая лошадь. Не знаю зачем, но я подошел и пнул эту кучу ногой. А потом увидел синюшнее лицо. И попятился, не отрывая взгляд от Лошадиной головы.

— Никому не скажем. — повторил Чайка. — Это значит, что никто не должен знать о том, что мы нашли его первыми.

— Почему?

— Потому что лично мне не охота тратить свое время, объясняя тупоголовому участковому и другим крысам, как мы оказались в том месте и все такое прочее. Естественно, нам за это ничего не будет, но, а вдруг они решат, что нам надо пообщаться с психологами? Или чего-нибудь еще тупее.

Пусть так, подумал я. Психологов я действительно не любил.

— Я знаю, что вы сделали этим летом. — прошептала Таня.

Я засмеялся. И Чайка тоже.

Он нам никакой не родственник, не друг, я даже сомневаюсь, говорил ли я с ним хоть раз в своей жизни, так почему мы должны о нем думать, может даже грустить? С какой это радости? Такие как он пачками дохнут каждый день, если каждого оплакивать, времени веселиться и радоваться жизни не останется вообще.

— Может, сегодня хорошенько напьемся? — спросила Таня.

— Нет, — ответил Чайка и достал небольшой пакетик из правого кармана своей рубашки, — мы больше не пьем.

Глава ?

Я не знал чем себя занять. Одновременно я лишился двух лучших друзей. Я заходил к Тане, но она все время была занята, во всяком случае, так говорила она сама. Но чаще она вообще не выходила, вместо нее появлялась ее бабушка, у которой Таня и жила, и говорила мне, что Таня спит, работает и все такое.

Я не понимал этого. Разве я сделал ей что-нибудь плохое? Наверное, ей было в сто раз хуже, чем мне.

Родители напоминали живых мертвецов, напяливших маски обычных людей. Мама снова кричала, и теперь ссоры достигали катастрофических масштабов. Она даже начала что-то бормотать по поводу развода. А отец просто пожимал плечами и молча выслушивал ее крики. Все рушилось, словно Чайка был какой-то незаменимой шестеренкой, помогающей этим часам идти, пускай не идеально, но все-таки показывать точное время. Отец все чаще ночевал в мастерской, стал курить две пачки сигарет в день, а однажды он даже напился, чего раньше себе никогда не позволял. Я все еще не мог этого понять. А что было бы, если бы Чайка вообще умер? Он ведь просто уехал. Уехал учиться. Да, все понимали, что он инвалид, ну и что с этого? Я не понимал всего, что творилось вокруг.

Я успокаивал себя тем, что вскоре все образумится, но я уже видел будущее, видел свои состарившиеся руки, видел, как все они умирали, оставляя меня одного, и знал, что лучше не будет. Все всегда становится только хуже.

У отца случился второй серьезный приступ. Он пролежал в больнице почти две недели и вышел, словно ни в чем не бывало, мы об этом не говорили. Казалось, теперь-то все должно опять наладиться, но нет, ничего такого, даже намека — ничегошеньки. Мне больно это вспоминать, но я помнил, как тогда хотел уехать к чертям, свалить подальше отсюда и поближе к Чайке. Я хотел оставить родителей одних. Я не думаю, что это предательство. Хотя, может, я и ошибаюсь.

Теперь мы всегда ужинали молча, а то и вообще отдельно. Отец не мог быть таким открытым, как раньше, когда мы были вместе с Чайкой. И мы снова молчали, оставаясь одни в комнате. Только кое-что все-таки изменилось — теперь нам было неловко. Я ненавидел эти перемены. Мечтал проснуться, как тогда, стоя возле железной дороги, грязный, испуганный и весь в крови. Все было бы по-другому, не случись этого? Не уверен. Но я все-таки всей душей ненавидел эти перемены.

***

Мне снился сон. Помню, что я был самым добрым преступником в мире. Я грабил только самых богатых и отдавал все только самым бедным. Я сорвал большой куш и принес деньги какой-то нищей семье. Они испугано смотрели на меня, стараясь прижаться друг к другу. Мать, две дочери, сын. Они умоляли меня, чтобы я оставил их в покое и не убивал. Я не понимал их и ничего не мог с этим поделать. Я бы ни за что в жизни не причинил бы им вреда, в этом я был уверен на все сто процентов. И тут вышел человек, отец семейства. Он откуда-то достал старый раритетный револьвер и выстрелил прямо в меня. Пуля попала в грудь и большие капли крови стали громко биться об пол.