— А вас, Веталь, Рыжий, Саша и Игорь, я уже никогда не забуду.

Эти слова я произнес вслух, хоть и тихо. Чехов посмотрел на меня, но ничего не сказал, только улыбнулся.

Не знаю, сколько я стоял около того памятника, но окурки все падали и падали мне под ноги. Как слезы?

Забавно.

Много воспоминаний пролетело у меня в голове, они захватили меня так, что если бы не Чехов, я бы остался тут еще надолго, навсегда, может. Просто стоял бы там, пуская дым, но Чехов тронул меня за плечо и произнес:

— Может, хочешь заехать домой?

Я всем сердцем надеялся, что там никто не живет.

— Очень хочу.

***

Я смотрел на свой дом и мне казалось, что он совсем не изменился. Да, крыша немного осела, краска на окнах облупилась, но в остальном все было не так уж и плохо. Наверное, здесь кто-то живет, подумал я и хотел было сказать Чехову, что лучше бы нам уехать отсюда, но тут дверь легонько приоткрылась, словно приглашая меня — именно меня — войти.

И я не смог не принять этого приглашения.

Я вошел.

И наткнулся на какую-то женщину. Все-таки здесь кто-то живет.

— Извините нас, пожалуйста, — пробормотал я, — мы не знали, что здесь кто-то живет…

Все рухнуло. На что я мог надеяться? Да и зачем мне этот дом? Я думал обо все этом и смотрел этой женщине в глаза, которые сжирали меня целиком. Потом Чехов мне скажет, что в тот момент он почувствовал себя лишним. Я не мог понять, откуда у меня взялось такое чувство, что я ее знаю.

Эти неумело окрашенные черной краской волосы, эти карие глаза, все это почему-то казалось мне чем-то родным, очень родным. Она чувствовала то же самое? Разве нет?

— Это ты? — спросила она и обняла меня, не дожидаясь ответа.

Это был я. Это точно.

***

Я рассматривал свой дом, заглядывал в каждый уголок. Мало что изменилось, она пыталась сохранить все таким, каким оно было тогда, много лет назад. Естественно, обои, мебель, все это было новым, но это не имело абсолютно никакого значения.

Я зашел в отцовскую мастерскую, там пахло дымом и казалось, что где-то там спрятался отец, словно не хочет, чтобы его видели. Я боялся что-либо трогать, чтобы ничего не сломать, ничего не перепутать, чтобы отец потом не искал нужных ему запчастей и инструментов где-то под столом. Я не хотел, чтобы он нервничал. В мастерской стояла тишина, только пачки из-под сигарет хрустели под ногами. Словно я вновь вернулся в детство, теперь уже по-настоящему. Конечно, я понимал, что могу хоть перевернуть здесь все вверх дном, никому от этого хуже не станет, отец нигде не спрятался, он просто умер. Все умерли. А я чего до сих пор дышу? Я раздавил пустую пачку красного «Винстона» и вышел. Накинул на дверь ржавый китайский замок и защелкнул его навсегда.

***

А потом я сидел за кухонным столом, и невыносимая тоска ела меня на ужин, за моим же столом! Почему? Почему так происходит, когда возвращаешься туда, где все начиналось? Пускай через много лет. У меня не было ответа и вряд ли он есть у вас. Я просто сидел, пока Чехов и та женщина сидели в гостинной.

Сколько лет прошло, а она все так же красива, как и тогда. Может, я просто смотрел не на ту старую женщину, которую видел перед собой? Может, я просто смотрел на ту девочку из детства. Наверное.

Мама больше не кричала.

2

Там, где раньше стояла Чайкина кровать, теперь был большой шкаф. Отодвинуть его было непросто, но я знал, что за ним меня ждет сюрприз. Я оторвал кусок плинтуса, продавил обои. Просунув руку в образовавшуюся дыру, я достал небольшую стопку бумаг, связанных желтой резинкой. Убедившись, что я ничего не пропустил, я взял все листы и сел на кровать.

Это были его рассказы. Первым мне в руки попался «Холодный плен», я помню как Чайка радовался, когда дописал его. Дальше шли небольшие кусочки, отрывки других рассказов. На одном из листов было написано «Сборник рассказов «Совершенно секретно»». В университетские годы Чайка показывал мне парочку, только сборник назывался немного иначе, как именно — вспомнить не могу. Но то, что я нашел в самом низу… Не передать, что я почувствовал, словно ток прошел через все мое тело…

Тебе, будущему, взрослому

«Ну, что ты? Уже взрослый? Уже так же насупил брови, нацепил серьезное выражение лица? Как и все переживаешь по пустякам, работаешь на ненавистной тебе работе? Если это так, то ты полный мудак, Чайка. Никогда не бросай писать. Это ведь единственное, что тебе действительно нравится, я же лучше знаю, поверь. Плаванье помнишь? Очень ли оно тебе нравилось?. Как и весь спорт, так ведь?

Естественно, тебе не будет легко. Особенно теперь. Твои ноги ушли к другому, ну и черт с ними, забудь! Они не вернутся. Забудь обо всем, что с ними связано, мужик.

Пиши всегда, ладно?

И береги их, ладно? Ты знаешь о ком я. Они – единственные кто тебя поддерживают, ты никому кроме них не нужен.

Держись и не раскисай.

P . S . Твои ноги не чешутся, забудь об этих глупостях.

Всегда твой, Чайка».

Он действительно был таким сильным, каким мне всегда казался, подумал я, и отложил все листы в сторону. Я не стал показывать это никому, мне казалось, что даже мне не стоило это читать. Читать чужие письма – нехорошо, вроде бы так учила мама?

А потом я сделал то, ради чего сюда и приехал. Из внутреннего кармана своего пиджака я достал аккуратно свернутую рукопись. Ту самую, которую Чайка не успел закончить. Я положил «Холодный плен» к остальным его листам, замотал все резинкой. А потом положил на место и подвинул шкаф обратно к стене.

— Это твое. — прошептал я.

Было еще одно место, куда бы мне хотелось заглянуть прежде, чем уехать отсюда навсегда. Я спустился к ним в гостиную и сказал:

— Пойдем, Чехов.

Таня посмотрела на меня. И я не смог не добавить:

— Если хочешь, пошли с нами.

***

Я волновался так, словно опаздывал на какую-то уж очень важную встречу. Я не знал, зачем я туда иду. Просто.

Я шел впереди. Посадка заросла, поэтому пробираться через эти кусты было непросто. А потом тропинка снова выросла, как тогда, в детстве. Для меня пропал и Чехов, и Таня, я шел один, а где-то рядом должен был плестись и Чайка. Он рассказывал мне всякие истории, говорил о том, что у него появилась парочка крутых идей для новых рассказов. А я отвечал, что это замечательно.

— Например, история о том, как безумец приходил на чьи-то похороны и хохотал, — говорил Чайка, — представляешь, что бы чувствовали родственники погибшего? А тот чувак все смеялся бы.

— Жутковато.

Мне и вправду показалось, что он действительно идет рядом, я на секунду перенесся в тот день, когда все произошло.

У меня болело сердце. Последнее время оно болит только тогда, когда я сильно волнуюсь, а сейчас я не волновался. Я просто сходил с ума.

Мы вышли на поляну, в конце которой лежала бесконечная железная дорога, уходящая вдаль. Мне захотелось уйти, убежать оттуда к чертям, но я понимал, что второго раза не будет, мне не нужно будет переживать это еще раз, поэтому я медленно поплелся к тому месту, где все произошло. Все внутри горело и кричало. Вспомнился тот сон, где поезд двигался прямо на меня. Вспомнился его отвратительный, сводящий с ума, скрежет. Но здесь было тихо, я слышал свое дыхание и стук сердца.

Я сел на землю и закурил.

И что теперь? Я не знал, что будет теперь, я просто смотрел вперед, а перед глазами вспыхивали картинки, напоминающие о том вечере, изменившем мою жизнь, жизнь Чайки, жизнь отца, жизнь матери. Как какая-то железяка могла так круто все обернуть?