— Или она решит спать с другим киборгом.

Знакомый с этим специфическим жаргоном, Эйнштейн в разгар отжиманий сбился с ритма и ударился лицом о коврик. Он ждал смеха, а когда его не последовало, поднял лицо и увидел, что Сет отвернулся, тренируясь на другом тренажере.

Избавившись от смущения, Эйнштейн перекатился на спину и принялся растягивать и разминать мышцы живота.

— Если Бонни захочет остаться с другой единицей, то я буду уважать ее выбор.

— Даже так?

— Конечно. Почему бы и нет?

— Потому что ты нашел ее. Потому что ты поцеловал ее.

«Потому что она моя», — откуда взялась эта случайная мысль? Будто Эйнштейн или любой другой киборг могли владеть кем-то. Будучи свободомыслящими существами, они принадлежали самим себе.

— В моей жизни нет места для женщины.

— И об этом заявляет девственник, — усмехнулся Сет.

— Я вовсе не девственник. Мне довелось испытать соитие. Я просто не вижу в этом ничего особенного.

— Значит, ты сделал что-то неправильно.

— Я эякулировал.

— Но не кончил.

— В чем разница?

— Если бы у тебя действительно был секс, то мне не пришлось бы ничего объяснять. Но тебе повезло, ведь появилась прекрасная возможность наконец-то избавиться от своей надоедливой неопытности. Бонни лучший вариант для подружки. И если ты не сделаешь что-нибудь, чтобы показать свой интерес, то она найдет кого-то другого.

Взяв пример с человеческого поведения Сета, Эйнштейн ответил так, что не внес никакой ясности.

— Да как угодно.

Пресыщенный ответ, который заставил Сета замолчать. Они продолжили тренировку, переключив разговор на другие темы. Однако слова Сета повторялись в его голове снова и снова. По какой-то причине они беспокоили Эйнштейна. Только он не мог определить причину. Чтобы дополнить или обогатить его существование не требовались секс или женщина. Эйнштейн был вполне доволен своим нынешним положением. Но если это так, то почему он воображал, что слышит громкий гул отрицания каждый раз, когда говорит себе это?

Ответ на этот вопрос оставался недосягаемым независимо от того, как сильно он тренировался и пытался избавиться от избытка адреналина. Решив воспользоваться душем в спортзале, чтобы помыться, и найденной там запасной одеждой, Эйнштейн намерено откладывал возвращение в свою комнату как можно дольше, якобы для того, чтобы дать Бонни немного уединения, даже если на самом деле он просто струсил.

Одевшись, сделав зарядку и не имея больше причин оставаться в спортзале, не вызывая при этом лишних вопросов, Эйнштейн зашагал по коридору в противоположном направлении от своей комнаты.

«Я должен проверить мостик», — не важно, что у него была прямая беспроводная связь с бортовым компьютером, личный визит казался необходимым.

Эйнштейн услышал рев Арамуса еще до того, как добрался до мостика.

— Этот отсек закрыт для посещения.

Почему-то он не удивился, уловив в ответ нежный голос своей проблемы:

— Почему? Вход только для мальчиков? Неужели вы бродите здесь в трусишках и рассказываете дурацкие анекдоты? Я могу пукнуть по первому требованию, если понадобится. Черт возьми, я даже могу отрыгнуть алфавит. Хочешь послушать?

— Нет!

Едва заметный смешок вырвался из Эйнштейна в ответ на возмущенный крик Арамуса. Завернув за угол, он наткнулся на спорящую пару. Бонни увидела его раньше чем капитан и улыбнулась.

— Очаровашка, вот ты где. А я повсюду тебя ищу. Ворчливые штанишки отказывается рассказывать, куда ты пошел.

— Места дислокации персонала являются частной информацией. Другими словами, если бы Эйнштейн хотел, чтобы ты знала о его местонахождении, то предупредил бы тебя заранее.

Бонни показала язык Арамусу. Эйнштейн встал между ними, когда, как ему показалось, Арамус позабыл, что общался с женщиной… очень болтливой и решившей быть задушенной женщиной.

— Я был в спортзале. Извини. Я забыл, что мы не связаны на нейронном уровне, и не предоставил тебе доступ к бортовой связи, — еще один его недостаток, который нужно было добавить к растущему списку.

— Ты не дашь ей доступ, — Арамус скрестил руки на груди и сердито посмотрел на миниатюрную женщину.

— Почему? — спросил Эйнштейн.

— Потому что, насколько нам известно, она может быть военным шпионом.

— Шпион? — Бонни рассмеялась. — Какую часть моей ненависти к этим ублюдкам, которые были рады избавиться от меня, ты не понял?

— Так говоришь ты.

— Да как угодно. Если бы ты мог получить доступ к моим файлам, то убедился бы, что генерал меня ненавидел. Он никогда не воспользовался бы моей персоной в качестве шпиона, потому что я скорее скормлю ему ложную информацию, чтобы посмотреть, как генерал терпит неудачу, нежели дам то, что он может использовать для нанесения вреда другим людям.

— Опять же, так говоришь ты. Даже если ты честна, то это не значит, что ты не тайный шпион. Откуда нам знать, что в тебе нет какого-нибудь жучка или устройства для слежения?

— Теперь ты просто придираешься, — воскликнула Бонни, закатывая глаза, что смущало из-за человечности жеста, учитывая их роботизированный блеск. — Вы нашли меня в ящике, собирающей пыль в борделе. Как по мне, то шансы на правдивость твоей теории ничтожно малы.

— Тем не менее это возможно.

Эйнштейн наблюдал, как они спорят, оставаясь в стороне от жарких дебатов, но вскоре оба повернулись к нему и практически в унисон произнесли:

— По твоему мнению кто не прав?

Упрямые, они оба были одинаково упертыми. И к счастью для Эйнштейна, они выбрали его в качестве посредника.

— Я не обнаружил ничего необычного.

— Но ведь это возможно, верно? — настаивал Арамус.

— Возможно.

— Ох, так ты встал на его сторону, — фыркнула Бонни, скрестив руки на груди. — Мужчины всегда держатся вместе.

— Это действительно возможно, но, по моему мнению, маловероятно, — добавил Эйнштейн, стирая ухмылку с лица Арамуса только для того, чтобы придать самодовольное выражение лицу Бонни.

— Как нам это уладить? Я не хочу, чтобы эта женщина, — усмехнулся Арамус, — имела доступ к нашим секретам, пока мы не убедимся наверняка.

— Я уже отслеживаю все сигналы. Когда она была неподвижна, я проверил ее всевозможными сканерами, которые были доступны.

— Но ни разу после ее пробуждения.

— Нет.

— Тогда испытай меня, — предложила Бонни, широко раскрывая объятия. — Раздень догола и прощупай, очаровашка. Мне нечего скрывать.

— Здесь? Сейчас? — его пронзительный писк совсем не походил на обычный голос.

— Конечно, не здесь, глупышка. Мы вернемся в лабораторию. Будто я позволю мистеру я-такой-высокомерный взглянуть на это тело после того, как он со мной обошелся.

— Как обошелся? Тебе повезло, что я не запер тебя. Будь моя воля, ты бы уже сидела в цепях, подвергаясь допросу, но, видимо, это было бы жестоко.

— Арамус!

— Что? Я хочу, но не сделаю.

Почему у Эйнштейна вдруг возникло желание стукнуться головой о стену? Насилие над его черепом ничего не решит.

— Капитан, а ты случайно не извращенец? Держу пари, дамам это нравится.

— Как будто ты что-то знаешь о женщинах, — парировал Арамус.

— Туше. Но вернемся к шпионским штучкам. У тебя остались вопросы. Спрашивай. Мне нечего скрывать.

— Я в этом сомневаюсь, — Арамус, верный себе, никому не доверял. Эйнштейн часто задумывался почему. Что такого вытерпел большой киборг в прошлом, что стал так недоверчиво относиться ко всем, даже к себе подобным? И особенно женщинам.

— Ого, я не знаю, где ты был, когда они раздавали микрочипы славных парней, но, видимо, тебе стоило получить сразу два. Ты какой-то подозрительный.

— Просто следую протоколу, ЗВЗ.

— ЗВЗ? — она сморщила нос. — Меня зовут Бонни.

— Только не для меня, в моих банках данных ты проходишь как ЗВЗ — заноза в заднице.

С этими словами Арамус развернулся на пятках и зашагал прочь, оставив Эйнштейна наедине с хихикающей Бонни.

— Ух ты, неужели его так легко вывести из себя?

— У него есть на то свои причины. Не все с легкостью перешли от безмозглого дроида к разумному существу. Некоторые просыпались с воспоминаниями, которые лучше было бы оставить похороненными. Арамус один из таких, — даже если угрюмый киборг отрицал это. Арамус утверждал, что ничего не помнит, но его поведение говорило об обратном. Однако Эйнштейн уважал его право на частную жизнь. Они все это уважали.

— Я тоже страдала. Но это не значит, что теперь мне стоит превратиться в праведную стерву.

— Тогда тебе повезло больше, чем многим другим. Некоторые обрели слишком много воспоминаний о своем прошлом и воспитании в армии. Многие сходили с ума, когда вспоминали, что с ними сделали, — уровень самоубийств в тот первый год и смертников в миссиях был статистически высок для населения их размера, но в последующие годы, к счастью, все успокоились. В их обществе изредка еще встречались киборги, которые иногда срывались или проявляли вспыльчивый характер, но большинство в какой-то степени справлялись со своими прошлыми жизнями и двигались дальше.

— Бедные роботы, — пробормотала она. — Пожалуй, я могу это понять. Фиона и некоторые другие прошли через такое жестокое дерьмо, действительно жестокое, что забвение, вероятно, было скрытым благословением. Даже Хлоя в конце концов начала забывать.

— А ты?

Бонни вздохнула… печальный звук, который был так не похож на ее обычную жизнерадостную натуру.

— Проклятая память слона³. Неполноценная, как утверждал доктор всякий раз, когда пытался перепрограммировать меня в идеального маленького солдата.

— Каким образом происходило перепрограммирование? Я не заметил никаких признаков внешнего порта, а способности к беспроводной связи у тебя тоже отсутствуют.

— Я уже рассказывала об этом. Ни у одной из женщин нет беспроводной связи. Генерал «опрятность» утверждал, что больше не намерен повторять старые ошибки. Когда им требовалось обновить мое программное обеспечение, то доктора делали вскрытие за моим ухом. Там есть встроенный микроразъем для жесткой проводки.