Чистенькое бомбоубежище казалось Максиму чем-то привычным, даже, если так уместно сказать, детским: многое, что в детстве вызывает мистический восторг, впоследствии кажется обыденностью. У взрослых эта адаптивная функция сознания включается и работает настолько быстро, что, попадая даже в совершенно новую, абсолютно непривычную обстановку, через короткое время человек уже ничему не удивляется, а смотрит на все безучастным скучающим взглядом. Ряды зеленых бочонков фильтрации воздуха, стеллажи и нары, укомплектованные вещами первой необходимости при заражении, светлые комнаты с белыми стенами и цветными плакатами гражданской обороны — все это создавало даже какое-то своеобразное ощущение уюта после часов, проведенных в полумрачных тоннелях, кабельных коллекторах и узеньких шахтах.

Вылезать нужно было снова через вентиляцию. Антон полез наверх, попросив не следовать прямо за ним, а подождать внизу. Он потихоньку выглянул из-за решетки: во дворе было полно людей, в ссохшейся песочнице ковырялись малыши, то и дело отбирая друг у друга железную лопатку, сонно прохаживалась пара молодых женщин с колясками, у подъезда на скамейке собралась ежедневная дискуссионная группа лиц пожилого возраста… Антон вернулся в бомбарь и предложил не удивлять честной народ появлением из-под земли, тем более в таком грязном и неприличном для центра Москвы виде. Решили подождать позднего вечера. Теперь, когда в этих стенах нужно было провести не один час, Максим и вправду почувствовал себя как дома.

В то время, пока Антон и Максим осматривали бункер, еще одна машина выехала из подземного гаража подмосковного особняка. В ней, так же вчетвером, ехали Александр Андреевич и господин из каких-то структур, тот, кто встретил преследуемых на станции в желтом доме с башенкой в сопровождении, как было заведено, двоих охранников.

Машина направлялась туда же: в тот же дом в одном из переулков неподалеку от старого Арбата. Только пассажиры собирались направиться не под землю, а наверх, в квартиру, которая до недавнего времени служила штабом преступной группировки.

Трехкомнатная квартира поначалу ничем не выдавала себя. Обыск длился недолго: Александру Андреевичу было сразу предложено в порядке приказа показать все тайники, откуда появились копии планов подземелий монастыря, списки всех находившихся в шахтах, контактная информация, билеты на поезд Москва — Мурманск, который должен был отправиться через неделю… Среди всего прочего попадались и шкатулки с драгоценными камнями. Алмазы были превосходными по качеству, крупными, а главное, их было много. Это обещало хорошие деньги при практически нулевом капиталовложении. Часов в пять все было возвращено на свои места, кроме важных бумаг и непосредственно алмазов. Тайники снова закрыли.

— Что ж, в таком случае выезжаем завтра утром. Надо спешить, иначе там могут заметить пропажу обратной связи, — сказал Николай Петрович, обращаясь ко всем и в то же время в пространство.

— Можно… — робко начал было Александр Андреевич.

— Что? — резко и с раздражением перебил его господин из структур.

— Можно шмотки прихватить с собой, уж коли так…

Николай Петрович вдруг возвышенно и натянуто-добродушно расхохотался. «Ну бери, бери, а то простудишься на Севере-то!» — сквозь смех произнес он. Есть у власть имущих слабость — желание казаться великодушными и людьми с характерным русским размахом, не разменивающимися по мелочам. Николай Петрович был из таких. Им необходимо только дать возможность почувствовать над тобой абсолютную, ничем не ограниченную власть, как над телом, так и над сознанием, и много чего можно добиться, строя из себя раба. Александр Андреевич прекрасно знал это и разбирался в людях, поэтому интонации в общении с местным начальством выбирал соответствующие.

— Так, это мне, — бормотал он про себя, выдернув из пространства старинного платяного шкафа какую-то одежду, — так, а этому, этому, ну вот, Вася как раз похож был… — и вынул еще что-то. Через полминуты он был готов — начальство не любит, когда пленники «безнаказанно и нагло» пользуются их великодушием, а поэтому ценят быстроту и неприхотливость, что называют «честностью» и «взаимопониманием».

— Что это ты целый гардероб себе набрал? Не в отпуск едешь! — сдвинув брови процедил гэбист.

— Я… еще этому прихватил, если позволите, Максиму, что тоже со мной в «Д6» был, пожалуйста…

— А вот это мне нравится! Взаимовыручка — это по-нашему, по-русски, — пафосно заключил совсем раздобревший Николай Петрович, — что ж, поехали!

Через пять минут потертый трехсотый «Мерседес» катил обратно на запад.

Ровно в полночь в наручных часах Антона заиграла «Шутка» И. С. Баха, — это означало, что настало время покидать убежище. В прохладную московскую летнюю ночь вылезли четверо. Как было приятно глотать свежий воздух после долгого времени, проведенного в душном помещении, где еще и до головной боли воняло соляркой! «Девятка» завелась и съехала с тротуарной бровки.

— Надо будет сказать, чтобы завтра же здесь поставили новую решетку! — сказал Антон, призадумавшись. — А то ведь через этот бомбарь и правда в «Д6» попасть можно, хотя ключ ей-то, естественно, ни у кого нет, но все-таки…

Улицы уже совсем опустели, и даже Кутузовский, где вечером всегда пробка в направлении Подмосковья, приветливо встречал мчащуюся машину желтыми огнями фонарей. Максим опять видел свой дом, опять проезжал мимо, чувствуя, что никогда не вернется туда и навсегда умер для всех близких людей. С моста не было видно, горит или не горит свет в квартире, в его комнате, но он с горечью понимал, что пройдет еще совсем немного времени, и последняя слабая надежда рассеется, и тогда по нему уже будут гореть свечи… за упокой. Он все же оказался заживо погребенным…

В подземном гараже, куда заехала «девятка», несколько человек копошились вокруг «уазиков» — надували колеса и копались где-то в глубине огромных железных капотов. У одного заднее колесо было снято, и механик со всего размаха колотил кувалдой где-то внизу. «Российским лечат молотком…» — всплыли в голове Максима строки из Евгения Онегина. С чего бы это такие приготовления?

Максима отвели в комнату с зарешеченными окнами, где на одной из кроватей уже дремал Александр Андреевич. Как только дверь открыли, он заворочался и приподнялся.

— Александр Андреевич, вы не спите?

— Нет. Все, поедем завтра, видел — эти там в гараже возятся?

— На Соловки? На машинах?!

— Ну не на поезде же им нас везти, правда? Давай спать, а то разбудят ведь ни свет ни заря, а ночь уже вовсю за окном… Погода, конечно, великолепная сегодня под вечер выдалась — жара прямо так облегчающе спала, эх, хорошо. Ну, спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — Максим повалился на кровать. Уставал же он от этих подземных прогулок— все мышцы словно в кислоте искупали, и сил никаких. Поэтому Максим моментально уснул.

Знаете, в чем неоспоримое преимущество старых поездов? В них не чувствуешь себя как килька в банке! По крайней мере, в каждом купе открываются окна, да еще и настолько, что в них можно высунуться, посмотреть навстречу ветру и километрам непройденного пути… Особенно летом, где-нибудь в середине июля, сравните лица тех, кто на станции назначения вываливается из новых аккуратных чистеньких вагонов, обитых поликлинично-белесым пластиком с вечно задраенными, запотевшими окнами и вспухшими от поролона пыльными диванами, и тех, кто как-нибудь поздним и светлым тлеющим летним вечером выпрыгивает на далеких полустанках из старинных, похожих на сарайчики на колесах, вагончиков, где ветер гуляет по коридорам и купе, смешиваясь с бряцаньем гитары, шумом и ненавязчивой попсой радиоприемников, запахом вяленой воблы, пива, наполненный смехом и бесконечными дорожными разговорами. Пассажиры новых поездов, коими так гордятся наши железнодорожники, как в прорубь кидаются из дверей, глотая свежий воздух, распахивая куртки, обмахиваясь газетами или просто руками. Они подолгу стоят на перронах, не желая вновь оказаться в замкнутых, душных вокзалах, нагревшихся за день, обжигающих салонах такси. На лицах блестят капли пота, а в покрасневших глазах читается только одно — безмерная усталость от бессонной ночи, когда единственное спасение — прижиматься к холодным железным дугам на краю вторых полок. Из Москвы почти во все крупные города ходят такие составы. Страдают пассажиры по дороге в Питер, Казань, Вильнюс, Киев, Минск…