Так вот, я загнул мат со всеми интонациями дядьки Ушанова, и трубка замолчала, в ней больше не было гнусного голос Сергея Саввича, а шли нервные короткие гудки.
- На, выпей таблетку,- сказал Автандил.- Японская, нервы делает стальными.
- Пошел ты со своей таблеткой!- заорал я на него.- Еще отраву подсунешь. Скажи, чтобы принесли чаю, много чан
- А может, бассейн с сауной? - со слабой надеждой спроси! Автандил.
- С меня премиальные ....
- Устал слушать,- буркнул Автандил.- Ты сам оденешься или прислать новую солистку?
- Послушай, а кто ее нам подсунул? - спросил я.
- Да, Распутин, ты полностью спятил. Да тебе же всучил ее твой любимый композитор.
- Ах, да, вспомнил.
- На, все-таки выпей таблетку. Тебе надо.
- Давай, если погибну, тебя будет судить вся мировая общественность.
Автандил захохотал:
- Вот тогда я уж точно получу чек на миллион долларов.
Не язык, а змея! Он исчез, а я еле натянул джинсы и майку. Глянул в зеркало. Ну и рожа! Скоро фанатки будут бросать не цветы, а камни. Автандил прав - мне надо больше отдыхать. Оказалось, что бассейн и сауна есть прямо в гостинице. Вадим долго меня массажировал, до каждой косточки, а потом Автандил подливал воду на камни, а он парил. Я лежал на верхней полке, выполняя команду Вадима: "Тебя здесь нет, оставь свое тело", и вспоминал нашу северную баньку, которую лично соорудил Ушанов. С сорокаградусного мороза, полуживые, мы летели в обжигающую теплоту, парились так остервенело, будто холод пронял нас до самых костей и никак не хотел выходить, потом дядька доставал спирт, тушенку и, с каждым глотком пьянея, долго б рассказывал мне о своей жизни. И всегда заключал одним: "Беги отсюда, паря, у тебя все должно быть иначе". Я долго, часа два, плавал в бассейне, потом снова сидел в сауне, пил чай и постепенно приходил в себя, избавляясь от ночных кошмаров и усталости.
- К тебе тут с утра рвутся журналисты,- сказал Автандил, когда мы вышли из сауны.- Что им сказать?
- Все разговоры после обеда, часа за два до концерта.
- Хорошо. Обедаем в ресторане?
- Нет, пускай подадут в номер.
- Я так и думал. Наш человек уже на рынке.
- Только ничего лишнего, вы раскармливаете меня.
- А я о том ты начнешь возмущаться, что тебя морят голодом. Нет уж, на столе будет все, а ты сам выбирай ...
Он ушел, а я улегся в постель. На душе было неспокойно. Сам не знаю почему. Надо кому-то позвонить. Давно не разговаривал с Джалилой. Кажется, у нее прошли трудные времена, она больше не ведьма, не авантюристка, она принимает посетителей по лицензии МИДа, эмиры и шахи дарят ей бриллианты, она получила право открыть свою поликлинику, ее зовут на конгрессы, она не вылезает из заграницы, где тратит бешены' деньги, потому что девать их здесь негде. Я набрал ее номер телефона услыхал мягкое:
- Слушаю.
- Это я, Джалила, Распутин.
- Здравствуй,- здравствуй. Извини, не хочу называть тебя по телефону разными ругательствами. Но ты их заслуживаешь. Как можно пропасть на такое время?! У тебя есть совесть, скажи мне честно?
- Все время на гастролях, в Москве почти не бываю. Она с презрением вздохнула: -
- Все деньги, деньги ... Зачем тебе столько?! Не понимаю. Когда-то не забывал Джалилу. Что делают с людьми эти проклятые бумажки! И так было всегда, и там, впереди, это тоже дет. Это я знаю точно. Как ты себя чувствуешь?
- Плохо, Джалила, все время какая-то тревога, боязнь чего-то. По ночам кошмары ... Она рассмеялась:
- Вот ты и позвонил. Тебе плохо, и понадобилась Джалил Как же иначе? Она только тогда всем и нужна, когда им плохо а когда хорошо наплевать на Джалилу. Ладно, сейчас я буду с тобой работать по телефону. Тебе сделается легко и хорошо, только скажи вначале - зачём ты снова напечатал мое фот в газете?
Я стал вспоминать. Ах, да. Было интервью перед телемарафоном, попросили к нему фото, я и дал. На нем мы с Джалилой на каком-то конгрессе. Она меня туда повела, чтобы познакомить с "мировыми людьми".
- Корреспондент сам взял это фото, я сказал, что без твоего разрешения я не могу его дать, Он обещал отрезать тебя... Но не сделал этого,- врал я изо всех сил. Я сам попросил, чтобы напечатали это фото, вместе с Джалилой. У нее на фото такой пронзительный взгляд, что по коже сразу начинали бегать мурашки.
У нее появились стальные нотки в голосе:
- Он, видите ли, сказал, чтобы меня отрезали. Я тебе знаешь что отрежу?! Но фото мое зря дал. Я плохо себя чувствую. Появился кто-то очень сильный, я не знаю кто, но чувствую его.
Он смотрит на -мое фото в газете и плохо на меня действует. Я даже немного заболела. Теперь я ищу его, я почти нашла, но у меня начинает болеть голова, очень сильное напряжение. Я ничего не понимал.
- Что ты несешь, Джалила? Как это он может смотреть на фото и делать тебе плохо?
- Да, именно мне, а не тёбе. Он такой же, как я, тоже очень сильный, раньше его не было, я точно знаю, я его никогда 'не чувствовала. А теперь знаю - есть. Он приносит мне боль из-за тебя. Мы это можем делать. Я никогда этим не пользовалась. У меня нет конкурентов, а у него, оказывается, есть. Это я. Он плохой человек, но я его все равно найду. Я отдам все свои силы, когда у меня их не хватит, я побываю там и попрошу их немного у своих предков, но все равно найду его.
Я чувствовал, как к моим ночным кошмарам прибавляются еще и эти. Только бы не уснуть сейчас, иначе все вернется, - только в худшем исполнении.
- А если ты его найдешь, что ты ему сделаешь?
- Я заберу все его силы, он не сможет больше преследовать меня и действовать на других людей. Никогда и нигде -ни в прошлом, ни в будущем, ни сегодня.
Если бы это говорила не она, я бы подумал, что имею дело с человеком, у которого очень давно "поехала крыша".
- Послушай, а почему бы тебе не написать об этом книгу? Вот был бы бестселлер.
- Ты давно не был у меня, Распутин, тебе очень хорошо, ты стал известным и богатым, и Джалила тебе не нужна. Ты не знаешь, что я написала такую книгу, это страшная книга. Я читаю ее по вечерам своим друзьям. Приезжай, приходи в свой забытый тобой дом, и ты услышишь такое, до чего еще не дошел разум временно живущих.
- Хорошо, я обязательно приду и послушаю,- сказал я.
- А еще я написала для тебя стихи, это будет твоя лучшая песня, поверь мне,- сказала она и вдруг замолчала. Что случилось, почему ты молчишь? - спросил я.