До синих вод седого океана.

Я записал отсчет, что был на лимбе,

И, не жалея времени и денег,

Отправился в тот вечер в дальний город,

Где жил известный всей стране ученый,

Отдавший жизнь свою далеким звездам,

Чтобы ему секстан свой показать.

Седой старик, он мне сказал серьезно,

Что ранее меня был дивный гений,

Что нынче спит в Вестминстерском аббатстве,

По имени сэр Исаак Ньютон,

Который дал идею инструмента,

Того, что я построил терпеливо,

67

Но мой секстан прекрасен, исключая

Необходимых мелких переделок,

И что отныне и звезда и солнце

Послужат вехой в помощь моряку,

Дабы вести его дорогой правой

Средь океанских яростных пучин.

Немало прожил я с тех пор на свете.

Мне помнится, как пастор в церкви, нашей

Сказал народу, что богопротивный

Томас Годфрей научен сатаною,

Он солнце и луну низводит с неба

И заставляет людям их служить.

Еще добавил пастор: «Кто дерзнет

Коснуться сей диавольской машины

(Под нею пастор разумел секстан),

Тот не достоин вечного прощенья

И в ад сойдет навеки, без возврата,

Как еретик».

В тот горький год скончалась мать моя,

Мабель Дунхам; уже пред самой смертью

Она просила схоронить ее

На том холме, откуда видно море

И слышен гул дробящейся воды.

«Там буду ждать, - она сказала слабо, -

Тебя, мой сын, когда ты будешь с моря

В родимый порт с удачей приходить.

И пусть уже мое истлеет тело,

Но да живет любовь к тебе, мой мальчик,

И да поможет в буре побеждать».

Я в битвах был, я видел ураганы,

Я был в плену на корабле английском.

И так была близка ко мне та петля,

Которую пророчил мне учитель

Во дни былые детства моего.

А после я пришел на этот берег,

68

Женился здесь и жил с семьею мирно,

Но было мне всегда всего дороже

Сознание, что мой секстан на вахте

Во всех морях и каждый штурман скажет:

«Ты дело сделал, старина Годфрей».

Давно лежит жена под сенью яблонь,

И я один меж правнуков веселых

Подобен обомшелому утесу

В кольце гремучих ярко-синих волн,

Но моряки, из странствий возвращаясь,

Дорогу знают в мой непышный дом

И радостно приходят рассказать мне,

Как облегчился труд судовожденья,

Как точно получают место в море

Они, секстаном пользуясь моим.

Блаженны дни того, кто делал благо!

И я доволен в старости глубокой

Сознаньем этим, молодящим сердце.

Но знаю я, что близок срок отплытья

На те моря, откуда не вернулись

Никто из прежде живших на земле.

Уже в ночи я чувствую, как ветер

Зовет меня идти с собою в море.

И встану я на этот громкий зов

И руль возьму уверенной рукою,

Чтобы отплыть от берегов земли

И на нее уже не возвращаться.

Я, Том Годфрей, смиренный житель моря,

Начавший в светлый день Иеронима

Повествованье это о секстане,

Его окончил. День идет к закату,

Спокойно море. Медленные веки

Смыкает тихий и спокойный сон.

69

ОКЕАНСКАЯ ВЕСНА

НА ВАХТЕ

Сменился с вахты, лег не раздеваясь,

В ушах гудел протяжный ветра звон,

Мрачнела ночь, и шел корабль, качаясь,

И плыл моряк в далекий, чистый сон.

Ему приснился берег лучезарный,

Шумящие осенние сады,

Метель листвы багряной и янтарной

И девушка на камне у воды.

А наверху - от солнца белый город,

Упругих ног и быстр и легок шаг,

И за плечом рубахи синей ворот

На ветерке полощется, как флаг.

Стучатся в дверцу зыбкую каюты,

Борт корабля от волн гремит, как медь.

Да, он готов. Лишь нужно три минуты -

Зюйдвестку взять и дождевик надеть.

И вновь на вахте. Ночь еще темнее.

А дождь! А холод! Пять дождевиков

Здесь не спасут. От стужи коченея,

Он ищет блеск далеких маяков.

И пусть еще погода будет злее -

На то и океанская весна,

Но моряку сейчас в груди теплее

От только что увиденного сна.

* * *

Мне вновь заря приснилась голубая,

Песчаный берег, сосны, полумрак,

Луны дорога светлая, прямая,

Зажегшийся на берегу маяк.

70

И если б руки протянуть тогда мне

Почувствовать я смог бы наяву,

Что жар полудня не покинул камни

И что роса спустилась на траву.

И мне понятно, почему надежде

Дано в ночной присниться тишине:

Я форменку надел свою, что прежде

Рукою легкой ты стирала мне.

АВГУСТ

В. Л.

Планета вошла в полосу звездопадов.

Уже холодеют утра.

Летит паутина над мокнущим садом -

Холодная нить серебра.

И смешаны запахи яблок и дыма,

Желтеют уже тополя,

Лучом не палима и ливнем любима,

Лежит голубая земля.

И штурман, беря Андромеды высоты,

Увидит луны ореол,

Почувствует гарь торфяную болота

И скажет, что август пришел.

Вдали за пределом пространств многомильных,

Где берег обрывист и прям,

Земля отцветает, и терпким и сильным

Летит ее запах к морям.

МЕДАЛЬ СОЛДАТА

Я проходил по выставке военной.

Знамен победных колыхался шелк,

И гул сирены, что плыл над невской пеной

В высоких залах замирал и молк.

71

И видел я, как падал враг надменный,

Как на редут бросался конный полк,

И шли бойцы с отвагой неизменной,

Смерть принимая - свой последний долг.

Была витрина та со мною рядом,

Лежала в ней солдатская награда,

Не золото на ней и не эмаль, -

За тридцать лет трудов и унижений,

За скудный хлеб, за славу тех сражений,

Где русский штык ломал чужую сталь, -

Серебряная, с гривенник, медаль.

ЗАПАДНЫЙ РЕЙС

Свинец сломил упорство забастовки,

И в порт опять рабочие пришли.

Дымятся скорострельные винтовки,

Идут морской пехоты патрули.

Огонь артиллерийской подготовки

Принес победу, в прахе и пыли

Поникли люди, свесясь на веревки,

И каплет кровь в сухую пасть земли.

На шпиль церковный, узкий и старинный,

Где ветра гул и говор голубиный,

Был флаг прибит, и вот уже полдня

Не удается пулям и снарядам

Разбить горящий с облаками рядом

Костер победоносного огня.

ЗОДЧИЙ

В основу зданья зодчий клал кубы

Гранитные; великий гнет усилий

Был легок им. Надежны и грубы,

Они могучим основаньем были.

72

Над колоннадой легкой в голубых

Просторах неба на тончайшем шпиле

Корабль стремился, воздуха валы

Под золотым тяжелым килем плыли.

Устои ли столь крепкие ослабли,

Где зодчий, любовавшийся ансамблем

Воздушно легким, гордым и простым,

Не выверивший прочности гранита,

Увидел камня треснувшие плиты

И колоннаду с креном роковым.

КАРТА

На полке полутемного архива

Столетие лежала ты в пыли,

И плесень лет осела на заливы,

На берега неведомой земли.

Но день пришел: упорно и ревниво

По карте мы карандашом прошли,

По тем местам, где в диких льдов разрывы

Провел безвестный штурман корабли.

Прокладки нить оборвана местами, -

То брызги, принесенные штормами,

Ее стирали в плавании том.

Но штурман знал: в высокие широты

Его путем пойдут эскадры флота,

В движеньи не удержанные льдом.

КЕРЧЬ

Залив дугой вдается в берег плоский,

Далеко в море выбегает мол;

На нем маяк и крана профиль жесткий,

Прибоя гул размерен и тяжел.

Белы причалов строганые доски,

73

В дубовых бочках плещется рассол,

И сельди бьются, чешуя, как блестки,

Летит на мокрый, потемневший пол.

Над гаванью - вершина Митридата,