Пехота яростно идет.
Да что... Не улежать на полке
Под гнетом душного тепла.
Вперед, туда, под ветер колкий,
Где нужны руки и дела.
И ливень бьет струями злыми
По мелкой гальке полотна,
И молниями голубыми
Седая мгла рассечена.
И вот тогда из тьмы грозовой
54
Сквозь стены мощные дождя
Ударил гром и грянул снова,
Как слово, как приказ вождя,
Того, что там, на переправе,
Стремительным броском руки
Послал вперед, к бессмертной славе
Непобедимые полки.
...В полях Юшунского плацдарма,
Под сталью молний голубой,
Грохочет голос командарма,
Зовущий и стремящий в бой.
И видит Фрунзе в мгле и дымах,
Как нарастает вихрь атак,
Как над землей сухого Крыма
Высоко взвился красный флаг.
ТЕНЬ ПАРУСА
КОМПАСНЫЙ ЗАЛ
В дубовом паркете картушка компáса, -
Столетье, как выложил мастер ее,
Над нею звезда полуночного часа,
Касается румбов лучей острие.
В скрещении гулких пустых коридоров
Стою и гляжу напряженно вперед,
И ветер холодный балтийских просторов
В старинные стекла порывисто бьет.
...Стоят по углам, холодея, как льдины
(Мундиров давно потускнело шитье),
Великовозрастные гардемарины,
За пьянство поставленные под ружье.
Из дедовских вотчин, из всех захолустий,
Куда не доходят морские ветра,
55
Барчат загребли и теперь не отпустят
Железная воля и руки Петра.
Сюда, в Петербург, в мореходную школу,
И дальше, на Лондон иль Амстердам,
Где пестрые флаги трепещут над молом,
Где в гавани тесно груженым судам.
И тот, кто воздвиг укрепленья Кроншлота,
Чьи руки в мозолях, что тверже камней,
Он делал водителей Русского флота
Из барских ленивых и косных парней.
Читали указы в примолкнувших ротах:
«Чтоб тем, кто в учебе бездельем претит,
Вгоняли науку лозой чрез ворота,
Которыми лодырь на парте сидит».
И многих терзала телесно обида,
И многие были, наверное, злы,
Зубря наизусть теоремы Эвклида,
С трудом постигая морские узлы.
А в будущем - кортик, привешенный косо,
И мичмана флота лихая судьба:
«Лупи по зубам, не жалея, матроса», -
На то его доля слуги и раба.
С командой жесток, с адмиралами кроток,
Нацелься на чин - и проделай прыжок
Поближе к дворцу и под крылышко теток,
На невский желанный всегда бережок.
Но были и те, кто не знал унижений,
Кто видел в матросе товарища дел,
Кто вел корабли сквозь пожары сражений,
Кто славы морской для Отчизны хотел,
С кем флот проходил по пяти океанам,
Кто в битвах с врагом не боялся потерь:
И шведы разбиты, и нет англичанам
Охоты соваться к Кронштадту теперь.
Об этом я думал полуночным часом,
56
О славе, о бурных дорогах ее...
Звезда высока над картушкой компáса,
Касается румбов лучей острие.
СЛАВА ФЛОТУ
Отважными бывали многие,
Кто, не щадя трудов и сил,
На славы бурные дороги
Эскадры флота выводил.
К ним шел с отвагой вместе опыт,
И тех не меркнут имена,
Кто брандеры водил к Синопу,
Зажег костер Наварина,
И тех, кто доблестно и прямо,
Форштевнем разрубив струю,
В боях Гангута и Гренгама
Стоял за Родину свою.
Из боя в бой сквозь дым лиловый
Со славой пройдены моря,
Но на руках висят оковы,
И давит сердце гнет царя.
Кто сосчитает стойких, честных,
Народа верных сыновей,
В Сибири сгинувших безвестно,
Повешенных на ноках рей!
Но суд великий, правый, скорый
Настал и вины разобрал,
Когда ударила «Аврора»
По тем, кто вешал и ссылал.
Балтийцы! Ливень не потушит
Огни тяжелых батарей,
Вы шли за партией на суше
И по волнам пяти морей.
И там, в Британии, в тумане,
57
На неудачи в деле злы,
Наверно, помнят англичане
Залива Финского валы.
Где волны плещут торопливо,
Стоит у ленинградских врат
На страже Финского залива
Гнездо орлиное – Кронштадт.
Уходят мачты ввысь отвесно,
И путь в моря широк и прям,
И в гаванях кронштадтских тесно
Могучим новым кораблям.
И нам морями дальше плавать,
Владеть любою глубиной -
Наследникам гангутской славы
И начинателям иной.
НА ТРАВЕРЗЕ ГАНГУТА
Из мглы, которой мир окутан,
Сверкнули красные лучи, -
Маяк на траверзе Гангута
Мне открывается в ночи.
То не прибой в протоках шхерных
Гудит, как отдаленный гром,
То в море вышел флот галерный
На курс, указанный Петром.
А он камзол промокший сбросил,
И под рубахою простой -
Стук сердца в такт ударам весел,
Галеры двигающих в бой.
И все левее, все мористей,
В обход чужого корабля
Отводит румпель твердой кистью
Матрос, стоящий у руля,
Минуя бриги шведов с фланга.
58
(Не рвется ветер в небеса.)
И на эскадре у Ватранга
Мертво штилеют паруса.
И заревели в лёте ядра,
И с пламенем слилась вода, -
На Эреншильдову эскадру
Рванулись русские суда.
Труба, сигнальное трезвучье,
Мгновение еще продлись!
И когти абордажных крючьев
В фрегаты шведские впились.
«Вперед! - лишь это слышит ухо, -
Пусть смерть разит идущих в бой
Не токмо ядрами, но духом
От той стрельбы пороховой».
Уже вдали мы... Еле-еле
Короткий блеск взрезает тьму,
Но на маяк проложен пеленг,
И место взято по нему.
И впереди у нас минуты,
Когда за жизнь страны своей
Пройдем мы шхерами Гангута
И тысячью иных путей.
ШТУРМАН ХАРИТОН ЛАПТЕВ
Плывут Невою льдины
В холодной чистоте.
Узор строки старинной
На узком лег листе.
Я видел слов сплетенье,
И внятно моряку,
Что парус бросил тени
Косые на строку.
(Письмо гардемарина,
59
Покинувшего порт.)
...Резная бригантина,
Стремит бушприт на норд.
Но, медь трубы подзорной
К ресницам приподняв,
Кто видит берег горный,
Кто слышит запах трав
На берегу высоком
Земли, что он открыл?
В «юрнал» древесным соком -
За скудостью чернил -
Он заносил широты
И контуры земель,
Ища дороги флоту,
Минующие мель.
...Матрос возьмет «юрналы»,
Возьмет его письмо,
Охваченное алой,
Подаренной тесьмой.
Пройдет моря и долы,
Узнает ярость пург,
Но он увидит молы,
Увидит Петербург,
Услышит говор свейский,
И утром он чуть свет
Отдаст в Адмиралтействе
С «юрналами» пакет.
Мундир получит новый
За службу на морях
Да право пить в царевых
Кружалах-кабаках.
Но, слову дружбы верный,
Пойдет сначала к ней,
Живущей на Галерной,
Далекой стороне.
60
Листок бумаги белой,
Коры настой густой.
...Письмо писалось смелой
И твердою рукой.
СМЕРТЬ НАХИМОВА
За окном тяжелый грохот боя,
Жмутся к стеклам ветви тополей.
Флагмана зовут в поход с собою
Тени белокрылых кораблей.
Слышит он призывный голос меди,
Видит в море выходящий флот.
...Умирает флагман и к победе
Русские войска не поведет.
Пробивает кровь бинты тугие,
Врач подносит терпкое питье.
Видит флагман горькую Россию
И матросов - сыновей ее.
Стынет лоб его в предсмертной стуже,
Шепчет флагман в ветер ледяной:
«Старший друг мой, Николай Бестужев,
Это ты пришел сюда за мной.
Я иду». И падает в подушки
Голова, чтоб не подняться вновь.
...На Малаховом грохочут пушки,
День высок, и ветер сушит кровь.