Представители классической филологии, предметом которой была вся культура античного мира (включая языки, во плоти которых она существовала), взирали на все современные знания свысока — как на результат многовековой деградации человечества. Вся последующая культура представлялась им каким‑то убогим «новоделом». В результате классическая филология подавала себя как науку наук, хотя в ней давным — давно уже не делалось никаких великих открытий, зато величайшее значение придавалось зубрежке и поклонению авторитетам. Именно такой дух и культивировал в своей гимназии директор Штайнворт.

Во — вторых, этот педагог совершил явный промах: желая, чтобы его гимназия походила на университет, он решил создать в ней что‑то наподобие студенческих союзов. Но вот союзы эти он решил сформировать сам, в отличие от студенческих корпораций, которые складывались на добровольной основе. Мало того: при создании ученических союзов директор главным критерием отбора сделал общественное положение родителей. Хотя высокое положение отца — банкира позволило бы К. Ясперсу принадлежать к союзу, объединявшему сливки гимназии, он — как сын главного ольденбургского либерала — с негодованием отказался вступать в какой‑либо ученический союз. В ответ директор потребовал, чтобы члены всех трех ученических союзов, то есть все ученики гимназии без исключения, объявили Карлу Ясперсу бойкот, не дружили и не общались с ним.

В «Философской автобиографии» Карл Ясперс подробно рассказал всю эту историю:

«В гуманитарной гимназии у меня произошел конфликт с директором. Я взбунтовался, отказавшись слепо исполнять те распоряжения, которые казались мне неразумными. Отец с раннего детства приучил меня к тому, что я получу ответ на любой вопрос, и не заставлял меня делать то, смысл чего я не мог понять, даже из уважения к человеку, который отдает распоряжения, хотя оно само по себе обладает немалой убедительной силой. Воспитанный своим отцом, я держался того принципа, что существует разница между порядком на уроке и армейской дисциплиной, без всяких на то оснований распространенной на школу. “Это оппозиционный дух!” — в один прекрасный день торжественно объявил мне директор. Этот дух, по его словам, был свойственен всей моей семье, и, будучи директором, он вынужден был дать ему отпор. Конфликт достиг апогея, когда я отказался вступить в один на трех ученических союзов, созданных с одобрения директора и в подражание союзам студенческим. Я обосновал свое решение тем, что союзы формировались по социальному происхождению учеников и в зависимости от профессий их родителей, а не по принципу личной дружбы. Соученики мои вначале заявили, что поддерживают меня, но на деле осудили мой поступок. Когда один из друзей отправился со мной на недельный поход в горы, союз, в котором он состоял, под угрозой исключения потребовал от него разорвать отношения со мной. Когда друг спросил меня, как ему быть, я посоветовал остаться в союзе. Так он и поступил. Директор заявил: учителя не будут спускать с меня глаз. Я оставался в одиночестве. Мой отец попытался возместить мне утраченное и абонировал большую охоту. Я мог, когда хотел, проводить время в самых различных уголках, отличавшихся великолепием природы» [208–209].

К. Ясперс оказался в полной изоляции. Его репутация в гимназии была ужасной. Он сам признавал это: «Всякий раз, когда возникали какие‑то разногласия, я оказывался зачинщиком свары, своевольным и своенравным человеком, который выступал против всех»[54]. Трудно представить себе лучшую школу для экзистенциалиста, диссидента и правозащитника. С тех гимназических времен Карла Ясперса перестала пугать перспектива бойкота и изоляции. Но с тех же пор он научился интриговать, а не вступать в бой с открытым забралом. Свои удары по врагу, директору, он объяснял вовсе не личной антипатией, а требованиями элементарной порядочности и общечеловеческой справедливости.

Война между гимназистом Ясперсом и директором гимназии приняла затяжной, позиционный характер. Непокорному гимназисту грозило исключение. Но директору было непросто разделаться с сыном влиятельнейшего гражданина города. Отец пообещал К. Ясперсу, что в случае исключения он пойдет прямо к министру образования земли. Однако отец не спешил делать это, потому что видел — обе стороны, что называется, закусили удила. Директор, конечно, не отличался большим умом и педагогическим тактом. Но и гимназист Ясперс теперь использовал любой повод, чтобы перечить ему и приводить в бешенство. Скудоумная затея со студенческими союзами была мероприятием добровольным, хотя и верноподданническим. По причине ее необязательности неповиновение К. Ясперса — младшего в верхах могли и стерпеть. Но конфликт быстро распространился и на решение тех вопросов, которые касались вещей обязательных, в частности учебной дисциплины. К. Ясперс уже не разбирал средств, стараясь задеть директора, вывести его из себя, привести в бешенство. Директор, впрочем, постоянно платил тем же.

Последние схватки между директором и гимназистом Ясперсом произошли при подготовке выпускного вечера и непосредственно после него. Директор, по всей видимости, время от времени делавший попытки сгладить остроту конфликта, в очередной раз наткнулся на непримиримость гимназиста. Как это часто бывает у записных борцов за справедливость, возражение последнего было формально правильным, но по сути дела — утонченным издевательством. Учитывая успехи К. Ясперса в изучении латыни, директор решил предоставить ему высокую честь произнесения от имени выпускников прощальной речи на этом языке. Гимназист отказался, заявив: «Ведь мы вовсе не настолько много выучили из латыни, чтобы свободно говорить на ней; эта искусственно подготовленная речь будет обманом публики»[55].

Формула отказа была столь хитроумна, что ее можно было выдать за проявление высокой принципиальности и требовательности к себе, за доказательство стремления к свободе и ответственности — речи следует произносить только от себя, свободно, ничего не вызубривая. Разумеется, выпускник гимназии мог отказаться читать речь, написанную для него преподавателями, — читать от своего имени, благодаря за науку и за свое счастливое детство в целом. Но ведь он, даже недостаточно зная язык, чтобы свободно импровизировать, вполне мог самостоятельно подготовить эту речь. Ведь его учили — и даже выдали аттестат с оценкой «хорошо» по латыни. Если ты такой принципиальный, отказывайся не только от произнесения речи, но и от аттестата…

Ответный удар «ниже пояса» директор нанес во время прощального визита К. Ясперса к нему в кабинет. Он напутствовал ненавистного юношу словами: «Ведь из вас же не может выйти ничего, вы органически больны»[56]. Это был категорически запрещенный в педагогических и академических кругах аргумент против личности. Ведя полемику, ни один педагог или ученый не должен в качестве аргумента ссылаться на физические недостатки оппонента. (Например, говорить: «Кого может интересовать мнение одноногого об устройстве космоса?») Вдвойне подлым было напоминание о болезни юноше, которому врачи долгой жизни не сулили.

Но мы не можем не признать: К. Ясперс умел выводить из себя противников. Сам он, вспоминая свои школьные годы, сказал, что обрел в гимназии ценный опыт. Больше того: именно там он уяснил для себя основную схему развития событий, которая затем повторялась в различных сферах в последующие годы его жизни. В сражениях с директором гимназии «было предвосхищено то, что вынужденно повторялось во многих вариациях в моем существовании»[57]. А именно: вначале К. Ясперс превращал себя в аутсайдера, в «человека стороннего», не желающего принимать участия в игре по принятым правилам, которые стремился дискредитировать; затем он привлекал к себе внимание, со скандалом противопоставляя себя всему сообществу. Будучи членом этого сообщества, он не мог, однако, позволить, чтобы его изгнали из этого сообщества, потому что бунтарство его имело смысл только в рамках этого сообщества и не было интересно никому за его пределами, и поэтому К. Ясперс никогда не доводил конфликт до логического завершения, до схватки или до разрыва, в последний момент находя какую‑то хитрую формулу, позволяющую ему капитулировать с сохранением лица. (Сам К. Ясперс называл это — «неоднозначный выход»[58]; у нас еще будет возможность увидеть, как такая хитроумная техника балансирования на грани конфликта использовалась им в науке — для борьбы со сплоченной корпорацией, которая, не раздумывая и не слушая никаких разумных аргументов, упорно держится установившегося мнения.)