Однако, возглавляя впоследствии Литературную секцию Комиссии по присуждению премий в области литературы и искусства при новом правительстве РСФСР, я лично внес предложение о присуждении российской премии А. И. Солженицыну за книгу «Архипелаг ГУЛАГ». Мое предложение было единогласно поддержано.

Не знаю, искупил ли я свою вину перед великим Гражданином и общественным деятелем, но полагаю, что никогда не поздно осознать свои ошибки.

Хорошо, что время ставит все на свои места.

Впрочем, было и такое: помню, как громили талантливую повесть Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». В Дубовом зале Центрального дома литераторов буквально уничтожали автора этого произведения. Я не счел тогда возможным участвовать в этой «кампании» и резко выступил в поддержку автора. Недавно Дудинцев сам напомнил мне об этом.

За время моей многолетней депутатской деятельности в Верховных Советах РСФСР и СССР мне не раз приходилось вмешиваться в судьбы людей, обращавшихся ко мне за помощью. В целом ряде случаев я брал на себя обязанности ходатая по чужим делам, и меня часто можно было видеть в приемных руководителей министерств, ведомств, правоохранительных органов всех рангов, куда я приходил в поисках справедливости и законности, ибо всегда руководствовался принципом: «У бумаги должны быть ноги».

Вспоминается такой случай. Известный медик, профессор С., работавший в одном из московских медицинских институтов, еврей по национальности, был публично оклеветан, и, хотя клевета вскоре была дезавуирована, руководство института выразило профессору недоверие, освободив его от занимаемой должности. Все его попытки восстановить свое доброе имя и вернуться в институт разбивались как о каменную стену.

Видя явную несправедливость, я решил взять на себя хлопоты по его делу. Однако и мне отказывали во всех инстанциях, куда бы я ни обращался. Всюду меня любезно принимали, внимательно выслушивали, обещали разобраться и помочь, но на этом все кончалось. Решив довести дело до конца, я счел возможным обратиться лично к члену политбюро Егору Кузьмичу Лигачеву. Его партийная ортодоксальность не мешала ему проявлять человечность по отношению к людям. В общении с ним я всегда отмечал это свойство его характера.

Справедливость была восстановлена: профессор С. вернулся в институт, где он до этого проработал около тридцати лет. Руководство института признало случившееся недоразумением.

Оглядываясь с высоты своего преклонного возраста на прожитую жизнь и соотнося свою судьбу с судьбами других советских людей, могу признаться, что мне в жизни везло. Я не разделил участи сотен тысяч моих соотечественников в сталинских лагерях, не попал в фашистский плен и не был убит на войне, как десятки военных корреспондентов. Я рано нашел себя как детский писатель и сатирик. Мне повезло на друзей, на умных, талантливых, доброжелательных наставников. Я дорожил и дорожу любовью моих читателей, а это люди всех возрастов. Это ли не счастливый итог жизни? В 1993 году мне минуло 80 лет.

Поздравляя меня с днем рождения, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий Второй вручил мне награду православной церкви — орден Св. Сергия Радонежского. Правительство России наградило меня орденом Дружбы Народов.

Однажды на пресс-конференции в Италии меня спросили:

— Почему вы, известный при Сталине человек, уцелели?

— Даже самые злостные браконьеры не могут отстрелять всех птиц! — ответил я.

Мне кажется, что судьба человека зависит от цепи случайностей. Сегодня, перебирая в памяти события своей жизни, вобравшей все перипетии нашей эпохи, я всерьез думаю о банальной вещи — о его величестве случае.

Красное знамя великой Страны Советов, могучей ядерной державы — СССР!

Оно полыхало на баррикадах революции, осеняло в боях героев Гражданской войны и многонациональной советской армии на фронтах Великой Отечественной. В мае сорок пятого оно взвилось над рейхстагом в поверженном Берлине, возвестив миру о победе над фашизмом.

Под этим красным знаменем утверждали советскую власть, строили и боролись за «светлое будущее» миллионы честных бесправных тружеников, и под этим же знаменем шли на пытки и смерть невинные узники сталинского ГУЛАГа. Их тоже были миллионы!

Красное знамя моей многострадальной, терпеливой Родины! Мы привыкли к нему с детства. Мы клялись ему на верность в пионерских лагерях, в военных гарнизонах, на полях сражений. Семьдесят четыре года оно было символом нашей имперской государственности. Под ним прошла и моя долгая жизнь гражданина и художника. А я присягал этому Красному знамени.

И вот, в одночасье, развалилась советская империя! Нет больше государства с названием СССР! Рухнул «Союз нерушимый», похоронив под своими обломками, казалось бы, незыблемые структуры партийно-государственного аппарата с его равнодушной к судьбе человека правоохранительной и карательной системой, прогнившей экономикой, «развитым социализмом» и призрачными коммунистическими идеалами.

12 июня 1991 года хозяином Московского Кремля стал первый Президент России, бывший кандидат в члены Политбюро КПСС — Борис Николаевич Ельцин.

Кремлевские куранты отбили последний час СССР. В предновогодние дни 1991 года с купола Кремлевского дворца был спущен Государственный флаг бывшего Советского Союза. На его место взмыл в ночное небо флаг России — трехцветное знамя моих предков, верой и правдой служивших под ним Российскому государству.

В 1970 году писатели России избрали меня на своем съезде председателем правления Союза писателей РСФСР.

Черед двадцать лет, в декабре 1990 года, на очередном съезде, я оставил этот пост.

Я был советским писателем…

P.S. Не так давно меня посетила знакомая учительница. Она зашла ко мне с сыном — восьмилетним Мишей. Пока мы разговаривали, мальчик скромно сидел в сторонке и внимательно разглядывал мои ордена и медали, висящие под стеклом на стене. Нашу беседу прервало неожиданное появление Ильи Глазунова. Учительницу охватил восторг.

— Запомни, Миша, — проникновенно обратилась она к сыну, — ты присутствуешь при встрече знаменитых людей — твоего любимого поэта Сергея Михалкова и его друга, великого художника Ильи Глазунова! Это — исторический момент! Ты можешь всем рассказывать, что присутствовал при историческом моменте!

Миша понимающе кивнул. Попрощавшись, мои гости ушли.

На улице, как потом мне рассказывала моя знакомая, Миша неожиданно и как-то растерянно сказал:

— Мама! Двух стариков я видел, а где исторический момент?..

В конце 1945 года я вдруг получил неожиданное известие. Из Лефортовской тюрьмы, от младшего брата Михаила: «Я здесь…» Страшное известие. Особенно по тем временам. Во всех отношениях страшное! Первые вопросы: «Почему? За что?»

Но мои предки подарили мне выдержку, хладнокровие и способность искать выход из создавшегося положения… Этим я и стал заниматься тогда, в тот тяжкий для души день…

Но долго, со смаком описывать, каково мне было тогда, — не стану… Впрочем, кому-то может показаться, будто автор гимна Советского Союза, который уже гремел из миллионов репродукторов, — не имел оснований для больших переживаний…

…Вернусь в 1941-й. Когда мы, все три брата Михалковых — я, старший, Александр — средний и Михаил, — служили в рядах Красной армии. Я знал, что Михаил (ему было девятнадцать) в самом начале войны после окончания пограншколы прибыл в Особый отдел 79-го погранотряда, находившийся в Измаиле. Потом узнаю, что этот отряд, и мой брат в том числе, десять огненных дней удерживали кусок нашей границы по Дунаю… Потом они прорывались к своим…

В августе сорок первого, когда я служил на Южном фронте, узнал, что Миша находится поблизости, то есть здесь, на Южном фронте. Схватил машину, поехал… Так хотелось повидаться!

Но не успел. В воинской части знали:

— Ваш брат сегодня ночью ушел на особое задание…