Скажите, пожалуйста, товарищ лектор, в будущем будет ликвидирована любовь?
Если не будет брака, то опеть женчина попадет в орудею производств?
Поясните, отчего ребенок зарождается внутри женщины, а не мужчины?
При коммунизме будет собственность на жену?
Товарищ Вишняков, могут коммунисты иметь двух или трех жен зараз?
Могут ли быть дети без соприкосновения мужчины и женщины, т.е. искусственно?
Будут ли женщины в конце замужними или всеобщими?
Вишняков читает о коммунизме. Всю ненависть к семье, семейной жизни вкладывает Вишняков в свои лекции. О грядущем обществе говорит как о бесклассовом, как о бессемейном. Разворошенная, взбудораженная слушает аудитория.
После лекции в коридоре Вишнякова останавливает Скурихин.
- Слушал я тебя, Вишняков. Зря ты все это. Чепуховый это вопрос, ненужный. Кому делать нечего - пожалуй, можно. После занятий набрать сочувствующих и наяривать. А на лекциях зря.
Скурихин человек занятый. Много не разговаривает. Вишняков не успевает возразить. Скурихин уже в другом конце коридора.
Скурихин останавливает какого-то курсанта. Голос у Скурихина звонкий, властный. На горбатом носу блестит золотое пенсне.
В угловой аудитории Федя Русаков кончает лекцию об историческом материализме и думает, что сегодня обязательно надо объясниться с Анной Павловной.
Обедают в общежитии все в один час. После обеда часто ходят на собрания, на лекции, на доклады. На лекциях, на докладах, на собраниях говорят о постройке большой красивой просторной жизни.
Страничка третья
Скурихин поднимается наверх к Спинек. Спинек сидит в широком кресле, в свободном пестреньком платьице с открытой шеей. Скурихин берет вялую полную холодноватую руку, медленно подносит к губам.
- Зинаида Иосифовна, вы любите Крутикова?
У Спинек дергаются брови. Спинек отвертывается.
- Нет, не люблю.
Скурихин блестит пенсне, глазами, зубами, иссиня-черными, гладко причесанными волосами.
- Тогда я не понимаю...
Спинек смотрит в сторону. Глаза у нее немного косят. Спинек говорит равнодушно-спокойно:
- Должна же я с кем-нибудь жить.
Скурихин берет стул, садится рядом со Спинек.
- Зинаида Иосифовна, но ведь дрянь же этот Крутиков, тряпка серая.
- Да, дрянь.
Скурихин пододвигается ближе, заглядывает в глаза.
- Вы знаете меня, Зинаида Иосифовна?
Спинек улыбается, смотрит выше головы Скурихина.
- Вы умный...
Скурихин снова берет руку Спинек. Пальцы Скурихина горячи. Блеск серых глаз, усиленный блеском пенсне, становится напряженнее и острее. Скурихин с усилием выдавливает через стиснутые зубы:
- Прогоните Крутикова.
Спинек привыкла, что сильный мужчина всегда сменяет слабого, сильнейший сильного. Спинек говорит безразличным ровным голосом:
- Хорошо.
Скурихин обнимает Спинек, целует. Спинек не убирает губ, но губы ее неподвижны, глаза пусты. Скурихин прижимается к женщине. Спинек спокойно отводит руки Скурихина.
- Вениамин Иннокентиевич, я больна.
Скурихин встает, минуту возбужденно шагает из угла в угол.
- Зинаида Иосифовна, я приду через три дня. Хорошо?
Грудь у Скурихина поднимается высоко и быстро. Спинек встает, чертит пальцами по клеенке стола, смотрит в пол.
- Хорошо.
Скурихин идет к жене доктора Зильберштейна. Доктора Зильберштейна нет дома. Доктор Зильберштейн совершает очередную вечернюю прогулку. Берта Людвиговна и Скурихин ложатся на постель доктора Зильберштейна.
Федя Русаков сидит с женой Скурихина, смотрит на нее влюбленными глазами.
Анна Павловна штопает мужу чулки.
Паша гремит в кухне посудой, поет:
Вишняков начерно набрасывает статью для "Коммуниста".
"...Любовь при непрерывной, длительной совместной жизни в одной комнате, спанье в одной постели быстро испарится.
Что может быть отвратительнее нашей супружеской спальни?
Мопассан прав - брак есть обмен дурными настроениями днем и дурными запахами ночью.
Разве женщина может чувствовать что-либо, кроме отвращения к мужчине, который поработил ее, заставил быть орудием наслаждения? Любви нет при таких условиях. Здесь только гнусное насилие и скотство. Скотство двойное, сугубое, если и женщина, по привычке спариваться с Иваном или с Петром, спаривается с ним изо дня в день холодно, как машина. К черту такой брак, когда женщина отдается в силу заключенного договора! Отдается вяло, без страсти, и родятся чахлые ползающие создания... Жалкое машинное производство.
Такой брак подлость, насилие, скотство, разврат и обман. Обман, если люди с плохо скрываемым отвращением все же опять вместе. Современная супружеская постель - эшафот, на котором после долгих мук гибнет лучшее человеческое чувство - любовь.
Мы развращены. Природа не создала нас такими. (Звери не наслаждаются, а родят. Звери не лакомятся, а питаются).
Мы сами своим подлым устройством жизни обратили добро во зло. Нам природа дала женщину-мать, женщину-друга, сестру, а мы обратили ее в рабу и проститутку. Органы, данные нам для продолжения рода, мы обратили в орудия разврата и наслаждения. И природа жестоко покарала нас за это рядом страшных и гадких болезней
Современные отношения между мужчиной и женщиной имеют корни в далеком прошлом, они тянутся к Библии, к Домострою, к Своду Законов Российской Империи и желтому билету проститутки..."
Вишняков на минуту кладет перо. Жена сидит за другим концом стола, хрустит блестящими ножницами, кроит ребятишкам рубашки. Вишнякову кажется, что глаза ее, большие, карие, похожи на глаза заезженной больной лошади.
Страничка четвертая
Скурихин, на всякий случай, не рвет окончательно с женой доктора Зильберштейна. Жена доктора Зильберштейна беременна.
Скурихин идет к Спинек. Анна Павловна слышит, как скрипит лестница мезонина, вздыхает облегченно.
- Слава богу!
Федя Русаков рядом с Анной Павловной сидит на низкой табуреточке. Голубые глаза Феди большие, кажутся еще больше оттого, что он смотрит на Анну Павловну снизу вверх.
- Анна Павловна, вы помните, как я тогда лежал в тифу...
Анна Павловна наклоняется к Феде. У нее усталые светло-карие глаза матери, говорящей с ребенком.
- Помню, Федя. Вы тогда были очень милым большим беспомощным ребенком.
Русаков кладет лохматую голову на острые колени Анны Павловны. Голос Русакова делается глуше.
- Анна Павловны, я очень одинок.
Анна Павловна шершавой рукой медленно ворошит волосы Русакова, молчит.
В кухне гремит посуда. Паша поет.
За стеной Вишняковы пьют чай. Дети спят. В комнате тихо. Вера Николаевна пьет из блюдечка, сопит. (У нее насморк.)
Говорить Вишняковым не о чем. Чай пьют молча. Вишняков с ненавистью смотрит на жену.
Обе комнаты доктора Зильберштейна закрыты, заперты. Берта Людвиговна лежит на постели, на снежно-чистой простыне. Лазарь Исаакович стоит перед ней в белом больничном халате.
- Берта, ты должна быть счастлива, что судьбе было угодно избрать тебя для такого высокого назначения.
Доктор Зильберштейн настроен торжественно.
- Я сейчас произведу над тобой опыт, который решит судьбу всего человечества.
Берта Людвиговна спокойно смотрит на мужа выпуклыми глазами.
- Я счастлива, Лазарь. Я благодарю судьбу, давшую мне такого мужа.
Доктор Зильберштейн гремит на столе колбами, пробирками, стеклянными трубочками, наклоняется над женой.
Русаков глубже прячет лицо в коленях Анны Павловны.
Анна Павловна обеими руками поднимает голову Русакова, целует его в лоб. Голубые прозрачные глаза Русакова темнеют, делаются синими. Русаков встает на колени, тянется к Анне Павловне, целует ее в губы. Русаков тяжело дышит. Его поцелуй горяч. Анна Павловна вздрагивает.