Семенова Вера
Чаша и Крест
Открыты ударам
Два сердца у всех на виду,
И жребий недаром
Слабейшему прочит беду.
Любовь, ты ведь знала
О нашей непрочной судьбе,
Зачем ты избрала
Такое жилище себе?
(Перси Биш Шелли, перевод Игнатия Ивановского)
…
Но мы спокойны, мы поспорим
Со стражами Господня гнева.
И пахнет звездами и морем
Твой плащ широкий, Женевьева
(Николай Гумилев)
Часть первая
Рудрайг. 2031 год
Дождь шел восьмой день подряд, дорога превратилась в еле различимую колею из раскисшей грязи и глины, небо было настолько безнадежного серого цвета, что нагоняло тоску даже на самых веселых людей. Мой маленький отряд, выехавший с утра из местечка Эль Гревен в сторону славного города Круахана, проделывал свой путь в угрюмом молчании. Холодные дождевые капли все время затекали за ворот камзола, и все мрачно смотрели вниз, на скользкую грязно-рыжую дорогу, по которой неуверенно брели наши лошади, стараясь не подскользнуться. Казалось бы, недавно только рассвело — и почти сразу наступили сумерки.
Настроение у меня было совершенно отвратительное. В начале путешествия я воображал, как мы быстро домчимся до Круахана, слышал свист ветра в ушах, видел пролетающие мимо рощи, залитые солнцем, уютные деревушки на склонах холмов, слышал задорный смех моих спутников и предвкушал, как будет приятно выпить бокал густого вкусного вина в таверне перед сном. Теперь же мне казалось, что мы тащимся в этой сырой мгле уже целую вечность, и во рту у меня ржавый привкус дождевой воды.
Хотя на самом деле шел всего третий день нашего путешествия. Его и путешествием назвать можно было с большим преувеличением — просто младший магистр Ордена Креста, Торстейн Кристиан Адальстейн, ехал в орденскую резиденцию в Круахане с бумагами от Великого Магистра. Поэтому для солидности мне дали в сопровождающие еще трех младших воинов. Для большинства из них это была первая поездка за стены орденской столицы, Эмайны Великой, и поначалу они бурно радовались каждой мелочи дорожного путешествия, но постоянный дождь быстро нагнал тоску и на них. Так что мы трусили друг за другом унылой кавалькадой, поглубже надвинув шляпы, с которых стекали ручейки воды, и подняв воротники плащей.
Некоторое время я пытался отвлечься, размышляя о своей миссии, но как не крути, не мог найти в ней никакого тайного и важного смысла, кроме переправки очередных указаний Магистрата и векселей для покрытия бесконечных орденских расходов. Я в который раз вспоминал выражение лица Ронана, нашего Великого Магистра, когда он небрежным жестом махнул в сторону толстой кипы бумаг, лежащей на столе.
— Вот это надо отвезти в Круахан, Торстейн, — сказал он, слегка нахмурившись. — Надеюсь, справишься. А когда поедешь обратно, захватишь их отчеты.
Конечно, младший сын мелкого обедневшего рода, который к Ордену имел весьма далекое отношение — мой двоюродный дядя, давно умерший, был когда-то старшим воином в северной резиденции — не может рассчитывать на быструю и бурную карьеру. В принципе я был доволен своей ролью собирателя и обработчика рукописей, и даже несколько удивился, когда прошлой осенью получил звание младшего магистра. Я много ездил по дальним резиденциям, понемногу собирая и записывая орденскую историю, но посылать меня как обычного курьера — это показалось слегка обидным и странным.
Но если человек в здравом уме и сознании — он не станет возражать Ронану, Тридцать Пятому Великому Магистру Ордена Креста, Вовеки Сияющего над Эмайной, Славной Своими Землями.
От Ронана мои мысли перескочили к Эмайне, нашей орденской столице, и я невольно вздохнул, вспомнив вечно ослепительное голубое небо над башнями крепости и сравнив его с темно-серым круаханским. Если так пойдет дальше — не видеть нам Эмайны еще недель пять. И неизвестно еще, что нас ждет в Круахане. Когда мы высадились на берег и в маленьком портовом городке, где начиналась дорога на север, в Круахан, отыскали небольшой дом нашего Ордена, мне там порассказали много интересного. Причем я был уверен теперь, что Ронан это знал, и что именно состояние дел в Круахане заставляло его хмурить густые, почти сросшиеся у переносицы темные брови. И что он посылал меня не просто отвезти обычную ежегодную писанину. Только он не сказал мне больше ни слова, а сам я догадаться пока не мог, хотя весь извертелся в неудобном круаханском седле и изгрыз мундштук своей трубки от невероятного умственного напряжения.
В Круахане было неспокойно, причем уже очень давно, и беспокойство это зрело, намереваясь прорваться. Когда и в каком месте рванет, не знал никто, но долго так продолжаться не могло. Всесильный первый министр Морган, несколько лет державший всю страну в постоянном страхе, хладнокровно казнивший всех дворян, которые пытались ему перечить, заполонивший весь Круахан своей личной гвардией — шпионами и палачами в одном лице, неожиданно заболел и заперся у себя во дворце. Про источники этой болезни ходили всякие слухи, один страннее и страшнее другого, а так как все происшествие приравнивалось к государственной тайне, то никто не мог понять, жив он до сих пор или умер. Вокруг его дворца уже второй год стоял неизменный караул гвардейцев, не подпускавший никого на мушкетный выстрел. Но тот факт, что при дворе шепотом начинали обсуждать возможные кандидатуры следующего первого министра, говорил о том, что Моргану осталось жить в любом случае недолго.
Неизвестно пока, что несли Ордену эти перемены. Как ни странно, мы состояли с Морганом в дружбе, насколько это возможно. Глава орденской резиденции в Круахане, Лоциус, даже был для него чем-то вроде доверенного лица. Мы беспрепятственно перемещались по круаханским дорогам и вели торговлю. Хотя у младшего магистрата, особенно в Эмайне, считалось хорошим тоном аристократически морщиться при упоминании имени Моргана и ездить в Круахан только тогда, когда без этого нельзя было обойтись.
Однако я отвлекаюсь — я собирался начать рассказ о самом знаменательном дне своей жизни, который перевернул мою судьбу. На самом деле все начиналось именно так — мы ехали по мокрой дороге, сумерки сгущались, дождь не переставал, время от времени небо освещалось бледно-лиловыми отблесками молний. В одном из таких отблесков слева от дороги, у самого горизонта, я заметил огромное черное здание с квадратными башнями.
— Что это там, Бэрд? — прокричал я одному из своих спутников, стараясь заглушить шум дождя.
Бэрд был самым старшим и опытным из нас, он бывал в Круахане почти каждый год, хорошо знал все дороги, и я был очень рад, что Ронан отправил его со мной.
— Так это Рудрайг и есть, — крикнул в ответ Бэрд. — Самые проклятые места проезжаем, да еще в такую погодку, забери ее нечистый!
Я невольно передернулся и плотнее завернулся в плащ. Мои воины переглянулись и как один ударили коленями по бокам лошадей, понукая их двигаться быстрее. Рудрайг было имя самой знаменитой и страшной тюрьмы в Круахане, попасть в нее было равнозначно смертельному приговору. Даже издали и сквозь дождь крепость выглядела соответственно своей репутации.
Дальше мы ехали, впав в окончательную задумчивость. Я невольно вспоминал все мрачные истории о Рудрайге, которые приходилось по долгу летописца заносить в орденские рукописи. И почему-то сейчас мне уже не хотелось морщиться по поводу политики нашего ордена в отношениях с Морганом — по крайней мере, она гарантировала нам относительную безопасность в Круахане. Хотя здесь, в реальной близости от этого черного замка, безопасность тоже казалась призрачной, так что я даже нашарил под плащом рукоять шпаги и долгое время ехал, положив руку на эфес.
Дорога несколько раз поворачивала, судя по всему, петляла между холмами, неразличимыми сквозь дождь. Я совсем потерял ощущение направления, но безоговорочно полагался на Бэрда. И когда впереди замелькали факелы и послышались какие-то нестройные голоса, я сразу невольно оглянулся на него.