Т. Джефферсон Паркер

МАЛЕНЬКИЙ САЙГОН

О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом.

Книга Иова, 18

Моему брату Мэтту

Глава 1

Чак Фрай, бывший серфингист второго разряда из Лагуна-Бич, всматривался в ветровое стекло и не видел перед собой шестифутовых волн.

Вместо этого, навстречу ему из темноты каньона мчалась дорога. Ее желтая полоска металась из стороны в сторону, мимо со свистом проносились эвкалипты в лучах перекошенных фар его машины.

В голове мелькали картины последних двух суток — сцены субботней пьянки, которая оказалась гораздо более бесшабашной, чем это позволяли рамки здравого смысла. Выходные начались грандиозной оргией, а потом все еще быстрей покатилось под откос. Только этого ему и не хватало. Пора уж, подумал Фрай, взяться за ум.

Он распрямил спину, сделал глубокий, головокружительный вдох. Интересно, сколько рабов божьих, крутивших баранку, встретились на этой дороге со своим создателем? — подумал он. Даже на его памяти их было предостаточно: автобусы, груженные туристами, сталкивались с бетономешалками, спортивные авто ударялись лоб в лоб, мотоциклисты размазывались по телеграфным столбам, а их машины отлетали к подножью холмов, рассыпая фейерверк искр. И всякий раз оранжевые контуры тел, нанесенные из аэрозоля полицией, чтобы зафиксировать последнее положение покойных.

Фрай сокрушенно посигналил и сделал левый поворот на шоссе Дубового каньона.

Старенький «Меркурий» урча проехал мимо питомника, кузоворемонтной мастерской, затем мимо покосившихся домиков, теснившихся во мраке ночи. Месяц и далекие уличные фонари выхватывали из темноты стоянку битых автомобилей, инструментальные лавки странного дизайна, провисшие бельевые веревки. Кошка метнулась через три косые тени, затем исчезла под грузовиком. Заросли подорожника изнемогали в малярийной истоме, а рядом стена жимолости источала аромат, от которого духота казалась еще удушливей. Лагуна-Бич — колония художников, ловушка для туристов, кусочек желанного Эдема, втиснутый между холмами и океаном. Хиппи шестидесятых, кокаин семидесятых, СПИД восьмидесятых — типичный пляжный городок в Южной Калифорнии.

Ловко выполнив крутой левый поворот, Фрай поддал газу и поставил автомобиль на дыбы, так что вместо неба возник приборный щиток с обезумевшими стрелками. Потом звезды вернулись на место, когда он выровнял машину, едва не задев почтовый ящик, который сам же сбил несколько месяцев назад и который теперь лежал кверху дверцей в зарослях плюща перед входом в его дом-пещеру. Фрай вылез из машины, вырвал почту из ящика и поднялся на парадное крыльцо.

— Вот я и дома, — пробормотал он. — Один, гостей не предвидится.

Дом-пещера предстал перед ним темной глыбой на фоне черного неба. Дом был встроен в гору, возвышавшуюся над городком, и окнами смотрел на запад. Ковыряясь с ключами, Фрай опять вспомнил откровенно жуткую историю этого места — суть которой состояла в том, что некий Скиппи Шарп нанял подрядчика, чтобы тот построил дом в обширном куполе песчаника, потом у Скиппи закончились деньги, а проект был осуществлен лишь наполовину. Скиппи прожил в доме несколько месяцев, прежде чем исчезнуть навсегда в Мексике, поэтому домом завладел подрядчик. Немного спустя мать Шарпа каким-то чудом прибрала собственность к рукам и стала сдавать дом — сначала художнику, потом архитектору, после рыбоводу, потом совратителю малолетних, затем медсестре и, наконец, бывшему серфингисту второго разряда из Лагуна-Бич. Арендовав дом, Фрай вскоре узнал, что участок, на котором он расположен, приобретен его родным папой, почтенным Эдисоном Джозефом Фраем, присовокупившим таким образом этот крохотный клочок земли к своему обширному ранчо в Апельсиновом округе. Миссис Шарп по сию пору «управляет» имением, частенько и с удовольствием поднимая арендную плату в уверенности, как заключил Фрай, что их семейное состояние выдержит такой произвол. Это действительно был пещерный дом — с дальними комнатами, представлявшими собой не что иное, как темные, неправильной формы гроты. Однако гостиная, спальня, кухня и ванная отличались вертикальными стенами, горизонтальным потолком, электричеством и беспрепятственным видом на Тихий океан. Друзья Фрая говорили, что дом-пещера похож на самого Фрая: недоделанный, склонный к мрачному уединению. В любом случае, это был его дом.

Фрай стоял в гостиной и чувствовал, как пол кружится под ногами — иллюзия, которую он объяснял вращением земли вокруг своей оси. Первым делом он направился к автоответчику. Фрай относился к этому устройству с большим пиететом, питая надежду на то, что в недалеком будущем с ним будут связаны значительные перемены к лучшему.

Звонила Линда. Назначила встречу на пятницу.

Из приемной доктора Редкена: поступили результаты ультразвукового сканирования.

Билл Антиох из «Мегашопа» позвонил, чтобы сообщить о закрытом соревновании мастеров серфинга в Хантингтон-Бич.

Последней была весточка от Беннета: «Надеюсь, ты не забыл, что мы будем отмечать наш день рожденья в „Азиатском ветре“. Ли сочинила для нас песню. Ждем тебя в десять, братишка. „Дни Сайгона“ еще продолжаются — вход будет свободный — поэтому я приберегу для тебя местечко. Это сегодня, в воскресенье, если вдруг ты забыл».

Фрай проверил часы: идут. Нащупал выключатель, споткнулся на пачке резюме, с которых он недавно снял копию, затем посмотрел на серфинг-календарь от «Мегашопа». Календарь и сейчас был развернут на февральской странице из-за изображенной там крутой гавайской волны, закрученной в трубу и совершенной, как шевелюра Джека Лорда. Перелистав на август, он убедился, что сегодня действительно воскресенье — день рождения Беннета и, конечно, его собственный день рождения.

Он собрал разлетевшиеся резюме, не зная, позвонят ли ему из «Реджистера». В «Таймс» ему уже было отказано: у него, видите ли, отсутствовал пятилетний опыт работы в области репортера последних новостей. Он разослал резюме и рекламные письма во все газеты в радиусе автомобильной досягаемости. Ему было противно писать эти письма — противно как никогда.

Фрай узнал точное время, сварил кофе, плеснул туда молока и с полной кружкой вышел из дому. В приподнятом настроении — как-никак, тридцать третий день рождения — он опустил верх своего кабриолета и отправился в Маленький Сайгон.

Возвратным путем по той же каньонной дороге он выехал на шоссе в Сан-Диего. Стоял летний теплый вечер наполненный благоуханными наплывами земляники, апельсинов, аспарагуса, смога.

Мысли о Линде — назначившей на пятницу — настойчиво лезли в голову, но Фрай оборонялся от них радионовостями и сценами субботней вакханалии. Брак его длился пять лет. В конце концов он помчался под уклон со скоростью пушечного ядра. Фрай отдавал себе отчет в том, что он сам напросился на это. Линда, подумал он, я не могу видеть тебя теперь, любовь моя.

Вместо Линды он решил поразмышлять о своей семье. Беннет Марк Фрай — бывший младший лейтенант третьего взвода третьей роты первого батальона третьего морского флота. Беннет проливал кровь и ложился костьми в Донг Зу севернее Сайгона, испытал мгновенный хаос отступления и возвратился в Штаты укороченным и увешанным орденами. Ему тридцать восемь, у них с Чаком разница в пять лет, день в день. Иногда казалось, что общий день рождения — единственное, что их объединяет. Беннет, даже укомплектованный протезами, был коротковат и толстоват; Чак был выше, притом значительно, и гораздо худее. Беннет был смуглолиц; Чак бледен. Беннет общителен, заводила; Чак замкнут, часто испытывает проблемы даже в том, чтобы завести самого себя. Беннет был лучше почти во всем. Их отец, Эдисон, проявлял почти социологический интерес к различию между своими сыновьями, которое, по его заключению, явилось результатом различия поколений, а не генов. Как заслуженный ветеран второй мировой, Эдисон верил в то, что Беннета таким, каким он стал сейчас, сделала воинская дисциплина, и что отсутствие всякой дисциплины у Чака сделала его тем, кем стал — или не стал — он. А еще была Хайла, миротворица и источник всех утонченных проявлений, коими сподобились обладать ее сыновья.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: