— Он озабочен.

— Случай дрянь, Фрай, насколько я понимаю. А что ФБР? Ходят слухи, что из Вашингтона уже вылетела группа с большими полномочиями.

— Это для меня новость.

— Я могу подъехать к тебе, чтобы из уст очевидца услышать описание того, что случилось прошлой ночью.

— Это мой эксклюзив.

— Получил новую работу?

— Занимаюсь этим вопросом. И последнее, Рик. У тебя не создалось впечатления, что Мин имеет контакты со своим папашей?

— Да, он мне прямо сказал об этом.

— Спасибо, Рик.

Фрай возвратился к своему столику и перечитал материалы на Мина. Почему Бенни ему не доверяет? Доверяет ли Бенни хотя бы кому-нибудь?

Неожиданно он почувствовал спазм в затылке и мурашки, сбегающие по спине, услышав голос Ли, певучий, живой, раскатистый, плывущий над плазой.

Это ударило Фрая, словно десятифутовая волна на Скалистом мысе. Он словно увидел ее в свете софитов, Ли улыбалась Беннету. Последний раз он видел ее такой на острове Фрая, когда она, склонившись над клумбой, высаживала ноготки, затем распласталась по земле, когда автомобиль, въезжая на мост, взревел мотором. А впервые он увидел ее такой, когда она стояла в коридоре напротив палаты Беннета в Военно-морском госпитале в Сан-Диего, а больные и персонал, расступаясь, обходили ее и делали вид, что не замечают ее. Она не стала отводить взгляд, когда Фрай сказал, кто он такой, но посмотрела ему прямо в глаза и сказала: «Я Кьеу Ли — жена вашего брата. Простите, но я, кажется, теряю сознание». И она действительно упала в обморок, повалившись на его руки. Ее сумка соскользнула с плеча, баночка кока-колы выпала из рук, а волосы — длиннее и чернее которых Фрай в жизни не видел — съехали с его локтя, прежде чем он смог поднять ее к груди и вынести на свежий воздух. Он видел ее такой однажды на Рождество — она играла милую версию «Огня и дождя» на старой гитаре, которую подарил ей Беннет — с зажимом на пятом ладу, чтобы получился подходящий аккомпанемент для ее высокого, безупречного голоса. Он был свидетелем того, как она внимательно смотрела телевизор, совершенствуя свой английский, как отрабатывала на Фрае такие слова, как «репарации», «документальный» и «амортизация». Она с ужасом узнала, что, согласно всем ведущим телеканалам, одно и то же слово применялось и к тому предмету, которым вытираешь лицо после обеда, и к тому, который используется для того, чтобы, как она выразилась, «подавить» менструацию.

Он видел ее во время звукозаписи — на голове наушники. Она стояла в студии у микрофона, вновь и вновь делая дубли. Двадцать, тридцать версий одной и той же песни, но никогда она не теряла самообладания, никогда не теряла стимула. Он видел ее на вечерах у родителей, элегантную, но скромную, — из того сорта людей, что вызывают интерес подобно тому, как магнит притягивает железо. Ему довелось видеть ее сначала девушкой, только что приехавшей из Вьетнама, потом стильной женщиной света. И ему всегда казалось, что она умеет превращаться из первой во вторую за считанные секунды.

Сидя на солнце догорающего дня в Маленьком Сайгоне, он словно наяву видел, как она посмотрела на него в тот день, когда он сообщил ей, что от него ушла Линда, и сказала:

— Прости ее.

Ли.

Пять телефонных звонков потребовалось, чтобы получить номер офиса доктора Стэнли Смита, профессора социальной экологии. Профессор ответил сам. Голос его был мягок, округл.

— Почему вы хотите поговорить со мной?

— Полицейские утверждают, что вы все знаете.

Он услышал польщенное хихиканье Смита.

— Боюсь, мистер Фрай, что для меня сейчас не совсем благоприятное время. Даже совсем неблагоприятное.

— Вчера ночью для моей невестки тоже было неблагоприятное время быть похищенной.

Смит помолчал.

— Простите, я не не хотел. Я могу уделить вам всего несколько минут. Мой офис находится в университетском городке, в Вавилонской башне. Третий этаж, комната триста сорок один.

Фрай взял курс на юг по шоссе на Сан-Диего. Над желтовато-коричневыми холмами начали окрашиваться облака; поднимая пыль, бесшумно брело стадо коров. Волшебный, пронизанный смогом день, атмосфера которого невозможна в другое время.

Он съехал на дорогу, ведущую в Эль-Торо, и запетлял среди пастбищ южной части округа. Островки новых домов взбирались на засушливые холмы. Половина этих построек принадлежит Эдисону, подумал Фрай: ранчо «Песчаная отмель», «Дубки», «Клуб Нигель». И все это медная и никелевая мелочь по сравнению с ранчо Фрая — не более двухсот тысяч за штуку.

С дороги на Ла-Пас стало видно вдали Вавилонскую башню, экстравагантную постройку Рокуэлла в ассирийском стиле, которая долго никак не использовалась. Теперь офисы сданы различным организациям: таможенной службе, федеральному отделению гражданских записей, университету. Величественная пирамидальная постройка выступает на фоне холмов как галлюцинация — храм, ожидающий благочестивой паствы.

Стоянка представляла собой целый континент асфальта с несколькими машинами, поставленными у главного входа. Фрай припарковался и зашел в здание, направившись к лифту.

Табличка на стене триста сорок первой комнаты сообщала: «Доктор Стэнли Смит, директор центра по азиатскому сотрудничеству». Приемная была загромождена книжными стеллажами, но не было видно никакой секретарши. Из-за закрытой двери в кабинет слышался приглушенный женский голос.

Фрай отворил дверь и зашел в кабинет. Человек за письменным столом кивал женщине, сидевшей напротив него. Она что-то быстро говорила по-вьетнамски. Между ними стоял магнитофон, катушки вращались. Смиту на вид было за пятьдесят. Оплывший, лысеющий мужчина. На нем был розовый джемпер и золотая цепь. Щеки розовые, глаза — водянистые, печально-голубые. Фрай почувствовал в них несчастливое детство. Смит поднял палец, подавая знак женщине, и опустил его на выключатель магнитофона, затем улыбнулся.

— Вы, наверно, Чак Фрай!

Фрай кивнул. Смит что-то сказал женщине по-вьетнамски. Та обернулась на Фрая и улыбнулась. Она оказалась высохшей старухой лет семидесяти. Ее длинные седые волосы ниспадали на смуглое кожистое лицо, зубы почернели от привычки жевать бетель. Фрай сел. Смит представил женщину. Ее звали Бак.

— Вы знаете, где сейчас Ли Фрай? — спросила Бак.

— Пока нет, — ответил он.

Фрай обвел глазами кабинет: большой захламленный стол, шкаф с папками, старый деревянный гардероб, плакат Ли на стене, рядом — отвратительная увеличенная фотография мужского лица. Около гардероба была еще одна дверь, закрытая и обклеенная рекламными плакатами турпоездок во Вьетнам пятидесятых годов.

— События прошлой ночи совершенно ужасающи, — промолвил Смит. — Других слов не подберу. Сегодня утром в полиции мне ничего не смогли сообщить, разве что о том, что они разыскивают Эдди Во. Есть ли у них какие-нибудь существенные зацепки, кроме этого несчастного напуганного паренька?

— Мне об этом сообщат в последнюю очередь.

— А!.. Понимаю.

Фрай опять посмотрел на омерзительный портрет. Изображенный носил темные очки.

— Чем вы здесь занимаетесь, доктор?

Смит огляделся вокруг с гордым видом.

— Я профессор, и Маленький Сайгон — это область моей компетенции. В настоящее время я занимаюсь проектом вьетнамского архива — собираю устные рассказы и перевожу их для последующей публикации. — Некоторое время он распространялся о своей работе. Она была посвящена «процессу окультуривания» беженцев, «влиянию кино и телевидения на юношей», и «проблемам столкновения деревенской культуры с массовой культурой того сумасшедшего горнила, которое мы зовем Америкой». Книга будет называться «Перемещенные войной: современный рассказ вьетнамских беженцев».

— Звучит неплохо. Но, доктор Смит, мне хотелось бы поговорить с вами о похищении Ли.

— Ясное дело. — Он поднялся из-за стола и вежливо проводил Бак из комнаты, все время болтая что-то по-вьетнамски. Через секунду он возвратился и опять сел за стол.