Болтовню о «сплетнях», о «ложных слухах» как ветром сдуло. Но продолжалось комариное мельтешение, по-прежнему застил глаза малярийный туман. От того, что «беспорядки» именовались сегодня «бунтом», легче не стало. Бунты были всегда, и всегда с ними как-то справлялись. Лихорадочное бездействие, словно в бреду. Ни дельного совета, ни хотя бы трезвого взгляда. Сплошной дурман.
Король любил помечтать о том времени, когда раскидает опекунские подпорки и начнет править один. Но дальше увеселений и кричащих обновок его упования не простирались. Даже на забавы с молоденькими фрейлинами он решался с превеликой опаской. Предприимчивому Бомонту приходилось тащить его чуть ли не силой. На тайном совете он только и делал, что повторял чужие фразы. Ни разу не произнес: «Я так хочу!» Или хотя бы: «Я так считаю». И в мыслях подобного не держал.
Теперь от него, пай-мальчика, застенчивого молчуна, ждали монаршего волеизъявления. А он не умел, не решался и изнемогал от непосильного бремени личной ответственности. Понимал он ее, ответственность, довольно смутно, никак с собственной особой не связывая. Отвечали всегда другие, он представительствовал. Все устремления сводились к нарядам и жестам, чтобы эффектней оформить роль.
Ричард позвал валета[94] и велел облачить себя в новый костюм с «любовными бантами» и застежками, усыпанными алмазами. Не жаль было тридцати тысяч фунтов, хоть и скрипел прижимистый казначей. Вещица того стоила. Увидят — ахнут!
Сразу вернулось хорошее настроение. Ричард успокоился и выбросил тревожные мысли из головы. Как будет, так будет. Он же король! Сам Солсбери говорил, что «они» почитают своего короля.
Бомонт, которому была оказана честь первым полюбоваться творением портняжного гения, обнаружил, не в пример хилому отпрыску Плантагенетов, большую политическую зрелость. Рыцарь без страха и упрека, он нашел, оказывается, свое средство покончить с бесчинствами черни. Единым ударом, само собой разумеется.
— Я убью их коннетабля, — поклялся Бомонт без тени сомнения.
Приободренный решительным видом соучастника детских игр, король окончательно развеселился и тоже сделал попытку продемонстрировать волю. В качестве некой аранжировки к наряду, на который ухлопали доходы целого графства.
— Двору следует переехать в Тауэр, — объявил он пораженной матери.
Тайный совет нашел, что это весьма своевременно.
Переезд, на который раньше могли уйти недели, совершился с быстротой батальной ретирады. У ворот столицы короля встретил мэр Уолуорс. Спешившись и обнажив голову, он пропустил кортеж и присоединился к замыкающему отряду охраны. За ним следовали наиболее именитые олдермены, магнаты и судьи, пожелавшие укрыться за стенами цитадели. Пунцовое, искаженное жаркой зыбью светило еще не коснулось верхушек квадратных башен, как кортиры и девицы чести[95] уже устраивались на новых местах.
Несмотря на теплынь, в необжитых покоях таилась вековая сырость. Старые печи безбожно дымили, сладко воняло торфом, сердито каркали вещие вороны, потревоженные переполохом.
Не успели как следует разместиться, как герольд доложил о рыцаре Роджере Ролсби, прибывшем прямо из лагеря бунтовщиков. Тайный совет собрался в узком составе. Сообразуясь с чрезвычайностью обстановки, разрешили присутствовать Уолуорсу. На скорую руку проветрили зал и зажгли факелы. Стало еще неуютнее. Столы и кресла покрывал толстый слой пыли и копоти.
На заложника было стыдно смотреть. Заикаясь от страха, он понес совершеннейший вздор, моля о прощении и поминая без надобности такие слова, как «честь» и «верность».
— Я ничего не могу разобрать! — первым не выдержал канцлер. — Можешь ты объясниться толком?
— Если бы я не попал к ним в плен, то никогда бы не взял на себя такого поручения! Клянусь, ваша милость! — Он упал перед королем на колени и размашисто перекрестился.
Ричард тряхнул в ответ золотыми кудряшками и выжидательно заморгал.
— Поручение? — Седбери постепенно добирался до сути. — Расскажи, что тебе поручено, и ты будешь прощен!.. Встань, сэр рыцарь, ты не в церкви.
Ролсби воспрянул духом и принялся излагать, благоразумно умалчивая о том, что, мягко говоря, не доставит удовольствия ни королю, ни тем более канцлеру.
— Они не хотят иметь королем никого, кроме вас, — частил он на одном дыхании. — И вам нечего опасаться за себя, ибо они не намерены причинить вам ни малейшего вреда; они всегда почитали вас как своего короля и впредь будут поступать так же; но они хотят сказать вам много вещей, которые, как они утверждают, вам необходимо выслушать…
— «Они, они, они!» — передразнил канцлер. — Ишь раззуделся!.. Это все?
— Все, ваше высокопреосвященство.
— Ты что-нибудь понял, милорд? — Седбери выжидательно уставился на Солсбери, задумчиво чертившего какие-то вензеля на пыльной столешнице. Время от времени эрл старательно обдувал палец.
— Чего же тут не понять, милорд канцлер? Все совершенно ясно.
— Тогда ступай, — с гадливой гримасой Седбери покосился на рыцаря. — Ступай, тебе говорят.
— Куда, ваше преосвященство?
— А куда хочешь…
Сообщение Ролсби немного разрядило гнетущую атмосферу. Даже Солсбери, выкликавший одно дурное пророчество за другим, заметно повеселел.
— На сей раз приглашение звучит значительно лучше, ваша милость, — поклонился он королю. — Вы не уроните своего достоинства, если соизволите выслушать их… претензии.
— Ты хотел сказать «требования», милорд? — поддел Седбери, нервно перебирая четки.
— Что хотел, то и сказал.
— Во всяком случае, это согласуется с теми заверениями, которые были даны мне в Элтаме, — заметила королева.
— Пока народ чтит своих королей, он не окончательно безнадежен, — осторожно высказался лорд-казначей.
— Твое мнение, Уолуорс? — облизав сухие желчные губы, спросил Седбери.
— Я бы всыпал им хорошенько, милорд! — Мэр непроизвольно сжал мясистые волосатые пальцы в кулак и ударил в растопыренную ладонь. — Перевешать всех до единого, и будет тихо!
— Все? — как и рыцаря-труса, спросил его канцлер.
— Все, эминенция. — Польщенного оказанной честью мэра так и распирало от гордости. Он просто не находил слов для выражения преданности.
— «Перевешал», — уничижительно хмыкнул Солсбери. — Какими силами, спрашивается? Вздор, опаснейший вздор!
— Вздор, — согласно кивнул канцлер. — Я предлагаю немедленно отозвать герцога Ланкастерского и сэра Нолза… Чего бы это ни стоило.
— Пока они прибудут, от нас останется мокрое место… Прошу прощения, — Солсбери отдал поклон королеве.
— Значит, будем тянуть, сколько сможем, — канцлер устало опустил веки. — Я согласен с тобой, милорд. Его милости королю следует принять приглашение.
— Боюсь, что так легко мы от них не отделаемся, отрицательно покачал головой Солсбери. — Это ведь не просто речная прогулка. Требования бунтовщиков известны… Чем-то придется и поступиться.
— Чем именно? — быстро спросил внимательно слушавший Эдмунд Йорк.
Солсбери благочестиво сложил ладони, но от ответа уклонился.
— Без уступок не обойтись, — жестко молвила королева. — Нужно на что-то решиться. Король должен знать, чем можно пожертвовать… В самом крайнем случае. — Она постепенно сдавала позиции. — Как ни толкуй, но лучше отделаться малым, чем потерять все.
— Чего мы ходим вокруг да около? — Эдмунд Ленгли издал хриплый смешок. — Всем давно ясно, что необходим козел отпущения. Я бы кинул им кость пожирнее.
Все безмолвно потупились, старательно избегая встретиться взглядом с канцлером и казначеем.
Роберт Хелз помрачнел, но Седбери сохранял полнейшую невозмутимость. Лишь резче подергивал агатовые шарики четок.
— Милорд, по всей видимости, намекает на своего брата? — спросил он недрогнувшим голосом. — Если же я ошибаюсь и речь идет о моей скромной особе, то сегодня же вечером я надеюсь иметь честь возвратить его милости королю большую государственную печать. Полагаю, что в сложившихся обстоятельствах у нас нет другого выбора. В Ротерхайт нужно ехать с чем-то конкретным.