— Ну, ма, не расстраивайся так, — бубнил Даниель, смущенный душераздирающей сценой. — Я еще не в тюрьме.

Жорж был тоже взволнован, но старался это скрыть.

— Послушай, парень, — сказал он серьезно. — Сейчас главное одно — скажи, все произошло так, как говорит инспектор?

Даниель пожал плечами.

— Они и вам рассказали роман, который тут сочинили? Это просто полный идиотизм.

— Согласен. Но если ты каким-то образом замешан в деле, то лучше рассказать правду.

— Нет, я не могу взять на себя убийство, только для того чтобы доставить удовольствие инспектору.

— Можешь поклясться, что ты ни при чем?

Элен бросает на мужа истерический взгляд. Жорж! Как только у него язык поворачивается говорить такое! Да еще после той роли, которую он сыграл в этом деле! Главную роль… Какая двуличность!

— Клянусь, пап! — отвечает Даниель. — Если все было так, как говорят полицейские, то я давно бы признался. Я знаю, что это в моих интересах. Но вся их версия и выеденного яйца не стоит. Я был у Филиппа не больше десяти минут, он пообещал, что отдаст деньги, а потом выставил меня за дверь, потому что ждал подружку.

Подружку… Элен прислушивается. Имел ли Филипп в виду ее? Или же разговор о другой женщине? Неужели студент принимал подружек по конвейеру, назначая каждой определенное время, как дантист своим больным?

— Я вышел от него и отправился на Елисейские Поля. Послушал новые диски в Лидо-Мюзик, а потом пошел домой.

— Очень хорошо. Надеюсь, продавщица из Лидо тебя вспомнит. В таком случае, не поддавайся давлению, держись стойко своей версии и говори правду. А я тем временем найду толкового адвоката.

— Хорошо, па.

Элен попыталась взять себя в руки.

— Ты хоть ел что-нибудь?

— Не бери в голову. Мне дали толстый сандвич с паштетом и бутылку пива. Но мне все еще хотелось есть, и они принесли еще один сандвич на этот раз с сосиской. Я даже не платил за них.

Тут появился инспектор и сообщил, что их время истекло. Он взял Даниеля за руку.

— Ну, пошли, старина, смелее. Все скоро закончится.

— Держись, парень, — напутствовал его Жорж. — Помни, о чем я тебе сказал.

Элен не могла говорить. Горло свело рыданиями. И вдруг ее словно прорвало. Когда он вышел из комнаты и обернулся, чтобы помахать им рукой, она увидела слезы в его глазах и не смогла больше сдерживаться.

Она бросилась к двери, за которой исчез Даниель вместе с инспектором.

— Инспектор… — позвала она.

Жорж сделал шаг вперед и схватил жену за руку.

— Пойдем домой!

Элен попыталась освободиться.

— Надо… Мне надо поговорить с инспектором, — твердила она сквозь слезы. — Мне необходимо сказать ему… сказать ему, что…

Но Жорж не выпустил руку и больно сжал ее.

— Нечего, — сказал он сухо. — Тебе нечего ему сказать.

— Нет, есть… Я…

Она замолкает — может быть, он не хочет, чтобы посторонние услышали, что она хочет сказать инспектору.

— Нечего! — повторяет он. Потом, словно извиняясь за свой тон, говорит уже спокойнее. — Даниель невиновен. Он поклялся в этом, и мы ему верим.

— Да, но он в тюрьме, — возразила Элен.

— Вовсе нет, он не в тюрьме. Он здесь, в префектуре, таком же кабинете, как тот, в котором мы сейчас находимся. Оставь полицейских в покое. Пусть они делают свою работу. То, что ты можешь сказать, только усложнит им дело.

Он сделал ударение на последней фразе, специально вложив в нее двойной смысл. Элен колеблется. Жорж прав. Если она вмешается, то Даниеля, наверное, сразу освободят, но расследование пойдет в другом направлении. Что тогда будет с Жоржем?!

— Ты слышала, что я сказал: с завтрашнего дня его делом займется адвокат. Подозрения, которые на него падают, будет не так трудно развеять. — Он так и не отпустил ее руку, а, говоря, осторожно и настойчиво подталкивал к выходу. — Никогда ничего не говорить полиции! Никогда! Все, что ты можешь сказать, чтобы им помочь, они обязательно оборачивают против тебя. Пусть выкручиваются сами.

— Но это дело касается нашего сына. Ему надо выкручиваться, — сделала Элен последнюю попытку.

— Повторяю тебе — он ничем не рискует.

Элен кинула последний взгляд на дверь, за которой исчез Даниель, и позволила Жоржу вывести себя за порог префектуры. Он по-прежнему не отпускал ее, словно не доверяя или опасаясь, что она вырвется и побежит назад. Он выпустил ее руку только тогда, когда они спустились в подземный паркинг и Жорж открыл дверцу машины.

— По крайней мере, Даниель держится молодцом, — заметил он.

— Это верно, — согласилась Элен. — Правда, он выглядит немного усталым. Круги под глазами. Только бы…

Она не закончила фразу. Слезы подступили к глазам, ей не хватало мужества сформулировать страшную реальность: только бы полицейские не поверили в виновность Даниеля и не добились бы его признания, только бы успел вмешаться адвокат и успел бы освободить мальчика, пока его не приговорили и не засудили. Только бы…

Жорж вел машину нервно, рывками, на большой скорости, словно стараясь поскорее отъехать от префектуры. Конечно, он защищает если не свою жизнь, то свою свободу. Если бы Элен рассказала о своих отношениях с молодым человеком, то расследование приняло бы совсем другой характер. Полицейским не понадобилось бы много времени, чтобы доказать виновность Жоржа. А это будет означать суд, тюрьму. Бедный Жорж! Он, который жил в своем маленьком мире, изолированном от действительности, вдруг оказался в самом центре страшных событий. Как же сильно его чувство, что он решился на убийство?! Элен была потрясена, и как бы не пугало ее произошедшее, ее уважение к мужу выросло, и она даже восхищалась им. Убить любовника жены — поступок. Но тут Элен вспомнила о Даниеле, который сидит в префектуре, о Надин в больнице, и снова испугалась. Испугалась Жоржа. Ведь он полностью зависит от любого слова, которое может сказать жена.

Машина пересекла площадь Согласия, поехала по Елисейским Полям в огнях неоновых реклам. Вот и площадь Этуаль. Неужели Жорж действительно торопится домой, в Шату? В дом, который был его укрытием, где он чувствовал себя в безопасности.

В темноте Элен вновь посмотрела на профиль мужа. На этот раз черты его лица жестки, почти жестоки. Нет, даже в доме за решетками сада и крепкими каменными стенами он не будет в безопасности. Теперь он нигде не будет спокоен. Каждое утро, вставая, он будет спрашивать себя: «Ну что — сегодня?» А вечером засыпая, будет размышлять: «Может быть, завтра?..» Не говоря уже о дамокловом мече, который теперь олицетворяет для него Элен. Малейшая оплошность с ее стороны, болтливость или даже невзначай брошенное слово… Хватит того, что она может заикнуться о своей связи с Филиппом Марвье Симоне. Симоне, которая так не любит Жоржа…

Если, конечно…

Тут ее пронзила мысль, сумасшедшая, невероятная. И все-таки… И мысль, поначалу туманная, развилась, обретая все более ясные очертания. И муж, только что любимый и желанный, превращался в злейшего врага. Как только ей не приходило в голову, что все его поведение — маска, что он искусно имитирует чувства. И в постели он вел себя так странно, так непривычно…

Но нет, почему же… Наоборот… Даже вероятнее всего!

Главное — не поддаться влиянию воображения, надо успокоиться и все обдумать. Но мысль точит Элен изнутри все настойчивее, и она не может сосредоточиться. В голове проносятся аргументы в пользу показавшейся сначала безумной идеи. Они хорошо дополняют друг друга, удобно складываясь в мозаику детской игры. Когда Элен рассматривает появившуюся из квадратиков картинку, ее охватывает ужас. Она закрывает глаза, чтобы прогнать видение.

Итак, предположим…

Предположим, что у Жоржа есть любовница, которой он очень дорожит. Жорж не обладает сильной волей и, можно сказать, что если какой-нибудь женщине удалось привязать его к себе, благодаря сильному характеру, то он в полной ее власти. Вдруг эта женщина ее подруга Симона. Обоюдная антипатия, ими афишируемая, старание избегать друг друга — не меры ли это предосторожности, с одной стороны, чтобы обмануть окружающих, с другой — чтобы избежать возможной в этом случае оплошности. Оба прекрасно знают распорядок дня Элен, и назначать встречи, когда она занята, не составляет для них труда.