повлечь за собой нежелательные последствия.

— Какие еще последствия?

— Начнем с того, что я не могу быть уверен, что вы чего-нибудь не натворите.

Крайнее изумление отразилось на лице Фионы.

— Что я могу такого натворить?

— Вы можете разозлиться из-за того, что вас заманили сюда, написать

какое-нибудь пасквильное письмо в газеты. А мы хотим, чтоб к нам приезжало как

можно больше иммигрантов. Я считаю, что мы можем предложить хорошие условия

жизни. В большинстве своем те, кто к нам приезжает, — люди хорошие. Но, разумеется, приходится иногда мириться и с теми, выезд которых из их страны —единственная заслуга перед родиной. Мне кажется, несколько месяцев в “Бель

Ноуз” принесут вам немалую пользу. Это повыбьет из вас дурь. — Кэмпбелл сердито

усмехнулся. — Вы будете, очевидно, учить детей, но знайте, что я всегда

поблизости и не позволю вам оказывать на них дурное влияние.

У Фионы было такое чувство, словно ее бьют по голове дубиной. Как можно ехать с

таким самоуверенным, высокомерно судящим обо всем и обо всех субъектом в глухие

места, где вокруг ни души? А затем как бы вопреки этой мысли явилась другая —принять его предложение и доказать ему, что он не прав. Она по свойственной ей

привычке вздернула подбородок.

— Прекрасно. Я еду. Однако каждый из нас волен разорвать договор, как только

сочтет нужным.

— В таком случае предлагаю сначала пообедать. Я заказал столик в ресторане

отеля.

Еда была превосходна. А что ожидало ее впереди, одному Богу известно. Жизнь на

далеком овечьем пастбище, затерянном у черта на куличках в неведомых краях, не

из легких, даже если тебя встречают тепло и проявляют к тебе элементарный

человеческий интерес. И, однако, несмотря на это, первые несколько миль вызвали

искренний восторг у Фионы. Перед лицом величественных гор мучившие ее житейские

проблемы казались совсем ничтожными.

Когда они проезжали ущелье Каварау, двигаясь по направлению к Кромуэллю, Кэмпбелл вдруг бросил:

— У вас под правым глазом слишком сильно положена тень. Не пойму, зачем это

нужно днем.

— Это не тень, а синяк.

Он нагнулся к ней, чтоб рассмотреть поближе.

— Синяк? Черт побери, уж не хотите ли вы сказать, что вам подбили глаз? Что

произошло?

Фиона заколебалась, говорить или нет. Но потом решила, что все равно он будет

расспрашивать ее о причине задержки в Крайстчерче. С явной неохотой она

поведала о своем приключении:

— На улице Крайстчерча в воскресенье днем была драка. Я вмешалась. С глазом

ничего особенного, но радоваться нечему. Я хотела вам обо всем рассказать, но в

телеграмме толком ничего не объяснишь. А в понедельник утром мне надо было

предстать перед судом…

— Мисс Макдоналд! И вы можете вот так спокойно говорить об этом? Да где же, в

конце концов, вы выросли? На улицах у причалов Глазго, надо полагать. Боюсь, что ваша идея вернуться в Данидин была не столь уж глупа. Вам ли учить моих

подопечных!

Фиона замолчала. Не хочет слушать, пусть не слушает! Насильно ничего не

втолкуешь.

— Ну так оставьте меня в Кромуэлле, — в сердцах бросила она. — Я и сама

доберусь назад, в Данидин.

— Кромуэлль — деревенский поселок… начнутся пересуды. Нет уж, спасибо. Нас

здесь хорошо знают. Не хватало еще, чтобы эта безобразная история получила

огласку. Вы поедете в “Бель Ноуз”, а по истечении некоторого времени я отправлю

вас в Шотландию за свой счет.

— А как же насчет детей? Разве вы не боитесь?

Кэмпбелл криво усмехнулся:

— Если здраво рассудить, то особого вреда вы не причините. В доме у меня есть

человек, который способен благоприятно повлиять даже на вас. Это то, что вам

нужно, — человек исключительно дисциплинированный, твердый и строгих взглядов.

Мисс Трудингтон — моя бывшая гувернантка. Она вас исправит.

— Но если у вас есть гувернантка, с какой стати вам понадобилось выискивать еще

одну в Шотландии?

— Труди разбита артритом. Не так давно я разыскал ее в Крайстчерче. Она жила

там в двух комнатушках совсем одна, никому не нужная, на крошечную пенсию. Вот

я и привез ее к нам. В доме нужна пожилая женщина, так что она, слава Богу, не

чувствует себя нахлебником.

— А как же мачеха? — спросила Фиона.

— Ее нет, — ответил Кэмпбелл, и ее поразило, с какой жесткостью это было

сказано.

— Нет? То есть как нет? Я хотела сказать, разве это не ее дом? Ведь, несмотря

на гибель вашего брата, она вправе остаться на ферме? Или без него ей там

слишком одиноко?

— Я попросил ее уехать. Она дурно влияет на детей. Трудно представить, чтобы с

ними был кто-то, кроме их матери.

Фиона почувствовала жалость к этой, по-видимому, неопытной молодой мачехе, оказавшейся в атмосфере предубежденности и вечного сравнения с покойной

матерью. Не довел ли все до крайности ее шурин, Эдвард?

Забыв о всяком приличии, Фиона бросила с явным вызовом: — Не удивляюсь что все вас зовут Эдвард, а не Тед. Я еще в отеле это заметила.

Даже представить не могу, чтоб вас звали сокращенным или уменьшительным именем.

Твердолобый, чопорный, настоящий викторианец. Самодовольный Эдвард. Вот уж

воистину имя отражает характер. И как я могла связаться с представителем клана

Кэмпбеллов. Мы же традиционные враги.

Кэмпбелл рассмеялся. Фиона сжала кулаки и с удовольствием врезала бы ему, но

вовремя сдержалась. Не хватало еще, чтобы он только укрепился в своих

скороспелых выводах. И как это ее угораздило сморозить такую глупость: брякнуть

о древней вражде их кланов. Чтобы как-то разрядить атмосферу, она сменила

тему:

— Расскажите мне, пожалуйста, о моих учениках. Я даже не знаю, как их зовут.

— Виктория, Элизабет, Уильям, Джеймс.

Смех Фионы был более естественным.

— О, у меня перед глазами сразу встает картина двух девчушек со светлыми

волнистыми волосами, подхваченными ленточкой, в вышитых белых платьицах со

светло-голубыми поясками, в длинных чулках и черных туфельках. И два маленьких

белолицых мальчика в итонских курточках. Примерные во всем,- как их дядя. Все с

королевскими именами.

Эдвард спросил ее с явным недоумением:

— Разве ваша подруга ничего вам не сказала о них?

— У нас не так-то много времени оставалось. А что вы имеете в виду?

— Они не могут быть светловолосыми и белолицыми. Они наполовину маори.

Фиона остолбенела от неожиданности. Эдвард истолковал это по-своему.

— Мисс Макдоналд, если вы об этом ничего не знали и у вас есть предубеждения на

сей счет, то я вас прямо сейчас отвезу назад, в Данидин.

Фиона повернулась к нему:

— Мистер Кэмпбелл, я была учительницей в школе для детей-инвалидов. Мой самый

любимый ученик был с Ямайки, Оставить его было выше моих сил, хотя там были и

другие учителя, которых он любил не меньше. Если бы не надо было уезжать в

Южную Африку, я бы уговорила Иана усыновить его после того, как мы поженимся.

Может, я и конченый человек по вашим меркам, но цвет кожи для меня ничего не

значит. Если на то пошло, хотя я и ухватилась за эту возможность уехать из

Шотландии из-за… из-за случившегося — я этого не отрицаю, — я была рада

переехать в Новую Зеландию, потому что, насколько я слышала, цвет кожи здесь не

играет особой роли.

— Может, не все у нас так уж идеально, — немного задумчиво проговорил Эдвард

Кэмпбелл. — Официальной дискриминации здесь действительно нет, но с заметным

ростом рождаемости маори и вследствие того, что многие из них, особенно

молодежь, покидают свои поселения и переезжают жить в города, все не так

гладко, как кажется. Разумеется, отвратительно, что юношам и девушкам маори

гораздо труднее снять жилье, чем белым. Из-за этого они вынуждены ютиться не в