В том же 1777 г. адвокат, журналист и публицист Симон Никола Анри Ленге, редактор «Политической и литературной газеты» (Journal politique et littéraire), автор многотомных «Политических, гражданских и литературных анналов», напечатал послание графу де Вержену, где объявлял, что политическое равновесие нарушено, Север взял вверх. Потому в «Проекте изгнания турок из Европы и нового политического равновесия» он также предлагал Франции поживиться на новом переделе карты мира, используя Пруссию как барьер против России, а Австрию — как барьер против Порты. Польшу надо усилить, а Англию, вечного врага, постараться изолировать[566].

Еще через пять лет барон де Вальднер представил обширный проект, предлагая Франции заключить союз с Голландией и Венецией, дабы не только поделить европейскую часть Турции, но и завоевать Египет. К сему прилагался план сооружения Суэцкого канала с перечислением необходимых войск, сил и средств[567].

Вновь планы передела Европы окажутся на повестке дня во время второй русско-турецкой войны. Тогда Вольней получит золотую медаль от императрицы за поддержку и идеологическое обоснование русской политики: во имя дела просвещения Турция должна быть повергнута и поделена, а Россия призвана унаследовать константинопольский престол («Размышления о нынешней войне с турками», 1788)[568]. «Да приведется нам узреть, как императрица празднует открытие века философии, просвещения и добродетели для возрожденного Востока», — восклицает он в благодарственном письме к Гримму[569].

Потемкин вновь мечтает о Молдавии и Валахии. А. А. Безбородко в начале войны пишет докладную, что в случае победы польскому королю дунайские княжества отдавать не надо: «Распоряжение подобное расстроило бы совсем план отчасти уже нами с императором положенный. Сей государь доведен до того, что соглашается довольствоваться из Молдавии Хотином и из Валахии Банатом Крайовским, не прекословля в случае удачи из Молдавии, Валахии и Бессарабии основать область независимую под владетелем веры там господствующей». На что Потемкин делает приписку: «Это все походит на журавля, который еще на воздухе»[570].

Поскольку Россия в конце века вынуждена воевать на два фронта, одновременно с Турцией и Швецией, то доходит дело и до идеи Билиштейна об образовании слабого буферного государства на севере империи. Задачу эту призван был выполнить барон Георг (или Горан) Магнус Спренгтпортен (1741–1819), друг старости Казановы, шведский военный, промотавшийся в Париже, послуживший Голландии и в итоге в 1786 г. подавшийся в Россию, где получил чин генерал-майора. В 1788 г. во время шведской кампании Россия рассчитывала на него. Спренгтпортен написал проект Финляндской республики, план восстановления независимости страны, но войска, которыми он командовал, потерпели поражение. В Швеции он был заочно приговорен к смертной казни. Автономное великое княжество Финляндское отошло от Швеции к России уже при Александре I, после войны 1808–1809 гг., и Спренгтпортен был назначен генерал-губернатором. Потому в Европе его именуют то предателем, то героем[571].

В записках о путешествии в астраханские степи и на Кавказ в 1797–1798 гг., а позднее в инструкции, составленной для географа Клапрота около 1807 г., Ян Потоцкий упоминает авантюриста Якова Райнеггса (1744–1793), автора «Исторического и географического описания Кавказа» (опубл. в 1796 г. в Готе по-немецки). Этот немец (настоящая фамилия Энхлих), видимо, помог России присоединить Грузию. Он был цирюльником в Лейпциге, актером в Вене, врачом в Венгрии, естествоиспытателем в Польше. Выучив турецкий язык, он приехал в Турцию, где, возможно, перешел в магометанство. Оттуда перебрался в Грузию, где вспомнил о европейской учености и решил облагодетельствовать край. Подобно герою «Икозамерона», он улучшил изготовление пороха и отливку пушек, открыл типографию в Тифлисе. Там он напечатал трактат австрийского экономиста Зонненфельса, который сам перевел на персидский, а царь Ираклий II переложил на грузинский. Государь, объединивший Кахетию и Карталинию, предложил Райнеггсу самому применить в Грузии принципы передовой науки и сделал его беем и придворным врачом. В 1782 г. авантюрист приехал в Петербург, где вошел в милость к князю Потемкину. С русскими дипломатическими миссиями он совершает пять путешествий на Кавказ и склоняет царя подписать Георгиевский трактат (1783), признававший вассальную зависимость Грузии от России. Возможно, Райнеггс вел двойную игру: он уговаривал Петербург подчинить весь Кавказ, выдавал себя там за полномочного русского посла, а между тем хранил бумаги, выданные ему английскими дипломатами[572]. Умер он в Петербурге, где получил чин коллежского советника, должность директора хирургического училища и непременного секретаря Медицинской коллегии[573].

Пространство утопии. Восточный принц

Авантюристов и самозванцев притягивает пространство удачи: столицы, дворы или модные курорты, где можно найти доступ к власть предержащим, получить официальную аудиенцию или встретиться как будто ненароком в саду, как Казанова с Екатериной II. Венецианец ценит возможность представиться государю по всем правилам этикета, даже если тот еще ребенок, его обескураживает нарочитая простота Фридриха II и Станислава-Августа. Авантюриста завораживают люди, олицетворяющие фортуну: монархи, принцы, фавориты, он мечтает видеть их в парадном облачении, а застает чаще всего в обыденном наряде. Повстречать государя проще, когда он путешествует или отправляется на отдых, зачастую инкогнито. Дорога, истинная отчизна искателей приключений, создает атмосферу непринужденного общения, интимности и творчества. Эта магия действует на всех. Недаром граф де Сепор и принц де Линь столь увлеченно описывали свои путешествия с Екатериной II по России, на юг: в письмах, мемуарах, стихах, шутливых путевых журналах. Сама императрица превращала поездки в коллективные занятия литературой, иногда весьма серьезные. Просвещение путешествует по России вместе с Екатериной И: там, куда ступает ее нога, как по мановению волшебной палочки возникают города, села, парки, сады, подданные делаются счастливыми. «Потемкинские деревни» естественно вписывались в эту атмосферу сказки, театральных представлений; сравнение с «Тысячью и одной ночью» — лейтмотив рассказов о поездках императрицы. Граф де Сегюр вспоминал в мемуарах: «Города, деревни, усадьбы, а иногда и простые хижины были так изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор и они представали какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами»[574]. Само пространство требовало преображения: по замыслу Потемкина и Екатерины II, Крым, завоеванный у Турции, должен был стать новой идеальной Россией, Новороссией, а столица юга, Екатеринослав, — новым Петербургом, там намеревались-возвести собор выше, чем базилика Святого Петра в Риме[575]. В Крыму получают поместья знатные иностранцы, такие как принц де Линь или принц-авантюрист Карл-Генрих Нассау-Зигенский (1745–1805 или 1808). Этот сорвиголова, странствующий рыцарь Просвещения, удравший в пятнадцать лет на Семилетнюю войну, юношей совершивший кругосветное плавание вместе с Бугенвилем, штурмовавший с моря Гибралтар на плавучей батарее, понравился Потемкину, и тот в 1787 г. подарил ему земли на берегах Днепра и в Крыму, в том числе пустынный остров, размером девять на пять верст. Почувствовав себя Робинзоном, принц вознамерился создать образцовую колонию: выписать волов, отправить солдат обрабатывать поля, развести виноградники, построить пивоварню и солеварню, завести рыболовство, конный завод и т. д. Правда, в итоге он выписал из-за границы только двух почтарей-трубачей для князя Потемкина. Побочный отпрыск знатного рода, он мечтал о королевстве. После кругосветного путешествия принц Нассау-Зиген рассказывал в Париже, как туземная царица предложила ему руку и трон; он хотел основать новое царство на юге Африки и даже, говорят, получил на то от французского короля жалованную грамоту.