Я пишу Вам теперь, сударь, потому как вчера вечером была в городском театре и смотрела на Вас, как Вы играли Принца Макса в комедии «Фаворит». Ежели Вам интересно, говорю наперед, что мне уже стукнуло тридцать, и даже больше. Вы молодой и хорошенький, фигура статная, думаю, многие женщины от Вас без ума. Между прочим, Вы не считайте, что я без ума, только я Вам сразу признаюсь, что Вы мне нравитесь. И охота мне сказать почему. Только письмо слишком длинное получится, верно я говорю?

Когда вчера вечером я глядела, как Вы играете, то сразу, с первой минуты, обратила внимание, какой Вы невинный. Много в Вас детского, и целый вечер такое поведение. Ну, думаю, стало быть, надо ему написать. Так что я решилась и теперь пишу. Только отправлю письмо или нет? Простите великодушно. И вот еще: можете гордиться, что из-за Вас такие сомнения. Может, я эти слова не отправлю, и ничего Вы не узнаете, и не будет у Вас причины для некрасивых надсмешек. А Вы любите надсмехаться?

Понимаете, я так думаю, что душа у Вас чистая, светлая, добрая. Но Вы еще молодой, может, цены себе не знаете? Когда будете писать ответ, скажите мне, где бываете, а лучше на словах, так что приходите завтра, в пять часов пополудни, буду Вас ждать. Очень многие люди ужас как гордятся, что неспособны делать глупости. А какое тут благородство? Одна невозможность. Они приличий не любят, только делают вид. А кто приличия любит, тому опасность нипочем. Опасности воспитывают. А коли всю жизнь помирать со страху, не иметь охоты к воспитанию и обучению важным делам, это и есть неприличие. Такая жизнь — одна тоска. Сами трусят, а изображают из себя порядочных, а это одна бессмысленная лень! Слышите? Слушайте и мотайте на ус! А может, Вы из таких, которые считают, что ежели эти дела немного стыдные и утомительные, так непременно и скучные? Ну, коли Вам скучно, плюньте на мое письмо и разорвите его. Но Вы не такой, Вы своего не упустите, Вам не скучно, Вас это дело заводит, верно я говорю?

Какой же Вы хорошенький, сударь мой, Господи, и такой молодой, небось лет двадцать, всего ничего. Вчера вечером Вы малость стеснялись, а голос у Вас красивый, но малость охрипший. Вы меня простите, ежели я не то сказала. Я на десять лет старше, и так уж мне приятно поговорить с человеком на десять лет моложе. А ежели судить по Вашему вчерашнему поведению, так и двадцати не дашь, очень уж Вы стеснительный. Только Вы не спешите отвыкать, нравится мне Ваша стеснительность, как бы сказать, естественность. Вроде как у детей. Обиделись? Не обижайтесь, я же от чистого сердца.

Да где Вам понять, как мне радостно воображать, будто кто на ухо шепчет: он не прочь, он это дело любит. А офицерский мундир Вам очень даже к лицу, сапоги узкие, сюртук, воротник, штаны в обтяжку, я была без ума, а манеры какие княжеские, а движения! А как Вы говорили возвышенно, даже слишком геройски, так что я малость стыдилась за себя, за Вас, за все представление. Уж как Вы громко и важно выступали в Вашем салоне или в замке Вашего батюшки, и глаза закатывали, словно хотели съесть кого. И стояли Вы так близко, я чуть не схватила Вас за руку, да, слава Богу, опомнилась.

Как сейчас вижу, стоите передо мной, такой большой да громкий. А когда завтра ко мне придете, тоже будете выступать? У меня в комнате, изволите знать, все по-тихому, по-простому, я еще офицеров никогда не принимала, чтобы сцены устраивать. Но уж больно стать мне Ваша понравилась, и что Вы высокий, как жердь или флаг какой, новый, славный, чистый да свежий, благородный. Хотелось бы с ним познакомиться, думаю, есть в нем как бы невинность, нетронутость. Покажете мне, как у Вас получится, я к Вам наперед со всем моим уважением и, надеюсь, с любовью. Вы хоть и Принц, важная особа, важничать не станете, а обмануть меня не сможете, молоды еще, а я женщина опытная, так что Вам меня обмануть никак нельзя. Я теперь не сомневаюсь, что отправлю письмо, только скажу еще одно, напоследок. Как будете в дом входить, у порога сапоги оботрите, а я в окно погляжу, полюбуюсь на Ваше поведение. Радость-то какая — глупости делать. Может, Вы подлец и захочете наказать меня за мое к Вам доверие.

А хоть бы и так, все одно. Приходите, наказывайте, доставьте себе удовольствие, сама напросилась, поделом мне будет. Но Вы молодой, Вам подлость ни к чему, верно я говорю? Глаза Ваши я как сейчас перед собой вижу и вот что Вам скажу: не такой уж Вы умный, разве что прямодушный, честный, а это дорогого стоит, дороже ума. Думаете, я заплуталась? Ведь чужая душа потемки.

А Вы, случаем, не из тех умников, что воротят нос от нашей сестры? Коли так, буду сидеть у себя в комнатах одна как перст. Не понимаю я таких людей и нипочем не пойму.

Буду стоять у окна и дверь отворю, чтобы Вам не трезвонить в звонок слишком долго. Тут Вы меня и увидите, сразу, как в дом войдете. Вообще-то я бы желала… Нет, не скажу, это лишнее. Вы еще читаете? Надо Вам наперед сказать, что я женщина видная, хороша собой, так что Вы уж постарайтесь, наденьте мундир самый лучший, вычищенный. Что будете пить? Говорите, не стесняйтесь, у меня вино в подвале, девушка принесет. Но может, мы с Вами для начала чаю выпьем по чашке, как думаете? Мы будем одни, муж в это время в лавке сидит, но не считайте, что надо мною можно надругаться, и совсем напротив, это дело деликатности требует. Вот и окажите деликатность, коли Вы такой красавчик, а не то я брошусь за посыльным, когда он эти строчки Вам понесет, обзову его грабителем и убивцем, натворю страшных безобразий и угожу в тюрьму. Уж очень мне охота увидеть Вас здесь, рядышком, я об Вас желаю быть хорошего мнения, потому и говорю так, а если Вы после всего этого не побоитесь и придете, то проведем мы с Вами полтора часа прекрасно, и тогда выходит, что зря я теперь вся дрожу. Уж не такая это отчаянность Вас к себе пригласить.

Вы такой стройный, постойте внизу на улице, у садовой калитки, я Вас сразу узнаю.

Что Вы теперь делаете? Как думаете, может, не писать больше ничего? Уж как Вы будете смеяться, когда я выйду перед Вами и покажу, как Вы там стояли в виде Принца Макса. Очень Вас прошу, как меня увидите, поклонитесь мне низко и ведите себя благородно и стеснительно, не развязно, не дай Бог, я Вас наперед предупреждаю. А я Вас за послушание отблагодарю, и, может, Вы никогда в жизни больше не увидите такой благодарности.

Занавес поднимается, зрители видят открытый рот, освещенную красноватую глотку, из нее высовывается большой, широкий язык. Рот обрамляют острые, ослепительно белые зубы. Все вместе напоминает пасть чудовища. Огромные губы похожи на человеческие, язык движется вперед, пересекает рампу и огненным концом чуть ли не задевает головы зрителей. Потом он снова уходит назад и еще раз выдвигается вперед, вынося на своей широкой мягкой поверхности спящую девушку в красивом наряде. Ее золотистые волосы струятся с головы на платье, она держит в руке звезду, похожую на белую, искрящуюся на солнце снежинку. На голове девушки изящная зеленая корона. Красавица сладко спит, подложив ручку под голову, улыбаясь во сне и покоясь на этом языке, как на перине. И вот она просыпается. Такие глаза, с такой сверхъестественной поволокой, грезятся нам во снах: они взирают на нас с высоты, излучая чудный живительны блеск, а теперь вот они глядят по сторонам, вопросительно, и удивленно, и невинно, как глаза ребенка, любопытного ко всему на свете. Но вот из огненно-черноватой глотки вылезает массивный субъект в развевающихся лохмотьях (видимо, костюм кроил какой-то придурковатый портной), топает вперед по языку, содрогающемуся под его шагами, приближается к девице, наклоняется над ней и впивается в нее поцелуем. В тот же миг из пасти вырываются языки пламени. Искры сыплются дождем, ничуть не смущая влюбленную пару. Мужик сильный. Он хватает юную деву и на руках тащит за кулисы. Огромный язык вздымается вверх и прихлопывает обоих, чтобы с треском и грохотом затолкнуть в пасть.