Свобода! Можно уезжать. Но куда? Пребывание в обеих столицах, так же как и в большинстве губернских городов, ему запрещено, и путь один — на родину, в Донбасс. Там ждет его Екатерина Давыдовна, срок ссылки у которой окончился в 1910 году. И Ворошилов снова в Алчевске. Но работы по специальности для него нет и не будет — слишком хорошо знает администрация заводов, кто такой Клим Ворошилов. Выручают товарищи: на заводе ДЮМО есть рабочий кооператив, и правление его берет Ворошилова в пекарню. Жить очень трудно, ничего нет у революционера, которому уже за тридцать. Вся мебель в его комнате — стол, кровать да два ящика.

Но его заботит совсем другое. За то время, что он провел в архангельской глуши, многое изменилось в России. Отступление революции кончилось. В апреле 1912 года на Ленских приисках произошел кровавый инцидент, и эхо далеких выстрелов громом прокатилось по России. Рабочее движение стало набирать разгон, и по-прежнему во главе его была партия большевиков.

Вновь организует в Алчевске подпольные кружки Ворошилов, вновь стремится укрепить влияние большевиков повсюду, где только возможно, — в профсоюзах, кооперативах, ссудно-сберегательных кассах… Как будто и не было четырех лет ссылки! Но за ним надзирают очень пристально, и в октябре того же года следует арест. Правда, улик особых нет, и в декабре ему удается освободиться, но новый арест в январе 1913 года более серьезен. Трехмесячное пребывание в тюрьме, и в марте 1913 года Клим Ворошилов, опять не по своей воле, отправляется на север. Срок новой ссылки — два года, и местом ее назначен Чердынский край. Вместе с мужем едет и Екатерина Давыдовна.

Город Чердынь — уже Пермской губернии, и зимний путь к нему не менее далек, чем в Мезень. К тому же и в Чердыни Ворошилова не оставили, а поместили в глухом селе Ныроб, в сорока пяти верстах к северу от уездного города. Примечательно это малолюдное село тем, что в 1601 году Борис Годунов сослал сюда дядю будущего царя Михаила — Михаила Никитича Романова, который здесь и умер в заточении.

Провести в ссылке назначенный срок до конца Ворошилову не пришлось: в феврале 1913 года торжественно праздновалось 300-летие дома Романовых, и многим категориям осужденных была «высочайше пожалована» амнистия. Вдвое сократили срок ссылки и Ворошилову. Весной 1914 года он снова в Донбассе.

Устроиться на работу ему здесь невозможно — полиция продолжает преследовать обысками и угрозами, не оставляя в покое и на день. Оставаться в Донбассе нельзя, Климентий Ефремович и Екатерина Давыдовна уезжают в Царицын, где на орудийном заводе Ворошилов получает место. Тут его и застает начало первой мировой войны.

Август 1914 года! Этот месяц был началом, прологом трагедии, дотоле невиданной в привыкшем ко многому мире, и России выпало сыграть в ней главную роль. На Париж триумфальным маршем шествовала армия Германии. Спасая союзника, перед которым уже маячило повторение разгрома 1870 года, правительство России бросило на весы судьбы свои еще не полностью отмобилизованные дивизии. В Восточной Пруссии, в Польше, в Галиции шли на врага русские солдаты… Они выполнили свой союзнический долг, но чего это стоило и им, и стране!

Если в 1907–1913 годах революционеру-большевику требовалось немало веры в конечную победу, чтобы не впасть в уныние и отчаяние, не отойти от революции, то еще больше понадобилось ее в дни июля — августа 1914 года. Во всех европейских странах, начавших войну, все политические партии, от крайне правых до ультрареволюционных, объединились под одним лозунгом: «Защита своего отечества». И в этом ошалевшем от пороха и крови мире была лишь одна партия, которая с самого начала решительно и бесповоротно заявила: эта война захватническая, империалистическая, мы против этой войны, и мы будем делать все от нас зависящее, чтобы превратить ее в войну революционную, гражданскую. Этой единственной партией была партия российских социал-демократов большевиков, партия Ленина.

Клим Ворошилов недаром уже десятилетие состоял в ее рядах. В воспоминаниях его мы читаем: «С момента объявления войны не только я, но и та группа социал-демократов большевиков, которую удалось сколотить, собрать воедино, как один человек была враждебно настроена против начавшейся бойни. Между прочим, из-за отношения к войне я окончательно порвал с моим старейшим другом и учителем Рыжковым. Я мог все извинить моему старому учителю, но однажды мы от разговора о войне перешли врукопашную, то есть он на меня набросился как на врага родины, и с тех пор я с болью вырвал из моего сердца этого человека».

Вести антивоенную и антиправительственную пропаганду в условиях войны оказалось невероятно сложно. Один из виднейших большевиков, депутат Думы А. Е. Бадаев, писал, что «первый период войны для революционной деятельности представлял такие трудности, с которыми не приходилось сталкиваться нашей партии даже в наиболее тяжелые годы реакции». Казалось, обстоятельства обернулись против большевиков: аресты и высылка всех, кто высказывался против войны, мобилизация и отправка в армию каждого недовольного, годного к военной службе, строжайший полицейский надзор за теми, кто оставался на свободе, оторванность друг от друга, невозможность обменяться мнениями о событиях с товарищами социал-демократами… Но главным обстоятельством, до исключительной степени затруднявшим работу большевиков, была искренняя вера рабочих и крестьян России в то, что им необходимо защитить свою страну от посягательств немецких захватчиков. На этой вере искусно играло правительство, и пройдет немало месяцев, прежде чем основная масса трудящихся России станет восприимчивой к антивоенной пропаганде большевиков.

И все же они действовали, использовали любую малейшую возможность, нелегальную и легальную. Действует и Ворошилов. Здесь, в Царицыне, подходящее место для него, располагающего десятилетним стажем общения с рабочими массами. Вместе с С. К. Мининым Ворошилов организует рабочий потребительский кооператив. Легальная вывеска этого невинного общества позволяет возобновить революционную пропаганду. Ворошилов организует хор рабочих. Между спевками можно обменяться парой слов о войне… На квартире Ворошилова, поражающей обилием книг (они лежат всюду: на полках, на столе, под кроватью), собираются рабочие, беседуют, слушают бывалого хозяина. Слова этих бесед эхом, пусть пока еще слабым, отзовутся на заводах Царицына, скоро и здесь, как в Луганске, будут знать Ворошилова. В Царицыне расквартирован запасной полк, и Ворошилов считает своим долгом разъяснять рабочим и крестьянам, одетым в серые шинели, какой должна быть их истинная позиция, за что на самом деле они должны бороться и против кого повернуть оружие.

Тем временем полиция нащупывает группу большевиков в Царицыне, начинаются обыски и аресты. Кроме того, Ворошилову грозит призыв в армию, и он решает уклониться от мобилизации: большевик Ворошилов не мог служить ненавистному ему делу и предпринял все, что было в его силах, чтобы положить конец империалистической войне. Но не пройдет и трех лет, большевик Ворошилов возьмет в руки оружие и пойдет без сомнений и колебаний сражаться с врагами новой России, и с тех пор на целые полстолетия отдаст он всю свою энергию армии государства рабочих и крестьян. Ждать этого не так уж долго…

В мае 1915 года Ворошиловы переезжают в Петроград — так с августа 1914 года стала именоваться столица империи. Устроиться на работу ему и здесь было нелегко, но все же Ворошилов получил место котельного мастера на небольшом заводике Сургайло в самом конце Лиговского проспекта. Добираться на работу приходилось долго, так как жили Ворошиловы в другом конце города — на Васильевском острове.

В Петрограде революционную пропаганду вести было еще сложнее, чем в провинции, здесь Жандармы были особенно бдительны. И все же большевики не сложили орудия: на протяжении всей войны в столице существовал Петербургский комитет большевиков[9]. Много раз за это время полиция арестовывала его членов — и неизменно, спустя не слишком продолжительный срок, комитет возрождался, появлялись новые активисты. В городе имелись районные большевистские комитеты.