Обстановку, которая тогда царила в Таврическом дворце, другой свидетель сравнивал с узловой станцией во время посадки войск: «Пахло кожей, солдатским сукном, хлебом. Всюду вдоль стен спали вповалку солдаты. А по коридорам, по лестницам сновали тысячи других солдат, матросов, штатских, вооруженных винтовками студентов, офицеров».

В зале заседаний один за другим, поднявшись на табуретку, выступали представители заводов и полков. Они говорили о положении дел, о своих мыслях, чаяниях. Это были, как правило, бесхитростные, часто корявые речи, речи людей, выступавших публично впервые. Но то, что говорили депутаты, присутствующие в зале слушали затаив дыхание, вытянув шеи.

Протоколы заседаний, если они и велись в эти суматошные первые дни существования Совета, сохранили нам далеко не все из того, что было сказано в Таврическом дворце. Буквально по крупицам приходится историкам восстанавливать содержание протоколов, расшифровывать неописуемые закорючки карандашного текста. Тем более примечательно, что до наших дней дошли протокольные записи трех выступлений Ворошилова в марте 1917 года.

Первое из них относится к 1 марта, когда представители частей гарнизона обсуждали в Совете положение солдат и меры, необходимые для коренного изменения его.

— Положение в полку ужасное, — говорил Ворошилов, — то же и в учебной команде. В этом гвардейский полк ничем не отличается от армейских частей, о которых только что рассказывали товарищи.

Затем Ворошилов присоединился к выступавшим до него депутатам, которые критиковали военную комиссию во главе с полковником Энгельгардтом, созданную Временным комитетом Государственной думы.

— Был я в военной комиссии. И что же, товарищи? Придрались ко мне, что я штатский, хотели арестовать. От имени полковника Энгельгардта хотели арестовать. Видно, хотят господа офицеры пользоваться народным движением, чтобы пули в других пускать.

Вообще же, товарищи, хаос царит кругом. И военная комиссия неудовлетворительна, потому что сформирована не на демократической основе.

В результате настойчивых требований представителей гарнизона в ночь с 1 на 2 марта в Совете был составлен и принят знаменитый приказ № 1, установивший принципы взаимоотношений между солдатами и офицерами в послереволюционной армии. Приказ этот вызвал ярость как офицерства, так и буржуазных кругов. Отметим, что будущий наркомвоенмор принимал участие в подготовке этого акта, послужившего первой ступенью в перестройке старой армии в армию Союза Советских Социалистических Республик.

Нелишне будет напомнить читателю, что здесь же, в здании Таврического дворца, рядом с Советом, лихорадочно функционировал Временный комитет Государственной думы. Думские деятели стремились образовать свое, буржуазное, правительство и не допустить того, чтобы власть ушла из-под их контроля.

Эсеро-меньшевистские лидеры, захватившие руководство в Совете, пошли навстречу думцам и, будучи единственными обладателями реальной власти, позволили буржуазии создать Временное правительство. Около двух часов дня 2 марта началось заседание Совета, обсудившее вопрос о власти. Пользуясь своим большинством, соглашатели уверили неискушенных в политике рабочих и солдат, рядовых членов Совета, в том, что создание буржуазного Временного правительства — единственно возможный путь. Голоса большевиков, выступавших против уступки буржуазии, резко критиковавших соглашателей, тонули в гуле неодобрения, их не хотели слушать. Выступил в Совете и Ворошилов.

— Товарищи, нам, большевикам, трудно говорить среди раздающихся здесь окриков. И это в тот ответственный момент, когда выбирают Временное правительство!

В зале послышались восклицания:

— Хватит! Довольно! Слышали уже!

Но Ворошилова нелегко было заставить замолчать — он прошел хорошую школу митингования еще в Луганске.

— Мыслимо ли, допустимо ли, — продолжал он, — такое обсуждение, когда тебе кричат «цыц!»… Станет поздно, товарищи, когда будет революция уже против существующего сейчас порядка…

И вновь шум, но голос Ворошилова продирается сквозь него:

— В Исполнительном комитете, когда сегодня ночью я там потолкался, решали колоссальной важности вопросы. Но как решали! Я, товарищи, как и вы, доверял им всем. Мы сделали Исполнительный комитет ответственным за переговоры о формировании правительства. И что же? Из тех речей, что произносятся здесь, можно услышать, будто создаваемое правительство идеальное. Но это же буржуазное правительство! И вы идете на уступки буржуазии! Дальше — больше, вы будете вынуждены пойти не только на уступки…

— Что же вы предлагаете? — прервал Ворошилова враждебный выкрик.

— Что? — подхватил Ворошилов. — Вы должны прийти к правительству и сказать: воля революционного пролетариата и народа такова и такова. Если они не примут наших требований, что же, мы можем решить вопрос о власти и сами, здесь, в Совете…

Но большевистская точка зрения не могла восторжествовать тогда в Петроградском Совете. Сложившаяся в результате февральской революции своеобразная, неповторимая политическая обстановка исчерпывающим образом охарактеризована В. И. Лениным. В апреле 1917 года он писал: «В высшей степени замечательное своеобразие нашей революции состоит в том, что она создала двоевластие… В чем состоит двоевластие? В том, что рядом с Временным правительством, правительством буржуазии, сложилось еще слабое, зачаточное, но все-таки несомненно существующее на деле и растущее другое правительство: Советы рабочих и солдатских депутатов»[10].

Для того чтобы добиться перехода власти в руки рабочих и крестьян, потребуется восемь месяцев упорнейшей политической борьбы, потребуется гений В. И. Ленина и постоянная, неутомимая работа большевиков как в столицах, так и в провинции.

Петроград и Москва, безусловно, основные центры революционного движения в стране в 1917 году. Поэтому так важно было укрепить и расширить влияние большевиков в обеих столицах. Но без провинции, без ее поддержки невозможна окончательная победа социалистической революции. На местах же, в провинциальных городах, силы большевиков далеко не так велики, как хотелось бы, там просто не хватает людей. И ЦК партии большевиков посылает лучших, испытанных товарищей на работу в провинцию. По указанию ЦК партии Ворошилов отправляется в Донбасс. С ним едет и Екатерина Давыдовна.

В Луганск они приехали 28 марта. Недалеко от железнодорожного моста через Лугань встречали Климента Ефремовича и Екатерину Давыдовну товарищи. Радостный, взволнованный, обнимался, жал им руки Ворошилов. Сразу же оживленная беседа, его расспрашивают о Петрограде, о революции, а он, в свою очередь:

— Как у вас тут дела? Как работаете? Кто в Совете? Много ли большевиков?

Ответы далеко не утешительны. В Луганске ситуация примерно такова же, как и в Петрограде, как и во всей стране. Силы большевиков были невелики: 90—100 человек, на выборах в Луганский Совет они смогли получить лишь 15 мест из 60. Председателем Совета стал земский деятель, меньшевик Г. М. Ларин-Римский, и под его главенством соглашатели ведут яростную борьбу с большевиками.

— Позавчера они резолюцию о войне провели в Совете, — рассказывали товарищи Ворошилову, — требуют «бороться с германской военной силой»!

Однако были и отрадные вести. Рабочие Луганска не забывали, кто их вел в революцию 1905 года, не оставались глухими к голосам большевиков и охотно вступали в их ряды: на конец марта организация насчитывала 800 человек.

В последующие месяцы рост организации продолжался. В мае стала членом РСДРП (б) Екатерина Давыдовна, активно участвовавшая и до того в политической борьбе.

Чувствуя свою слабость, меньшевики еще до приезда Ворошилова попытались предложить большевикам объединение.

— Когда мы спросили их, — рассказывал И. Николаенко, — под каким же флагом думаете вы образовать комитет, они ответили: «Зачем сейчас разговаривать о флаге? Создадим комитет, а потом посмотрим, под каким флагом идти!» Мы, разумеется, отказались. Да вы сами, Климентий Ефремович, увидите, что это за публика…