Дядя не мог пожаловаться на него. Одиннадцатилетний парнишка работал без устали. Осенью, однако, произошел случай, запечатлевшийся в памяти Клима неизгладимой обидой.

Дядя выравнивал глиняную площадку — готовил ток для молотьбы. Клим не работал, отдыхал. Надев единственную свою обновку — неизношенные сапожки, неосторожно вышел он на еще не затвердевшую площадку, не сообразив, что может оставить на ней следы каблуков. Невинная оплошность вызвала бешеный гнев хозяина. С дикими ругательствами бросился он на племянника и швырнул в него вилы. К счастью, промахнулся, но все же рукоятка больно ударила мальчика по плечу; он испугался и убежал. Дяде этого показалось мало, и вечером он отобрал сапожки, отдал их своему внуку, а племяннику бросил изношенные опорки:

— Носи да помни, что с тобой еще милостиво обошлись.

Несправедливость запомнилась, да к тому же батрацкая жизнь становилась с каждым днем тяжелее, и Клим уже подумывал о побеге. Когда ранней весной следующего года за ним приехала мать (она, видимо, почувствовала настроение сына, хотя тот и не жаловался), он решительно сказал, что уедет в Васильевку, к семье.

Была и еще одна причина, побудившая мать взять сына с собой: ей хотелось, чтобы он пошел в школу. Да, вплоть до осени 1893 года, до двенадцати с половиной лет, Клим оставался неграмотным. Учиться ему было некогда, да и негде — в деревнях и поселках, где он жил, школ не было. Между тем родители, в особенности мать, очень хотели, чтобы сын учился. Простые труженики, они хорошо знали: «ученье свет, а неученье — тьма». Правда, мечты матери не шли далее того, чтобы увидеть своего сыночка читающим Псалтырь и Евангелие, но она, как только представилась возможность, послала сына в школу.

В Васильевке земская школа открылась осенью

1893 года, и с трепетом, с жадным желанием учиться переступил ее порог Клим. Поначалу ему не слишком-то повезло — учитель оказался неважным, но все же за первую школьную зиму мальчик научился писать и читать по складам. Дальше дело пошло лучше — осенью в школе появился новый преподаватель, Семен Мартынович Рыжков, — человек, к которому Ворошилов до конца жизни сохранял глубочайшую признательность.

Талантливый педагог, еще очень молодой (ему в

1894 году едва исполнилось двадцать лет), Рыжков сразу же заприметил любознательного и настойчивого мальчика, сумел заинтересовать его, увлечь, направить — и вот Клим начал читать. Сначала это были, разумеется, небольшие рассказы или повести. Постепенно пришла настоящая страсть к чтению, и вскоре Гоголь и Крылов, Пушкин и Лермонтов, Толстой и Тургенев стали его учителями и наставниками. Ученье увлекло Клима, шло оно у него легко и споро. Рыжков даже начал поручать ему читать вслух другим ученикам в классе, проводить несложные занятия. Это еще более привлекло Клима, и он занимался теперь с утроенным старанием.

Молодой педагог всячески стремился привить своим ученикам любовь к родине, к родному языку, литературе, истории. В школе он устраивал вечера, где со сцены ученики читали стихи, плясали, пели. Непременным участником этих вечеров был Клим. Он, кроме того, пел в хоре, созданном церковным регентом Ф. Поляковым. Народные песни, как русские, так и украинские, он сызмальства любил и умел петь, а в хоре ему поставили голос и, главное, научили понимать музыку. Эту любовь Клим Ворошилов сохранил на всю жизнь, так же как и благодарную память о людях, приобщивших его к музыке.

Старательность и рвение позволяли ему наверстать то, что было упущено в раннем детстве. Ясный ум, отличная память и способности сделали его первым учеником в классе. Педагоги и сверстники-ученики впоследствии согласно утверждали, что учился Клим прекрасно. «Учись как Ворошилов», «Читай столько, сколько Ворошилов читает», — говорили родители его одноклассников. Пройдет много лет, и вся огромная страна будет говорить своим защитникам: «Стреляй так, как стреляет Ворошилов!» Так уж повелось у него с детских лет — все делать споро, умело, надежно…

Между Рыжковым и Климом установились теплые, дружественные отношения. Вот что писал Рыжков спустя сорок лет, будучи в эмиграции: «Смуглый, коренастый, с большими, умными глазами, он резко выделялся своей смышленостью, детской непринужденностью, наивной прямотой и независимостью характера, удивительной для его возраста. Он был очень правдив, никогда не запирался в проказах, не перелагал вину на товарищей, не лгал и не подхалимствовал перед своими более счастливыми товарищами… Это был живой, общительный и очень толковый мальчик, всегда жизнерадостный, несмотря на свою бедность, хороший товарищ и ученик». Рыжков, видимо, искренне полюбил ученика, он приглашал его к себе домой, снабжал книгами и говорил коллегам, что Ворошилов — «юноша с будущим». В ту пору, однако, сыну батрака не приходилось подолгу учиться…

Весной 1895 года он вновь вынужден устраиваться работать.

Впрочем, искать работу далеко и долго не пришлось: тут же рядом, у Васильевки, близ станция Юрьевка, на землях поместья Алчевского, где когда-то Клим с Васей пасли телят, уже несколько лет шло огромное для той поры строительство. Донецко-Юрьевское металлургическое общество (ДЮМО) вознамерилось соорудить здесь большой металлургический завод. Одна за другой вырастали доменные и мартеновские печи, бессемеровский и пудлинговый цехи, работа кипела, и строительство напоминало муравейник. Нашлось место и для Ворошилова. Но теперь грамотный подросток мог рассчитывать не только на физическую работу. Его взяли рассыльным в заводскую контору.

Служба была простой — Клим разносил по цехам приказы заводоуправления, собирал сводки. Должность рассыльного имела и то свойство, что давала возможность познакомиться с огромным заводом. Вскоре Клим знал всех начальников, мастеров, служащих конторы и множество рядовых рабочих. С присущим ему желанием все понять присматривался он к сложной жизни завода, о которой ранее не имел и представления.

Через некоторое время ему доверили более сложную работу: отвозить корреспонденцию в почтовую контору, находившуюся верстах в десяти от завода, отправлять и получать крупные денежные переводы и посылки. Для ежедневных поездок ему дали лошадь. Ездить верхом Клим умел с детства и теперь с сумкой через плечо с удовольствием трусил на смирной лошаденке по степи. Лошадей он любил, умел за ними ухаживать и обращался ласково.

Да вот беда, головные боли, последствие зверского избиения на Голубовском руднике, не прекращались, и это иногда мешало исполнению обязанностей рассыльного. Кроме того, и это главное, Климу хотелось иметь профессию, и, конечно, профессию рабочую — его тянуло на завод, в цехи. Так он стал помощником машиниста на водокачке.

Первым наставником Клима был машинист-поляк Сгожельских. Терпеливо обучал он паренька обращению с машинами, разъяснял их устройство и назначение. Клим стремился во все вникнуть. Точно так же прилежен он и в электротехническом цехе, куда его вскоре перевели. Прилежание — немалое достоинство для всякого молодого паренька, а этот к тому же грамотен, постоянно расспрашивает старших об устройстве различных машин. И вот он сначала помощник, затем машинист электрического крана в чугунолитейном цехе. Обычно для того, чтобы проделать такой путь, требовалось два-три года работы, Климу удается это в полгода.

Он понимает, что знания его недостаточны, что надо учиться и читать. Рыжков помогает молодому рабочему, он подбирает книги для Ворошилова, и тот основательно знакомится с классикой мировой и в первую очередь русской литературы. Память у него великолепная, и многое из прочитанного, в особенности стихи, Клим знает наизусть.

Каждый молодой пролетарий той поры имел сундучок, где хранил свое нехитрое имущество. Сундучок Ворошилова уцелел и после революции занял почетное место в музее на родине героя. Примечательно содержание сундучка: в нем было немало книг по естественнонаучным вопросам. Здесь «Популярная астрономия» К. Фламмариона, «Научные основы психологии» В. Джемса, «Звери, птицы и насекомые среднеевропейского леса» В. Гааке, «Вулканы и землетрясения» М. Неймайера и другие — круг интересов молодого рабочего был, как видно, достаточно широк. Так как на заводе не имелось библиотеки — печальное, но обычное для той поры обстоятельство — и книги доставать было трудно, Ворошилов стал выписывать газету «Биржевые ведомости» и очень популярный в дореволюционной России литературный журнал «Нива».