Спокоен и уверен вожак, комиссар Ворошилов.

— Никакой паники. Мы на своей земле, нам здесь каждый куст родной, а они — чужие…

Он смотрит карту.

— Пойдем на восток, на Чугуев, оттуда к Купянску. Тут не так далеко. Вряд ли немцы уже туда добрались. А оттуда поездом в Лисичанск — и мы дома.

Он окидывает взглядом бойцов, видит надежду на лицах, усмехается:

— Идти, конечно, придется ночью, по-волчьи, без дорог.

После нескольких изнурительных ночных маршей Ворошилов почти без потерь довел свой отряд до Купянска и затем, уже в Изюме, присоединился к отступавшим от Змиева основным силам красных.

К тому времени их положение стало еще запутаннее. Надежды руководителей Донецко-Криворожской республики[17] на то, что немцы не сочтут территорию республики входящей в состав Украины, явно не сбывались. Германские войска продолжали движение на восток, и где они остановятся — было неизвестно. Надо обороняться.

Для этого в первую очередь следовало сконцентрировать свои силы. Драться с грозным врагом по-прежнему, отдельными отрядами и отрядиками, бессмысленно, это пустая трата сил.

Идут переговоры о том, кого назначить командующим вновь формируемой 5-й армией. 15 апреля в ответ на запрос Антонов-Овсеенко получает телеграмму: «Сообщаю народным комиссарам Донецкой республики о разговоре с вами и о предложении принять на себя командование 5-й армией. Я согласен и прошу о телеграфном предписании тов. Сиверсу сдать мне армию со всеми поездами снабжения, вооружения, обмундирования, штаба и денежных сумм. Сегодня выезжаю в направлении Купянска. Ворошилов».

Ответственность, которую Ворошилов взял на себя, огромна. Предстояло защищать самое сердце Донбасса, а сил для этого было слишком мало. 5-й армии практически не существовало, ее следовало сформировать, а поступавшие в распоряжение командарма разновременно, поэшелонно отдельные отряды и отрядики находились в таком состоянии, что для их приведения в порядок потребовалось бы немало времени. Его у Ворошилова не было — немцы наступали, и Антонов-Овсеенко уже 17 апреля телеграфировал командарму-5: «Ваш участок имеет исключительно важное значение. У Сватово вы прикрываете Юго-восточную ж. д. Луганск — Миллерово…»

Однако к началу боя у Сватова отряды Ворошилова не поспели. У станции Кабанье луганцы встретили остатки отряда, защищавшего Сватово. Ворошилов немедленно выслал навстречу немцам бронепоезд, а прибывший с ним отряд харьковчан и луганцев развернул в цепь и сам отправился с ней.

Прошли несколько верст, поднялись на холмы у Сватова, начали окапываться. Дул резкий и холодный апрельский ветер, согреться трудно. От Сватова стали изредка прилетать снаряды. Необстрелянные бойцы тревожно поглядывали в ту сторону. А тут еще в небе заурчал аэроплан. Многие из красногвардейцев впервые видели такую боевую машину, и когда аэроплан, спустившись пониже, начал обстреливать цепь из пулемета, среди бойцов чуть было не началась паника.

Ворошилов, убедившись, что его отряд в состоянии хоть ненадолго задержать немцев, возвратился в тыл, где попытался отправить на позиции и другие отряды. Добиться этого было нелегко. Под напором немецких войск кругом все отступают, фланги луганско-харьковского отряда не прикрыты, и командиры других отрядов не проявляют желания идти в бой. С ними приходится спорить, уговаривать, требовать, нередко и грозить.

Тем временем немцы, попытавшись наступать в лоб, от Сватова, и получив отпор, предприняли обходный маневр с востока. Есть сведения, что они то ли захватили, то ли в ближайшее время захватят мост через Северский Донец у Лисичанска и тем отрежут пути отступления 5-й армии. Приходится уходить.

Эшелоны идут одновременно по двум путям. На рассвете — остановка. Командарм выскакивает из бронепоезда, бежит вперед. Около эшелонов — толпа, шум…

— В чем дело? Почему стоим?

Оказывается, эшелон, двигавшийся по нечетному пути, был поспешно и неправильно загружен, на повороте зацепился за соседний эшелон, и в результате в одном составе сошла с рельсов платформа с броневиком, а в другом — платформа с грузом. Задержка нервирует людей, уже слышны голоса:

— Какого черта ждать! Под откос их, и баста! Надо двигаться…

— Как так под откос? — вмешивается Ворошилов. — Вы что? Ни одного гвоздя врагу! А здесь броневик! Что стоите? Немедленно поднять платформы на рельсы. Домкраты, веревки сюда!

Повинуясь властному голосу, те, кто только что требовал сбросить платформы, берутся за дело вместе с командармом. Сноровисто, ловко подводит он домкраты под оси платформ, рискуя, что броневик свалится на него, тащит камни и обрубки под рычаги… Дело идет споро, рубашки у людей потемнели от пота… Через час эшелоны вновь в движении.

Мост через Донец миновали благополучно, хотя и под огнем немецкой артиллерии.

Бронепоезд со штабом отходит в числе последних. Мимо тихо проплывают знакомые с детства места, скоро будет Верхнее, родина командарма. Вот и будка на скате насыпи… Тяжело уходить, но ипаче нельзя — то и дело над эшелонами гремят разрывы германских снарядов. Врагу отвечают орудия бронепоезда. Тяжело, но он еще сюда вернется, он уверен в этом, что бы ни случилось.

…В 20-х числах апреля эшелоны 5-й армии отошли к станции Родаково. Здесь уже собралось немало различных украинских и донецких отрядов, оттесненных непрерывным напором германских дивизий. Настроение в отрядах, бойцы которых были утомлены, обессилены, разобщены, оставляло желать лучшего. Враг был близко, артиллерийская канонада не прекращалась, над станцией летали вражеские самолеты и бомбили ее.

В довершение к этому времени отряды в Родакове полностью лишились руководства со стороны главного командования. И ранее это руководство было не слишком-то конкретным и действенным, чаще всего ограничивалось указанием путей отхода, а теперь связь со штабом и вовсе прекратилась. Неясно, кому же и кто должен подчиняться. Требовалась решительная и твердая рука, иначе гибель грозила всем отрядам.

Инициативу и здесь проявил Ворошилов. В здании вокзала в Родакове он созвал совещание командиров красногвардейских отрядов Украины и Донбасса. После того как командиры рассказали о положении отрядов, выступил Ворошилов:

— Нам придется отступать, товарищи, ничего тут не поделаешь. Но отступать надо с умом, организованно, Так, как это делается сейчас, отступать нельзя. Надо учиться у врага, хоть и приходится за эту выучку дорого платить. Но если мы будем отступать в таком беспорядке, — Ворошилов кивнул в сторону окна, в которое видна была суматоха переполненной составами и людьми станции, — если мы не наведем порядка, то и сами пропадем, и людей погубим…

Тут было не до споров — все командиры согласились подчиняться командарму-5. Закончилось совещание под разрывы бомб: германские самолеты безнаказанно, с низкой высоты осыпали ими эшелоны с красногвардейцами.

Ночью Ворошилов и Руднев (последний в силу своего опыта — все же прапорщик старой армии — был назначен начальником штаба) подсчитывали людей, вооружение, боеприпасы, продовольствие. Мелкие отряды сводили в более крупные, чтобы можно было поручить им оборону отдельных боевых участков, а те, в которых заправляли анархисты, расформировывали и даже разоружали.

После бессонной ночи, дав приказ изготовиться к встрече врага, командарм поспешил в Луганск, где еще не закончилась эвакуация. Утренние часы прошли в лихорадке эвакуации, а после полудня с запада стали доноситься раскаты артиллерийского грома. Вскоре прибыл посланец от Руднева с просьбой срочно возвратиться.

Ворошилов на паровозе поехал к войскам. Здесь он узнал, что днем немцы крупными силами атаковали его отряды и оттеснили их к станции Меловая. Но именно оттеснили, не более: уже сказались меры по реорганизации отрядов, большинство их сражалось храбро и упорно, лишь несколько частей самовольно покинули боевые участки.

Вечером отряды, составлявшие 5-ю армию, при поддержке артиллерии перешли в наступление. И вот успех: немцы отошли, оставив на поле боя убитых, около 20 пулеметов, 2 батареи и 2 подбитых самолета. После долгих недель отступления это была первая победа!