Всю последнюю шестидневку Роме ужасно не везло.

Началось это просто: однажды на перемене Рома, по своему обыкновению, подошел к Пете Пыжикову и стал дразниться.

— Эй ты! — крикнул Рома. —

— Отстань! — сказал Петя и побежал играть с ребятами.

Но Рома не отставал. Он продолжал кричать Пете вдогонку:

Тогда Петя рассердился и, подбежав к Роме, громко крикнул:

Сначала Рома на это не обратил никакого внимания, только презрительно пожал плечами, но потом, когда эта дразнилка разнеслась по всей школе, ясно увидел, что его передразнили.

Это Рому так рассердило и обидело, что хоть плачь!

«Как это, — думал он, — меня, самого знаменитого дразнилку на всю школу, Петька сразу передразнил. Теперь, пожалуй, уж никого и не поддразни».

И Рома до конца уроков опасался дразнить — Дину «Льдиной», а Архипа — «Охрипом».

«Ну их, еще Рому-Ерему пропоют».

Целый день не дразниться было очень скучно. Без дразнилок не игралось, и, когда кончились уроки, Рома, быстро сложив в портфель книги, сразу пошел домой.

Дома он весь вечер думал, как бы по-особенному передразнить всех ребят.

«Хорошо бы на каком-нибудь иностранном языке дразниться. Сказал бы дразнилку по-английски или по-французски, а ребята ничего не понимают и ответить ничего не могут».

— А ну-ка, попробую. — И Рома быстро развернул учебник английского языка. Но в учебнике никаких дразнилок не было. Как назло Роме попадались самые обыкновенные слова.

Он внимательно прочитал в учебнике и несколько раз повторил вслух по-английски мальчик, парта, учитель, класс..., а потом с удивлением сказал:

— Что это? Я, кажется, выучил заданный на завтра урок? Нет, нужно что-нибудь другое придумать.

«Хорошо бы выдумать какой-нибудь такой особенный, например, тимбукский язык; тогда не только можно будет дразниться, но даже и учителю нагрубить».

«Сказал бы какое-нибудь такое, вроде лямба, клямба, а наказать меня нельзя. За что же наказывать, если я скажу, что это по-тимбукски — „доброе утро“, а на самом деле — „уродина-огородина“, — вот и попробуй — накажи!»

Но никакого тимбукского языка Роме не придумывалось. А потом, если и можно изобрести такой язык, так ведь все равно его нужно еще учить. А когда же тут учить, если дразнилки нужны к завтрашнему дню?

— Папа, — спросил он отца, — не знаешь ли ты какой-нибудь особенной азбуки, которую бы никто не знал?

— Много есть таких условных азбук, — ответил отец, — они называются кодами. Есть, например, цифровой код, где, вместо букв, ставят цифры.

— Ну что цифры, — ответил Рома,— это неинтересно.

— Тогда не знаю, какую тебе интересную азбуку нужно, — ответил отец.

Целый день Рома приставал ко всем квартирантам с просьбой дать ему какую-нибудь особенную азбуку.

— Ну что вам стоит, — клянчил он, — а мне это очень-очень нужно.

Но, к сожалению, ни у кого никакой подходящей азбуки не находилось.

Так до выходного дня и пришлось Роме проскучать.

В выходной день с утра шел дождь, и потому Рома не пошел гулять, а лег на кушетку и стал читать книгу.

Читал он, читал, и вдруг попались ему такие выражения: «мало ли что» и «тем более». Понравились они ему. Попробовал сказать в уме — вышло хорошо. И решил Рома говорить их всегда. А чтобы не забыть, на бумажке записал.

Отца дома не было, а мама собиралась итти в кооператив.

— Рома, — сказала она, надевая галоши, — закрой за мной дверь.

— Мало ли что, — ответил Рома.

— Что? — строго прикрикнула мама. — Разлегся с ногами на диване да еще грубит.

— Тем более, — ответил Рома.

Это так рассердило маму, что она закричала:

— Немедленно прекрати свои грубости! — и с силой захлопнула входную дверь.

— Действует, — усмехнулся Рома. — Идея! Чем это не дразнилка? Да еще какая это будет мировая дразнилка, если ее разучить на разные голоса.

Рома, быстро встав с дивана, подошел к зеркалу.

Он сначала сказал спокойно, обыкновенным голосом: «мало ли что», потом угрожающим шопотом и наконец, постучав по столу указательным пальцем, протянул долго и тоненько.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Рома.

В комнату вошла соседка Мария Ивановна.

— Здравствуй, Ромочка! Можно позвонить по телефону? Мне очень нужно?

— Мало ли что, — ответил улыбаясь Рома.

— Удивляюсь, — сказала Мария Ивановна, — телефон не занят, а ему жалко.

— Тем более, — ответил Рома спокойно.

— Это просто хамство! — вспыхнула соседка.— Не съем же я ваш телефон?

— Мало ли что, — повторил Рома, скрестив на груди руки.

Мария Ивановна быстро повернулась и, выскочив из комнаты, сердито хлопнула дверью. Было слышно, как она на кухне загрохотала посудой и ругала Рому грубияном.

Рома от удовольствия потер руки и снова подошел к зеркалу.

Откинув в сторону руку, как это делают на сцене артисты, он набрал в грудь как можно больше воздуха и только хотел пробасить, как зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал Рома, быстро взяв трубку.

— Рома, — говорил в трубке голос Лени, — я хочу с тобой в кино пойти.

— Мало ли что, — ответил Рома.

— Слушай, если ты сердишься за голубя, так ведь у ней птенцы вывелись, — оправдывался Леня.

— Тем более, — холодно ответил Рома.

— Что же, по-твоему, я должен отдать тебе голубку, а птенцы пусть дохнут? Так? Да?

— Мало ли что, — повторил Рома, как попугай.

— Как мало ли что? — закричал Леня. — Это просто безобразие! Зверством это называется — вот как!

— Тем более, — сказал ему Рома ехидным голосом.

— Ну, знаешь, — зашипело в трубке, — после этого ты мне не товарищ, и вообще я с тобой даже разговаривать не желаю. — И Леня с сердцем бросил трубку.

Разговор сразу оборвался, но Рома был очень доволен своей выдумкой.

За обедом мама жаловалась отцу.

— Что с ним случилось? — говорила она.— Грубит, стал совершенно невозможным.

— Мало ли что, — заметил Рома, по своему обыкновению.

— Роман, — сказал строго отец, — чтобы это было в последний раз.

— Тем более, — ответил Рома, запихивая в рот кусок котлеты.

— Немедленно выйди вон из-за стола, грубиян! — крикнул отец и постучал по тарелке ложкой.

Рома встал и, надув губы, вышел из комнаты.

— Безобразие! — возмущался отец. — Откуда у него эта напускная грубость?

Роме одному сидеть в комнате скучно. Отец после истории за обедом не разговаривает, мама — сердится, а соседи по квартире демонстративно Рому не замечают, — будто бы и нет Ромы. Не только не говорят, а даже глядеть на него не желают.

— Ну, и пусть, — сказал Рома,— я в кино пойду.

Когда Рома вышел на улицу, уже зажигались огни. Дойдя до угла, он быстро перебежал дорогу и на ходу впрыгнул в проходящий трамвай.

Не успел Рома войти в вагон, как раздался свисток. Трамвай остановился, а подошедший осодмиловец сказал:

— Мальчик, зачем ты на ходу в трамвай скачешь?

— Мало ли что, — махнул рукой Рома.

— Полюбуйтесь, — сказал обидчиво осодмиловец, — в трамвай на ходу прыгает, да еще и грубит. А ну, выходи!

Рома сердито вышел из трамвая.

«Эх, — с досадой думал он, — и так на льготный вечерний сеанс опаздываю, а тут еще этот придира лекцию собирается читать. Ну, ничего, я его отбрею».