Здоровье мое стало лучше. Так, по крайней мере, сказал мне доктор*, который на днях выслушивал меня. Как бы ни было, все-таки в октябре придется ехать в Москву и прожить там, вероятно, до декабря*; из Москвы, если в Одессе прекратится чума*, поеду за границу*, в противном же случае придется возвращаться в Ялту.
Что у Вас нового в Таганроге? В «Таганрогском вестнике» ничего нет, в «Приазовском крае» Тараховский ни слова не говорит о Таганроге, а только читает проповеди о вреде хористок и о том, как должны вести себя хорошие дети. Будет ли водопровод?* Что уже есть в Вашем музее?*Художественный театр в Москве* в этом сезоне будет находиться уже в новом помещении, в так называемом Лианозовском театре (где подвизался Омон), переделанном совершенно заново, на европейский лад. Вот если бы в конце октября или в ноябре Вы приехали в Москву, то я показал бы Вам этот театр.
Надеюсь, что и Вы, и вся Ваша семья совершенно здоровы и что все у Вас благополучно. Желаю Вам всего хорошего и крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
На конверте:
Таганрог. Его высокоблагородию Павлу Федоровичу Иорданову.
Книппер-Чеховой О. Л., 26 сентября 1902*
3848. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
26 сентября 1902 г. Ялта.
26 сент.
Здравствуй, собака! В последнем письме* ты жалуешься, что у тебя сердце колотится, что ты точно взбудораженная и что ты не будешь уже больше пить кофе. Кофе безвредно, дусик мой. Вся беда это твой кишечник, вялый и тугой. Тебе бы надо попробовать питаться молоком, т. е. кроме всего прочего съедать в день еще 5–6 стаканов молока. Ну, да об этом скоро поговорим.
Скажи Горькому, что я скоро приеду в Москву, чтобы он был на первых представлениях*. Я ведь еще не видел «Мещан»*, не видел «В мечтах»*. Все теперь посмотрю, клопик мой, и похвалю мою жену, необыкновенную.
Мать едет в почтовом поезде, потому что почтовый останавливается чаще; она не может ни стоять, ни ходить в вагоне, когда идет поезд.
Вчера был у меня Куприн, женатый на Давыдовой («Мир божий»)*, и говорил, что его жена плачет по нескольку раз в день — оттого что беременна. И совы по ночам кричат, и кажется ей, что она умрет во время родов. А я слушал его и на ус себе мотал. Думал: как моя супруга станет беременной, буду ее каждый день колотить, чтобы она не капризничала.
Покашливаю, но мало. Все обстоит благополучно. На сих днях пойду стричься, потому что Ольга Леонардовна не любит у своего мужа длинных волос.
Итак, будь здорова и весела. Не гонись за работой, еще успеешь. Бери пример с меня.
Твой А.
На конверте:
Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкого.
Книппер-Чеховой О. Л., 28 сентября 1902*
3849. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
28 сентября 1902 г. Ялта.
28 сент.
Актрисуля, ты каждый день, буквально каждый день ходишь покупать мебель для своей уборной (что видно из твоих писем*), но не догадаешься купить широкое камышовое кресло для отдыха, кресло с покатой спинкой, в котором ты могла бы сидеть в то время, когда не играешь. Затем нужен хороший пульверизатор, нужен ковер, который легко снимался бы с пола при ежедневной уборке.
Я здоров совершенно; стало быть, оставаться мне в Ялте незачем, и я приеду к 15 или 16 октября*, а если театр открывается позже*, то к 20. Одним словом, приеду не позже 20-го, и вероятнее всего, что раньше 20-го, даже, быть может, раньше 15-го. Без жены жить и в то же время быть женатым человеком — необыкновенно скучно.
Мать* будет в Москве 4 октября.
Настойчиво уверяют, что между Ялтой и Севастополем будет строиться скоро железная дорога и что до постройки, теперь же, билеты от Севастополя до Москвы будут продаваться не в Сев<астополе>, а в Ялте.
Я люблю тебя, мой балбесик, бабочка моя, актрисуля. Господь с тобой, будь здорова и покойна. Будь весела. Целую тебя и обнимаю.
Твой А.
Сегодня послал письмо Мейерхольду*.
На конверте:
Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Россолимо Г. И., 28 сентября 1902*
3850. Г. И. РОССОЛИМО
28 сентября 1902 г. Ялта.
28 сент. 1902.
Дорогой Григорий Иванович, очень рад, что наконец получил от Вас письмо*, что Вы, по-видимому, здоровы и благополучны. Охотно исполняю Ваше желание*, пишу несколько строк для Литературного фонда*. При этом считаю нелишним сделать два примечания: 1) я, кажется, членом Литер<атурного> фонда не состою*, так как, помнится, лет 12–15 уже не делал взносов, и 2) Фонд выдаст г-же Жихаревой самое большее — 25–30 рублей, сужу по прецедентам; быть может, я и ошибаюсь, но на всякий случай в посылаемой бумажке я написал, что г-жа Жихарева должна поступить в лечебницу, т. е. что 25 р. будет для нее недостаточно. И Вы в той бумаге, какую пошлете в Фонд, непременно напишите, что для г-жи Ж<ихаревой> потребуется более 100 руб.
Ну-с, я жив и, кажется, здоров. С весны до августа у меня была очень больна жена (перитонит и прочее — после выкидыша), затем я приехал из-под Москвы* в Ялту, где заболел; прокашляв целый месяц, я наконец «очухался», как говорят хохлы, и теперь — ничего. В середине октября рассчитываю даже поехать в Москву и прожить там недельки две-три, впредь до нового хорошего кашля. Кстати, вот Вам мой московский адрес: Неглинный пр., д. Гонецкой, нижний этаж, вход с переулка. Это там, где бани*.