Выздоровела? То-то! Хотя во время болезни ты хорошая девочка и хорошие письма пишешь, но все же не смей больше болеть.
Со мной обедает много дам, есть москвички, но я ни полслова. Сижу надутый, молчу и упорно ем или думаю о тебе. Москвички то и дело заводят речь о театре, видимо желая втянуть меня в разговор, но я молчу и ем. Мне бывает очень приятно, когда тебя хвалят. А тебя, можешь ты себе представить, очень хвалят. Говорят, будто ты хорошая актриса. Ну, деточка, будь здорова и счастлива. Я твой! Возьми меня и съешь с уксусом и прованским маслом. Крепко тебя целую.
Твой Antoine.
Книппер О. Л., 30 декабря 1900 (12 января 1901)*
3236. О. Л. КНИППЕР
30 декабря 1900 г. (12 января 1901 г.) Ницца.
30 дек. 1900.
Милая актриска, сегодня совершенно летний, очаровательный день, и я начинаю его с того, что сажусь писать сие письмо. Последние твои письма немножко хмурые*, но это ничего, не надолго. Главное, не хворай, моя радость. Вчера я и Немирович обедали у Ковалевского в Beaulieu; он, т. е. Немирович, чувствует себя, по-видимому, недурно и щеголяет в красном с белыми полосами галстуке; его кикимора сидела дома*. Вчера же получил письмо от Вишневского*. Пишет, что на генеральной репетиции первых двух актов он был великолепен. От Маши или матери писем нет до сих пор и, конечно, не будет. Написал в Ялту* одному доктору, просил его написать, в каком положении мой дом. Меня, моя милая, дома не балуют, не думай во всяком случае, что я скотина неблагодарная. Ты уже выходишь из дому и бываешь на репетициях? Ты знакома с теми переделками, какие я внес в III и IV акты? А знакома со II актом? Переписали для вас роли? Или же читаете по старым тетрадкам? Вишневский писал, что Соленого играет Санин, а Вершинина Качалов*. Последний будет неплох, а если Санин не перегрубит, то будет как раз на месте.
Мне уже захотелось в Россию. Не вернуться ли мне домой в феврале? Как ты думаешь, ангел мой?
Целую тебя крепко, пронзительно. Обнимаю.
Твой Antoine.
Здесь скоро зацветут абрикосы.
1901 (январь-март)
Книппер О. Л., 1 (14) января 1901*
3237. О. Л. КНИППЕР
1 (14) января 1901 г. Ницца.
Félicite maman oncle Nicolacha actrissa Souhaite bonheur argent gloire[16].
Tchechoff.
На бланке:
Olga Knipper. Mersliakovsky. Moscou.
Московскому Художественному театру, 1 (14) января 1901*
3238. МОСКОВСКОМУ ХУДОЖЕСТВЕННОМУ ТЕАТРУ
1 (14) января 1901 г. Ницца.
Votre ami devoué envoie souhaits sincères. Soyez heureux[17].
Tchechoff.
На бланке:
Moscou. Théâtre Artistique.
Алексееву (Станиславскому) К. С., 2 (15) января 1901*
3239. К. С. АЛЕКСЕЕВУ (СТАНИСЛАВСКОМУ)
2 (15) января 1901 г. Ницца.
2 янв. 1901 г.
Многоуважаемый Константин Сергеевич, Ваше письмо, посланное до 23 дек<абря>, я получил только вчера. На конверте не было написано адреса, и письмо вышло из Москвы, судя по почтов<ому> штемпелю, 25 декабря — так что, стало быть, причины запоздания были.
Поздравляю Вас с новым годом, с новым счастьем и, если можно надеяться, с новым театром*, который Вы скоро начнете строить. И желаю Вам штук пять новых великолепных пьес. Что касается старой пьесы «Трех сестер», то читать ее на графинином вечере нельзя* ни в каком случае. Я умоляю Вас, ради создателя, не читайте, ни в каком случае, ни под каким видом, иначе причините мне немалое огорчение.
IV акт послан мною уже давно*, до Рождества, на имя Владимира Ивановича. Я внес много перемен*. Вы пишете, что в III акте Наташа при обходе дома*, ночью, тушит огни и ищет жуликов под мебелью. Но, мне кажется, будет лучше, если она пройдет по сцене, по одной линии, ни на кого и ни на что не глядя, à la леди Макбет, со свечой — этак короче и страшней.
Марию Петровну поздравляю с новым годом и шлю ей сердечный привет и пожелание всего хорошего, главное — здоровья.
От всей души благодарю Вас за письмо, которое меня так порадовало. Крепко жму Вам руку.
Ваш А. Чехов.
Книппер О. Л., 2 (15) января 1901 («Милая моя дуся…»)*
3240. О. Л. КНИППЕР
2 (15) января 1901 г. Ницца.
2 янв. 1901 г.
Милая моя дуся, хорошая, славная девочка, удивительная, сейчас мне принесли с почты твое письмо, которое ты послала еще 11 дек. Письмо чудесное, великолепное и, слава небесам, оно не пропало. Твои письма, вероятно, все уже получены*, и теперь не беспокойся, таракаша, — все благополучно. От матери и Маши до сих пор не получил ни одного письма*, хотя 20-го дек<абря> они уже имели мой точный адрес*.
Здесь жить беспокойно, знакомых больше, чем в Ялте, нигде не спрячешься. Просто не знаю, что делать. Получил длинное письмо от К. С. Алексеева*. Написал он его до 23 дек<абря>, а получил я только вчера. Пишет насчет пьесы, хвалит исполнителей, в том числе и тебя. Немирович под арестом*; Катишь не отпускает его ни на шаг от себя, и я его поэтому не вижу. В пятницу водил его к Ковалевскому обедать*, без нее. Вчера я ел блины у здешнего вице-консула Юрасова. Получил вчера громаднейший букет от неизвестной дамы; повертевши его в руках, разделил на малые букеты, которые и послал нашим русским дамам (из Pension Russe), чем и умилил их.
Здесь, дуся моя, удивительная погода. Хожу в летнем. Так хорошо, что даже совестно. Уже два раза был в Monte-Carlo, послал тебе оттуда телеграмму и письмо*. Милая моя дуся, ты сердишься, что я не пишу, и пугаешь, что не будешь писать мне. Но ведь без твоих писем я зачахну. Пиши почаще и подлиннее. Длинные письма у тебя очень хорошие, я люблю их, прочитываю по нескольку раз. Я даже не знал, что ты такая умная. Пиши, деточка, пиши, заклинаю тебя небесами.
17
Ваш преданный друг посылает искренние пожелания. Будьте счастливы. (франц.)