Если напишу что-нибудь, то дам Вам знать своевременно, но издать написанное может только один человек — Маркс! За всё, что издаст не Маркс, я должен буду заплатить 5 000 р. штрафа (за каждый лист).
У меня есть брат учитель, Иван Павлович, который возится с детворой уже больше 20 лет. Он прекрасно знает, что детям нравится и что не нравится. При составлении сборника он был бы бесполезен для Вас, редактор он плохой, но если бы Вам вздумалось издать когда-нибудь библиографич<еский> указатель художеств<енных> произведении и статей, пригодных для детского чтения, то брат мог бы сделать Вам немало хороших указаний. Он учительствует в Москве. Его адрес: Нов<ая> Басманная, Петровско-Басманное училище. У него практический нюх.
Ваше письмо порадовало меня и подсыпало немножко соды в мое кислое настроение. Спасибо, что вспомнили. Скоро в «Жизни» появится моя повесть — последняя из народной жизни*.
Крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
Чеховой М. П., 21 января 1900*
3009. М. П. ЧЕХОВОЙ
21 января 1900 г. Ялта.
21 янв.
Милая Маша, я положил твои 5 тыс. в банк на 3 года*, т. е. ты можешь взять их оттуда не раньше, как через 3 года. Каждый месяц (кроме июня и июля, как я говорил тебе) ты будешь получать по 25 р. Или бери это из моих москов<ских> денег, или я буду высылать — это как хочешь. В удостоверение того, что деньги принадлежат тебе, посылаю записочку, которую береги.
Вчера у нас были целый день гости. Была та очень красивая дама*, что живет около Гурзуфа. Была m-me Бонье, похожая на красного петуха с белым хохлом. Вечером приходила начальница с Манефой* и по обыкновению сидела долго и изумлялась бесчеловечности гостей, которые сидят долго. Как только она ушла, с матерью сделалось дурно. Лежит бледная, жалуется вялым упавшим голосом на тошноту и слабость. Приехал Альтшуллер. Нашел у матери здоровые легкие, старческое перерождение сосудов и сердца и прописал покой. Сегодня утром вхожу в столовую, а мать уже сидит и пьет кофе. — «Ведь вам, говорю, запретили вставать!» А она: «Надо же мне кофию напиться!»
В Ялте туман. День моих именин прошел в угрюмом молчании*, я был нездоров.
Нового ничего нет. Скоро в Москве будет д-р Розанов и побывает у тебя.
Будь здорова, кланяйся.
Твой Antoine.
Книппер О. Л., 22 января 1900*
3010. О. Л. КНИППЕР
22 января 1900 г. Ялта.
22 янв.
Милая актриса, 17 янв<аря> я получил телеграммы от Вашей мамы и брата, от дяди Александра Ивановича (подпись — дядя Саша) и Н. Н. Соколовского*. Будьте добры, передайте им мою сердечную благодарность и выражение моей искренней симпатии.
Отчего Вы не пишете? Что случилось? Или Вы так уж увлеклись муаровой шелковой подкладкой на отворотах?* Ну, что делать, бог с Вами.
Говорят, что в мае Вы будете в Ялте*. Если это уже решено, то почему бы не похлопотать заранее о театре? Здешний театр в аренде, без переговоров с арендатором, актером Новиковым, обойтись никак нельзя. Вот если б поручили мне, то я бы, пожалуй, переговорил с ним.
17 января — день именин и избрания в академики — прошло тускло и хмуро, так как я был нездоров. Теперь я выздоровел, но прихворнула мать. И эти маленькие беды совсем отбили всякий вкус и к именинам и к академическому званию, и они же помешали написать Вам и ответить на телеграммы в свое время.
Теперь мать выздоравливает.
Видаюсь с Средиными. Они бывают у нас, а я бываю у них очень, очень редко, но всё же бываю. Доктор Розанов (один из тех сумасшедших, которых мы видели в Кокозе)* скоро будет в Москве, побывает у Маши; сделайте так, чтобы он побывал в театре.
Итак, стало быть, Вы мне не пишете и нескоро еще соберетесь написать. Виною всему муаровые шелковые отвороты на сюртуке. Я понимаю Вас!
Целую Вам ручку.
Ваш А. Чехов.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, угол Мерзляков. пер., д. Мещериновой.
Чеховой М. П., 22 января 1900*
3011. М. П. ЧЕХОВОЙ
22 января 1900 г. Ялта.
Милая Маша, вчера мать весь день лежала; держали ее в постели, боялись, как бы не было воспаления легких. Сегодня ей уже разрешается сидеть и ходить по своей комнате, и уже находим излишним ставить термометр. Она просится в кухню.
Материя понравилась матери. Занавески для дверей тоже получены. Эти лучше, но всё же жидоваты немножко. Распоряжусь пришить.
Нового ничего нет. Всё благополучно. Ворота уже на своем месте.
Будь здорова.
Твой Antoine.
22 янв.
Как здоровье Коновицера?*
На обороте:
Москва. Марии Павловне Чеховой.
Мл. Дмитровка, д. Шешкова.
Суворину А. С., 23 января 1900*
3012. А. С. СУВОРИНУ
23 января 1900 г. Ялта.
23 янв.
Новая пьеса*, 1 и 2 акты, мне понравилась, и я нахожу даже, что она лучше «Татьяны Репиной»*. Та ближе к театру, а эта ближе к жизни. 3-й акт не определился, потому что в нем нет действия, нет даже ясности в замысле. Быть может, для того, чтобы он определился и стал ясен, надо сначала написать 4-й акт. В 3-м акте объяснение мужа с женой сбивается на сумбатовские «Цепи»*; и я предпочел бы, чтобы жена всё время оставалась за кулисами и чтобы Варя, — как это и бывает в жизни в подобных случаях, — верила больше отцу, чем матери.
Замечаний у меня немного*…Образованный дворянин, идущий в попы, — это уже устарело и не возбуждает любопытства. Те, которые пошли в попы, точно в воду канули; одни, ставши ординарными архимандритами, ожирели и уже давно забыли про всякие идеи, другие — бросили всё, живут на покое. От них ничего определенного не ждали, и они ничего не дали; и на сцене молодой человек, собирающийся в попы, будет просто несимпатичен публике, а в его девстве и целомудрии увидят нечто скопческое. Да и актер будет играть его нелепо. Лучше бы Вы взяли молодого ученого, тайного иезуита, мечтающего о соединении церквей, или кого-нибудь другого, только такого, чтобы представлялся крупнее, чем дворянин, идущий в попы.