Посмотрись в самовар: точно такая кривая физиономия у меня была все эти четыре дня; дантист вырвал зуб так удачно, что образовалось воспаление надкостницы верхней челюсти, я вопил караул, не спал, не ел; пришлось резать.
Побывай в «Таганр<огском> вестнике» и попроси высылать мне оную почтенную газету с 1-го марта в Лопасню. Письма же свои посылай мне в Ниццу до 1-го апреля. Как здоровье твоей мамы? Поклон ей и девочкам. Будь здоров, жму руку.
Твой А. Чехов.
22 февр.
Поклон тете Марфочке.
«Т<аганрогский> в<естник>» высылается мне с 1-го янв<аря> в Ниццу.
На обороте:
Георгию Митрофановичу Чехову.
Таганрог. Конторская ул., с. дом. Russie.
Чехову О. Г. и Чехову Мих. П., 22 февраля (6 марта) 1898*
2254. О. Г. и Мих. П. ЧЕХОВЫМ
22 февраля (6 марта) 1898 г. Ницца.
22 февр.
Милая моя посажёная дочь Ольга Германовна, поздравляю Вас с прибавлением семейства* и желаю, чтобы Ваша дочь была красива, умна, занимательна и в конце концов вышла бы за хорошего человека, по возможности кроткого и терпеливого, который от своей тещи не выскочил бы в окошко. До меня давно уже дошла весть о Вашей семейной радости, я разделил эту радость всей душой, не поздравил же Вас до сих пор, потому что мне было не до того, у меня у самого взыгрались во чреве младенцы — от сильнейшей боли. Дантист сломал мне зуб, потом вырывал его в три приема и, вероятно, заразил меня, так как образовался инфекционный периостит в верхней челюсти, мою физиономию перекосило, я полез на стены от боли. Была тифозная лихорадка. Третьего дня мне делали операцию*. Теперь легче. За сим, всё нижеследующее относится к Вашему мужу.
Я не могу привезти английского альманаха, но прислать по почте могу; только следует написать название альманаха. Ты спрашиваешь, какого я мнения насчет Зола и его процесса. Я считаюсь прежде всего с очевидностью: на стороне Зола вся европейская интеллигенция и против него всё, что есть гадкого и сомнительного. Дело стоит так: представь, что университетская канцелярия по ошибке исключила одного студента вместо другого, ты начинаешь протестовать, а тебе кричат: — «вы оскорбляете науку!», хотя между унив<ерситетской> канцелярией и наукой только то одно общее, что и чиновники и профессора одинаково носят синие фраки; ты клянешься, уверяешь, обличаешь, тебе кричат: «доказательств!» — «Извольте, говоришь ты, пойдем в канцелярию и заглянем там в книги». — «Нельзя! Это канцелярская тайна!…» Вот и вертись тут. Психология франц<узского> правительства ясна. Как порядочная женщина, изменивши раз мужу, делает потом ряд грубых ошибок, становится жертвой наглого шантажа и в конце концов убивает себя — и всё для того, чтобы скрыть свою первую ошибку, так и франц<узское> правительство идет теперь напролом, зажмурив глаза, валяя направо и налево, лишь бы только не сознаться в ошибке.
«Нов<ое> время» ведет нелепую кампанию*, зато большинство русских газет если и не за Зола, то против его преследователей. Кассация не поведет ни к чему*, даже при благоприятном исходе. Вопрос решится сам собой, как-нибудь случайно, вследствие взрыва тех паров, которые скопляются во французских головах. Всё обойдется.
Нового ничего нет. Всё, если не считать периостита, обстоит благополучно. Физиономия всё еще смотрит в сторону. Будьте здоровы. Если мамаша всё еще у вас, то поклон ей. Домой послано много душистого мыла. Вот если бы вы были в Мелихове, то и вам достался бы кусок.
Ваш папаша А. Чехов.
На конверте:
Ярославль. Ольге Германовне Чеховой.
Духовская ул., д. Шигалевой. Russie.
Ковалевскому М. М., 23 февраля (7 марта) 1898*
2255. М. М. КОВАЛЕВСКОМУ
23 февраля (7 марта) 1898 г. Ницца.
7 марта.
Дорогой Максим Максимович, мы приедем к Вам обедать в среду.
Желаю всего хорошего и крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
Понедельник.
Чехову Ал. П., 23 февраля (7 марта) 1898*
2256. Ал. П. ЧЕХОВУ
23 февраля (7 марта) 1898 г. Ницца.
23 февр.
Брат!!
Правительство, как бы желая показать, что оно не против твоих ухаживаний за театральной девицей*, распорядилось поставить 13 февраля моего «Иванова»*. И Холева также, посоветовавшись с Домашевой*, желая доставить тебе удовольствие, приказал снять с репертуара твоего «Платона Андреича» и поставить мое «Предложение»*. Как видишь, всё идет как по маслу.
И здоровье мое тоже в таком положении, что вы, мои наследники, можете только радоваться. Дантист сломал мне зуб*, потом дергал три раза — и в результате инфекционный периостит верхней челюсти. Боль была неистовая, и благодаря лихорадке пришлось пережить состояние, которое я так художественно изобразил в «Тифе» и которое испытывала интеллигенция, глядя на твоего «Платона Андреича». Чувство полноты и кошмар. Третьего дня сделали разрез, теперь опять сижу за столом и пишу. Наследства же ты не получишь.
Приеду я домой в апреле, около десятого. До того времени адрес мой остается без перемены.
Получил из Ярославля известие, что у Миши родилась дщерь. Новоиспеченный родитель на седьмом небе.
В деле Зола «Нов<ое> время» вело себя просто гнусно*. По сему поводу мы со старцем обменялись письмами* (впрочем в тоне весьма умеренном) — и замолкли оба. Я не хочу писать и не хочу его писем, в которых он оправдывает бестактность своей газеты тем, что он любит военных, — не хочу, потому что всё это мне уже давно наскучило. Я тоже люблю военных, но я не позволил бы кактусам, будь у меня газета*, в Приложении печатать роман Зола задаром*, а в газете выливать на этого же Зола помои — и за что? за то, что никогда не было знакомо ни единому из кактусов, за благородный порыв и душевную чистоту. И как бы ни было, ругать Зола, когда он под судом, — это не литературно.
Твой портрет получил и подарил его* уже одной француженке с надписью: «Ce monsieur a un immense article, très agréable pour dames»[51]. Она подумает, что речь идет о какой-нибудь твоей статье по женскому вопросу.
Пиши, не стесняйся. Поклон Н<аталье> А<лександровне> и детям.