Леля пришла ко мне во флигель. Ну, будь здоров и благополучен. Кланяйся всем.
Твой А. Чехов.
Мерперту Я. С., 6 июля 1898*
2342. Я. С. МЕРПЕРТУ
6 июля 1898 г. Мелихово.
6/18 июль. Лопасня, Моск. губ.
Многоуважаемый Яков Семенович, обращаюсь к Вам с большой просьбой, исполнением которой Вы меня очень обяжете. Дело в том, что известный издатель Larousse в Париже выпустил в свет географический атлас (Atlas Larousse illustré). Когда я жил во Франции, то при мне вышел 21 выпуск (21 fascicules), по 60 сантимов, которые я и купил*. Теперь мне не хватает остальных выпусков, вышедших после моего отъезда из Парижа. Будьте добры, побывайте в каком-нибудь книжном магазине и попросите, чтобы магазин написал мне, сколько стоят выпуски атласа, начиная с 22-го, с пересылкой до Лопасни.
Я вышлю деньги через Crédit Lionnais, и тогда пусть магазин вышлет мне все эти выпуски — повторяю, — начиная с 22-го. Только пусть он ответит мне поскорее, так как в августе я уеду на Кавказ.
Простите, что я Вас, занятого, делового человека, обременяю таким скучным поручением. Мне стыдно, но я утешаю себя соображением, что, быть может, и я когда-нибудь пригожусь Вам и исполню какое-нибудь Ваше поручение.
Осенью или весной я приеду в Париж и проживу там месяц-другой и тогда побываю у Вас 42 rue du Louvre и попрошу Вас познакомить меня с гг. Дрейфус. Буду надеяться, что на этот раз уж никто и ничто не помешает мне.
От души желаю Вам всего хорошего — здоровья, побольше денег и успехов по службе.
Искренно Вас уважающий
А. Чехов.
Марку передайте книжному магазину для ответа.
Это мой адрес. Только вместо «à Moscou» лучше писать в скобках «Moscov. gouv.» (Moscov. gouv.).
Сумбатову (Южину) А. И., 6 июля 1898*
2343. А. И. СУМБАТОВУ (ЮЖИНУ)
6 июля 1898 г. Мелихово.
6 июль.
Assurance Tchekhoff
Милый Александр Иванович, большущее тебе спасибо за письмо и за приглашение*. Письмо я прочел с большою радостью, приглашение же вызвало в моей душе печаль, так как воспользоваться им я никак не могу. Вот тебе мое assurance[54], самое правдивое: я пишу, тороплюсь наверстать то, что задолжал зимой, — и так до середины августа, а потом на юг, должно быть, на Кавказ. Когда уж тут в Требуны?* Если я, не написавши двух-трех повестей, поеду куда-нибудь благодушествовать, то меня начнет терзать совесть. Ты наработался, тебе можно отдыхать*, а ведь я ленился чёрт знает сколько времени, и у меня от долгого отдыхания даже в ушах шумит. Один рассказ послал в «Ниву», другой в «Русскую мысль», теперь пишу третий*…
С Немировичем я уже списался*. По всей вероятности, он скоро будет в Москве и оттуда приедет ко мне — так, по крайней мере, обещал. Кстати про Москву. В литературе тихо, всё умственное скучно, жуётся по-старому; зато в «Эрмитаже» очень хорошая зернистая икра и в «Аквариуме» у Омона недурно*. Виделся с Шехтелем, говорили о будущем клубе. Был длинный разговор в присутствии Суворина и его московского фельетониста*, и я говорил и настаивал на том, что если открывать литературный клуб, то открывать его en grand. Если в начале повести мелко и дешево, то дело трахнется в начале же.
У меня гостят Т. Щепкина-Куперник и парижский И. Павловский* (И. Яковлев), мой земляк.
Ты, должно быть, перепутал меня с каким-то другим доктором*. Я вовсе не прописывал тебе ни Мариенбада, ни электросветовых ванн. Напротив, я говорил, что Мариенбад для тебя еще рано. И много ходить я тебе не советовал. Я говорил, что не надо много сидеть.
Будь здоров и благополучен и не бойся нефрита, которого у тебя нет и не будет. Ты умрешь через 67 лет, и не от нефрита; тебя убьет молния в Монте-Карло*.
Если не скучно, то черкни мне еще что-нибудь до 15-го августа. Марии Николаевне поклон и привет.
Твой А. Чехов.
Морозовой М. И., 7 июля 1898*
2344. М. И. МОРОЗОВОЙ
7 июля 1898 г. Мелихово.
7 июль. Милая тетя,
Податель сего Иван Яковлевич Павловский, наш земляк, имеет передать Вам наш поклон и привет.
Будьте здоровы и благополучны.
Ваш А. Чехов.
Ее высокоблагородию Марфе Ивановне Морозовой.
Монастырская ул., д. Лободы.
Авиловой Л. А., 10 июля 1898*
2345. Л. А. АВИЛОВОЙ
10 июля 1898 г. Мелихово.
10 июль.
Вы хотите только три слова, а я хочу написать их двадцать.
В Скопинском уезде я не был и едва ли поеду туда. Живу я у себя дома, кое-что пописываю* — стало быть, занят. И много гостей, которые меня не пускают.
Здоровье мое недурно. За границу я едва ли поеду, так как у меня нет денег и взять их негде.
Теперь о Вас. Что Вы поделываете? Что пишете? Я часто слышу о Вас так много хорошего, и мне грустно, что в одном из своих писем я критиковал Ваши рассказы* («На изломе») и этой ненужной суровостью немножко опечалил Вас. Мы с Вами старые друзья; по крайней мере, я хотел бы, чтобы это было так. Я хотел бы, чтобы Вы не относились преувеличенно строго к тому, что я иногда пишу Вам. Я человек не серьезный; как Вам известно, меня едва даже не забаллотировали в «Союзе писателей»* (и Вы сами положили мне черный шар). Если мои письма бывают иногда суровы или холодны, то это от несерьезности, от неуменья писать письма; прошу Вас снисходить и верить, что фраза, которою Вы закончили Ваше письмо: «если Вам хорошо, то Вы и ко мне будете добрее», — эта фраза строга не по заслугам. Итак, я хотел бы, чтобы Вы прислали мне что-нибудь Ваше — оттиск или просто в рукописи. Ваши рассказы я всегда читаю с большим удовольствием. Буду ждать.
Больше писать не о чем, но так как Вам во что бы то ни стало хочется видеть мою подпись с большим хвостом вниз, как у подвешенной крысы, и так как на той странице уже не осталось места для хвоста, то приходится так или иначе дотянуть до этой страницы. Будьте здоровы. Крепко жму Вам руку и от всей души благодарю за письмо.
Ваш А. Чехов.