Как сошел у Вас спектакль?^*

Вообще что нового?

Да, Иванов (управл<яющий> Б<арятински>х) женат на второй.

Приехать скоро не могу.

Желаю Вам всего хорошего. Простите за поручение.

Ваш А. Чехов.

Немировичу-Данченко Вл. И., 26 ноября 1896^*

1825. Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

26 ноября 1896 г. Мелихово.

Лопасня, 96 26/XI.

Милый друг, отвечаю на главную суть твоего письма — почему мы вообще так редко ведем серьезные разговоры^*. Когда люди молчат, то это значит, что им не о чем говорить или что они стесняются. О чем говорить? У нас нет политики, у нас нет ни общественной, ни кружковой, ни даже уличной жизни, наше городское существование бедно, однообразно, тягуче, неинтересно — и говорить об этом так же скучно, как переписываться с Луговым. Ты скажешь, что мы литераторы и что это уже само по себе делает нашу жизнь богатой. Так ли? Мы увязли в нашу профессию по уши, она исподволь изолировала нас от внешнего мира — и в результате у нас мало свободного времени, мало денег, мало книг, мы мало и неохотно читаем, мало слышим, редко уезжаем… Говорить о литературе? Но ведь мы о ней уже говорили… Каждый год одно и то же, одно и то же, и всё, что мы обыкновенно говорим о литературе, сводится к тому, кто написал лучше и кто хуже; разговоры же на более общие, более широкие темы никогда не клеятся, потому что когда кругом тебя тундра и эскимосы, то общие идеи, как неприменимые к настоящему, так же быстро расплываются и ускользают, как мысли о вечном блаженстве. Говорить о своей личной жизни? Да, это иногда может быть интересно, и мы, пожалуй, поговорили бы, но тут уж мы стесняемся, мы скрытны, неискренни, нас удерживает инстинкт самосохранения, и мы боимся. Мы боимся, что во время нашего разговора нас подслушает какой-нибудь некультурный эскимос, который нас не любит и которого мы тоже не любим; я лично боюсь, что мой приятель Сергеенко, ум которого тебе нравится, во всех вагонах и домах будет громко, подняв кверху палец, решать вопрос, почему я сошелся с N в то время, как меня любит Z. Я боюсь нашей морали, боюсь наших дам… Короче, в нашем молчании, в несерьезности и в неинтересности наших бесед не обвиняй ни себя, ни меня, а обвиняй, как говорит критика, «эпоху», обвиняй климат, пространство, что хочешь, и предоставь обстоятельства их собственному роковому, неумолимому течению, уповая на лучшее будущее.

А за Гольцева я, конечно, рад и завидую ему^*, ибо в его годы я уже буду не способен. Гольцев мне очень нравится, и я его люблю.

За письмо благодарю тебя от всего сердца и крепко жму тебе руку. Увидимся после 12-го декабря, а до этого времени тебя не сыщешь. Кланяйся Екатерине Николаевне и будь здоров. Пиши, буде придет охота. Отвечу с превеликим удовольствием.

Твой А. Чехов.

Евтушевскому А. П., 27 ноября 1896^*

1826. А. П. ЕВТУШЕВСКОМУ

27 ноября 1896 г. Мелихово.

Многоуважаемый Андрей Павлович!

Я написал о Вас П. Ф. Иорданову^*, как Вы того желали, о чем и спешу сообщить Вам. Кланяюсь Вашим детям и желаю, чтобы Ваши хлопоты и заботы увенчались полным успехом.

Искренно Вас уважающий

А. Чехов. 96 27/XI.

Отметки Вашего сына^* мне очень понравились; я хуже учился.

Чехову М. П., 27 ноября 1896^*

1827. М. П. ЧЕХОВУ

27 ноября 1896 г. Мелихово.

26-го ноября в 6-м часу вечера у нас в доме произошел пожар. Загорелось в коридоре около материной печи. С обеда до вечера воняло дымом, жаловались на угар, вечером в щели между печью и стеной увидели огненные языки. Сначала трудно было понять, где горит: в печи или в стене. В гостях был князь^*, который стал рубить стену топором. Стена не поддавалась, вода не проникала в щель; огненные языки имели направление кверху, значит была тяга, между тем горела не сажа, а, очевидно, дерево. Звон в колокол. Дым. Толкотня. Воют собаки. Мужики тащат во двор пожарную машину. Шумят в коридоре. Шумят на чердаке. Шипит кишка. Стучит топором князь. Баба с иконой. Рассуждающий Воронцов. В результате: сломанная печь, сломанная стена (против ватера), содранные обои в комнате матери около печи, сломанная дверь, загаженные полы, вонь сажей — и матери негде спать. А еще, кроме всего, новый повод известному тебе лицу^* нести чепуху и орать.

Заявляю убытков на 200 руб.

У нас Лика. Кланяюсь.

Ваш папаша^*

А. Чехов.

Печка была сделана ужасно глупо. 96. 27/XI.

На конверте:

Ярославль. Михаилу Павловичу Чехову.

Духовская ул., д. Шигалевой.

Чеховой М. П., 29 ноября 1896^*

1828. М. П. ЧЕХОВОЙ

29 ноября 1896 г. Мелихово.

Комм<ерческое> о-во выдаст 150 р. Можно звать печника и плотника^*. Чем раньше приедет печник, тем лучше, а то мать замучилась. Пришли печника поскорее. Глина будет готова. Всё благополучно. У нас Владимир Николаевич^*, который тебе кланяется.

Желаю всех благ! Поклон Лике и Варе^*.

Твой А. Чехов. 96 29/XI.

Спроси печника, нужен ли войлок, купи его у Мюра. У Вани возьми книги. Войлок пусть Мюр пришлет.

На обороте:

Москва. Марии Павловне Чеховой.

Сухаревская Садовая, д. Кирхгоф, кв. 17.

Чехову Г. М., 29 ноября 1896^*

1829. Г. М. ЧЕХОВУ

29 ноября 1896 г. Мелихово.

Лопасня, 96 29/XI.

Милый, бедный Жоржик, судьба загнала тебя в Анапу!^* Но нет худа без добра: во-первых, ты теперь как-никак все-таки агент, вроде вашего превосходительства, и, во-вторых, никогда так не ценишь и не любишь родины, как на чужой стороне. Хуже всего, что эту зиму к нам не приедешь.

Чтобы доставить тебе, изгнаннику, хотя минутное развлечение, буду с каждой почтой высылать тебе какую-нибудь чепушенцию — отдельные номера газет, каких (предположительно) нет в Анапе, и разные брошюрки вроде «Битвы русских с кабардинцами» и «лечения мозолей»^*. На сей раз посылаю книжку «Читателя». Я буду посылать, а ты, когда разбогатеешь, возвратишь мне почтовые расходы.