Честь имею кланяться. Нижайший поклон двенадцати коленам израильским*.
Твой А. Чехов.
Фоти К. Е., 7 марта 1895*
1538. К. Е. ФОТИ
7 марта 1895 г. Мелихово.
Ст. Лопасня, Моск. — Курск. д. 95 7/III.
Многоуважаемый Константин Егорович!
Посылаю для городской библиотеки книги*, в большинстве полученные мною от авторов, переводчиков или издателей. Многие из них, именно те, которые снабжены автографами, имеют для меня особенную ценность, и это обстоятельство объясняет, почему я решаюсь предлагать книги, которые, быть может, уже имеются в нашей библиотеке и не обогатят собою ее каталога. Прошу Вас принять их и разрешить мне и впредь присылать книги, причем в следующие разы я буду направлять свои посылки непосредственно в библиотеку.
Подписным листам давно уже дал ход*. Один из них я оставил у себя, а прочие роздал следующим лицам, учившимся в Таганрогской гимназии: А. П. Коломнину, артисту А. М. Яковлеву, П. А. Сергеенко и своему брату.
Позвольте пожелать Вам и Вашему семейству всего хорошего и пребыть искренно уважающим и преданным.
А. Чехов.
P. S. Мой посланный забыл заплатить на станции за пересылку книг и потому прилагаю 5 р., которые благоволите послать на вокзал вместе с накладной.
Жиркевичу А. В., 10 марта 1895*
1539. А. В. ЖИРКЕВИЧУ
10 марта 1895 г. Мелихово.
Ст. Лопасня, М.-К. д., 95 10/III.
Многоуважаемый Александр Владимирович!
Невзирая на Ваше доброе расположение ко мне и внимание, которым я так дорожу, я, к великому моему огорчению, вынужден отказать Вам по всем пунктам*.
Во-первых, фотографии моей у меня нет; в феврале я был в Петербурге и снимался у Шапиро, и уехал, не дождавшись, когда карточки будут готовы. Если Шапиро пришлет мне, то и я пришлю Вам (конечно, в обмен на Ваш портрет), а пока простите.
Во-вторых, написать откровенно свое мнение о Вашей поэме, написать так, как бы Вы желали, — мне решительно не под силу. То есть я могу много наговорить Вам, но всё это будет околесица, на которую Вы только рукой махнете. Стихи не моя область, их я никогда не писал, мой мозг отказывается удерживать их в памяти, и их, точно так же, как музыку, я только чувствую, но сказать определенно, почему я испытываю наслаждение или скуку, я не могу. В прежнее время я пытался переписываться с поэтами и высказывать свое мнение*, но ничего у меня не выходило, и я скоро надоедал, как человек, который, быть может, и хорошо чувствует, но неинтересно и неопределенно излагает свои мысли. Теперь я обыкновенно ограничиваюсь только тем, что пишу: «нравится» или «не нравится». Ваша поэма мне понравилась.
Что же касается рассказа, который Вы пишете*, то тут другое дело, я готов критиковать его хоть на двадцати листах, и если Вы со временем пришлете мне его и пожелаете узнать мое мнение, то я с большим удовольствием и прочту и напишу Вам более или менее определенно и буду при этом чувствовать себя свободно.
Письмо покойного Крестовского*, напечатанное в «Историческом вестнике», — хорошее письмо, и, думаю, оно будет иметь успех в литературных кружках. В этом письме чувствуется литератор, и притом очень умный, доброжелательный литератор.
Позвольте мне еще раз поблагодарить Вас и крепко пожать руку.
Искренно преданный
А. Чехов.
Лаврову В. М., 11 марта 1895*
1540. В. М. ЛАВРОВУ
11 марта 1895 г. Мелихово.
Неужели «Артист» лопнул?* А между тем я написал для него рассказ!! Посылаю желаемое письмо*, хотя, как мне кажется, я должен не 620 р., а немножко меньше. Должно быть, Сапега немножко сфантазировал в своей бухгалтерии. Впрочем, чёрт с ним. Если разница есть, то очень небольшая, меньше 100 р.
В Петербурге дан мне совет: выпускать книгу, невзирая ни на что*. Когда книга выйдет, тогда виднее будет.
Весна! Не хочется уезжать из дому и в то же время очень хочется повидаться со всеми вами.
Как поживает В<иктор> А<лександрович>? Я весьма соскучился.
Будь здоров. Тысячекратное тебе спасибо за «Поланецких»*. Крепко жму руку и низко кланяюсь.
Твой А. Чехов 11 марта.
Суворину А. С., 16 марта 1895*
1541. А. С. СУВОРИНУ
16 марта 1895 г. Мелихово.
16 марта.
Вы писали, что будете в Москве, я всё ждал от Вас телеграммы или письма, рассчитывая повидаться, но, очевидно, Вы изменили Ваши планы насчет Москвы. Вместо Вас небо послало мне Лейкина*, который приезжал ко мне с Ежовым и Грузинским — двумя молодыми тюфяками, которые не проронили ни одного слова, но нагнали на всю усадьбу лютую скуку. Лейкин обрюзг, опустился физически, облез, но стал добрее и душевнее; должно быть, скоро умрет. Моя мать, заказывая мяснику мясо, сказала, что нужно мясо получше, так как у нас гостит Лейкин из Петербурга. «Это какой Лейкин? — изумился мясник. — Тот, что книги пишет?» — и прислал превосходного мяса. Стало быть, мясник не знает, что я тоже пишу книги, так как для меня он всегда присылает одни только жилы.
Приезжал ко мне из Москвы доктор, почитатель Нитче*, очень милый и очень умный человек, с которым приятно было провести два дня. Иваненко, флейтист, которого Вы у меня видели, заболел горловой чахоткой. Вот и все новости.
Итак, «Сахалин» мы выпускаем, не дожидаясь разрешения*. Книга выходит толстая, с массою примечаний, анекдотов, цифр… Авось пройдет. А не пройдет, то так тому и быть — всё равно умирать.
Читали ли Вы* в февральском «Историческом вестнике» «Таинственную корреспондентку»? Не знаете ли, кто эта особа? Вот бы рассказ написать! Жаль, не знаю истории, а то написал бы. Удивительная особа, если только она не сочинена.
Ваше маленьк<ое> письмо насчет физических игр для студентов* принесет пользу, если Вы будете настойчиво и часто говорить на эту тему. Игры положительно необходимы. Это и здорово, и красиво, и либерально, либерально в том смысле, что ничто так не служит к слиянию сословий и проч., как уличные и общественные игры. Игры дали бы нашей молодежи, живущей одиноко, знакомых; молодые люди чаще бы влюблялись. Но игры должны быть учреждены не раньше, как студент российский перестанет быть голодным. Натощак никакой крокет, никакие коньки не заставят студиоза быть бодрым.