15 мая 1892 г. Мелихово.
15 май. Мелихово.
Где Вы? Судя по маленькому письму* о Баранове, Вы уже в Петербурге, а судя по объявлению о даче до июля, Вы не купили себе имения и бросили покупку. Мне кажется, что Вы никогда не купите себе имения, потому что ищете того, чего нет. Такого имения, которое нравилось бы покупателю и сегодня и завтра, и в целом и в частностях, не находил, вероятно, еще ни один человек. Чтобы имение нравилось, надо в нем родиться или связать с ним приятное воспоминание. Я думаю, что при покупке имения нужно только, чтобы оно было по карману и хотя бы издали подходило под привычные жизненные условия, чтобы был кабинет, парк, солнце, почта…, а остальное само приложится. Всё победит привычка. Как привыкают к штанам, так привыкают и к имению. Быть может, я ошибаюсь, но мне кажется, что если бы я продолжал выбирать, то до самой старости жил бы в городе. Вам Мелихово ужасно, ужасно не понравилось, и мне оно при покупке не нравилось, но теперь я привык и к полю, и к деревьям, и к людям, и чувствую себя дома. Быть может, я буду со временем каяться и продавать Мелихово, но зато весну я провел великолепно. Хоть день, да мой. Спасибо богу и за весну.
Простите, голубчик, я не выслал Вам еще долга. Цертелев надувает меня*. Я уже прочел корректуру, послал конец, а ответа нет и нет! Вероятно, мне не заплатят, ибо дела и судьба журнала тесно связаны с крахом нотариуса Боборыкина. Потерпите, вышлю долг, ибо пишу еще повесть*.
Мужиков и лавочников я уже забрал в свои руки, победил. У одного кровь пошла горлом, другой руку деревом ушиб, у третьего девочка заболела… Оказалось, что без меня хоть в петлю полезай. Кланяются мне почтительно, как немцы пастору, а я с ними ласков — и всё идет хорошо.
У меня есть лесной участок в 150 десятин, которого Вы не видели. Там есть проточная вода. Езжу туда на беговых дрожках и высматриваю место для постройки хутора. Глушь, тишина, соловьи, лоси… Можно устроить для лета очаровательный уголок. Земля моя оказалась превосходной. А что мне врали про нее мужики и ямщики! Когда покупаешь имение, никого не нужно слушать. Ямщик скажет: «Скучное тут имение!», а у покупателя дух падает.
В Давыдовой пустыни поднимали колокол. Звонит неважно, глухо; говорят, что разбили. Место, где монастырь, похоже немножко на Святые горы. Прекрасная мельница. От нас 2–3 версты. В монастырских прудах кишмя кишит рыба.
Ваше письмо о Баранове прекрасно. Сильно и искренно, и очень интересно. Но только не финал «возлюбим друг друга»*. Нельзя говорить о любви, отхлеставши людей по щекам. Да и не за что любить Баранова и Мещерского. Пускай грызутся! Вообще, кстати говоря, к Вашим письмам ужасно не идут божественные слова. Я знаю, что Вы вовсе не божественный, не дряхлый человек, и потому, когда Вы в финале письма начинаете говорить о взаимной любви или о своей старости, то моя душа кричит караул. Финалы должны быть такие, как у Вас было насчет голов*, к<ото>рые нужно приставлять тем, у кого их нет. Толпу не следует мазать по губам хорошими мягкими словами, а ее следует пужать. Если бы я был журналистом, то был бы строг и неумолим.
Ну, конечно, Вы в Мелихово уже не хотите? Мне это ужасно грустно; оттого, что Мелихово Вам не понравилось*, оно потеряло в моих глазах половину своей цены, хотя я и знаю, что оно не так худо, как Вам показалось. Я жалел, что Вас не было, когда цветущий сад был белым и пели соловьи. Что касается реки, то к ней ездить можно, а в дурную погоду отсутствие ее представляет удобство: сырости нет. Что же касается рессорного экипажа, то для Вас я теперь могу достать его у соседей. Дорога теперь хороша. Через деревню теперь не придется ехать, так как ворота мы переносим на другую сторону, в поле, и у нас дорога теперь собственная, через наше поле.
Будьте здоровы. Всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
Черкните хоть две строчки.
Меньшикову М. О., 19 мая 1892*
1181. М. О. МЕНЬШИКОВУ
19 мая 1892 г. Мелихово.
19 май.
Многоуважаемый Михаил Осипович!
Повесть я постараюсь прислать в конце этого месяца* или же в начале июня. Мне кажется, что к этому времени она будет готова. Пишу я вообще медленно, с натугой, с частыми остановками и переделками, — от этого и происходят мои всегдашние запаздывания. Рад бы поскорей, да не умею.
Чтение корректуры я считаю необходимым и никогда корректуры не задерживаю. Адрес, куда высылать ее, сообщу своевременно. Повесть будет содержать около трех листов обычного толстожурнального размера. Этак между 3 и 4 листами. Если Вы пишете, что чем больше, чем лучше, то, значит, придется как раз впору.
Если случится Вам писать мне, то не откажите сообщить мне, где в настоящее время находится И. Л. Щеглов*.
Желаю Вам всего хорошего.
Искренно уважающий
А. Чехов.
Суворину А. С., 19 мая 1892*
1182. А. С. СУВОРИНУ
19 мая 1892 г. Москва.
19 май.
Я писал Вам; очевидно, письмо мое пропало или разминулось с Вашим. Что Буренин болен, это не беда*: страдания ведут к совершенству. Но Настю* бедную очень жаль. Ее гонит в рост, она скоро будет с Вас ростом, комплекция у нее не из важных; вероятно, будет часто хворать, пока не окрепнет и не перевалит за 20 лет. Если у нее только малокровие, то почему же 39°? Если инфлуэнца, то не лучше ли ехать в деревню, а не за границу, где тоже инфлуэнца? Не верю я в целебную силу заграничных поездок. Вагонная качка, подлые табльдоты, отсутствие печей, твердая почва под ногами и магазинная суета — всё это, по-моему, не вредно только здоровому. Извините, что я вмешиваюсь, но Насте в Феодосию лучше бы.
А за Вас меня берут тоска и досада. Жить теперь в Петербурге! Как бы ни была плоха и скучна деревня, она все-таки во сто крат лучше города. Вы пишете, что поехали бы в Киев и купили бы первый попавшийся хутор. Но ведь это Вам не по характеру. Во-первых, Вы не купите, потому что Вам ничто не понравится, а если купите, то через три дня станете скучать и досадовать на себя за покупку. Надо Вам не хутор, а имение. Знаете что? Соберите Вы все Ваши рукописи, поезжайте в Троицкую лавру и займите там самый лучший номер. Это будет превосходная дача, и не свяжет она Вас. Вифания великолепна*. Окрестности лавры тоже. Экипажей много, и для ума и наблюдательности пищи много. В гостиницах же по заказу приготовляют всё что угодно, даже артишоки и соловьиные языки. И я бы к Вам приехал. И Вы бы ко мне, если Мелихово Вам не окончательно опротивело.
Кундасовой я был бы очень, очень рад, как ангелу небесному. Если бы я был побогаче, то устроил бы у себя для нее отдельный флигель с мезонином.
Я в Москве. Вызван сюда письмом кн. Цертелева*. Пишет, что хочет дать денег. Схожу завтра*, и если мне скажут, что он уехал или что-нибудь вроде, то махну рукой и возвращусь к пенатам.