Отец болен онемением рук. У бедной Ма-Па инфлуэнца или брюшной тиф — точный диагноз еще не поставлен, но положение не из легких. Я провел несколько унылых дней и ночей.
Когда Вас сделают генералом, то не причислите ли Вы меня к себе на службу? А я бы Вам за это выхлопотал какой-нибудь орден — сиамский или бухарский. Мне нужно послужить хоть один месяц, чтобы иметь указ об отставке*.
Жаль, что с Григоровичем Вы встретились у Татищева, а не у меня. Этот старик бывает очень интересен, когда разойдется. Картинность выражения, остроумие и живость необыкновенные.
Были у Худекова?
Скоро весна. У нас оттепель. Если бы не лазаретное настроение, то жилось бы сносно.
Марии Владимировне, Василисе Пантелевне и семье Голубевых мой сердечный привет. Не забывайте нас и пишите.
Ваш А. Чехов.
Меньшикову М. О., 31 января 1893*
1274. М. О. МЕНЬШИКОВУ
31 января 1893 г. Мелихово.
31 янв. Ст. Лопасня.
Многоуважаемый Михаил Осипович, возвращаю Вам фотографию* и прошу передать ее Павлу Александровичу*. Простите за кунктаторство.
Я уже дома, но работаю отвратительно, так как чувствую себя сильно не в духе. У меня больны отец и сестра. У сестры, кажется, тиф.
Желаю Вам всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
Альбову М. Н., 5 февраля 1893*
1275. М. Н. АЛЬБОВУ
5 февраля 1893 г. Мелихово.
Ст. Лопасня. 5 февр.
Вы, дорогой Михаил Нилович, хотите от меня определенного ответа*. Значит, Вы хотите, чтобы я обманул Вас. Срок я могу назначить, но ведь не от меня зависит кончить повесть к сроку. Пароходы ходят по расписанию, но ни один капитан не скажет Вам, когда пароход придет к месту. Всё зависит от состояния машины, погоды и проч. Простите за это пошлое шкиперское сравнение, но, право, не знаю, как увильнуть от Вас и в то же время не навлечь на себя Вашего гнева.
У нас солнце светит уже по-весеннему, но в доме пасмурно. Сильно больна сестра.
Передайте Баранцевичу, что вся моя фамилия шлет ему привет и приглашение. Надеюсь, что и Вы приедете.
Желаю Вам всего хорошего и еще раз прошу не ставить мне в великую вину мою медлительность.
Ваш А. Чехов.
Сергеенко П. А., 5 февраля 1893*
1276. П. А. СЕРГЕЕНКО
5 февраля 1893 г. Мелихово.
5 февр.
Я обманул тебя не по своей воле*. У меня заболела сестра Маша. У нее или инфлуэнца в сильной степени, или же брюшной тиф — еще не выяснилось что именно, но она лежит, а мне нельзя уехать.
Посылаю устав. Раздай литераторам, принадлежащим в одно время Москве и Петербургу. Можешь черкнуть в «Моск<овской> газете». Помещение имеет кружок великолепное.
Я совсем раскис.
«Новостей дня» не получаю.
Это письмо повезет в Москву маленькая графиня*, которая жила у нас с пятницы и, дай бог ей здоровья, утешала сестру. Впрочем, ты не знаком с ней…
Поклонись Владимиру Ивановичу* и его жене. Поцелуй m-me Правдину* и Жужелицу*. Скажи Жужелице, что Шекспир в самом деле очень плохой писатель.
Будь здоров. Пиши из своей Америки.
Твой А. Чехов.
Суворину А. С., 5 февраля1893*
1277. А. С. СУВОРИНУ
5 февраля 1893 г. Мелихово.
5 ф.
Отец болен; у него сильная боль в спине и онемение пальцев — не всегда, впрочем, а припадками, на манер грудной жабы. Он философствует и ест за десятерых, и нет никаких сил убедить его, что лучшее для него лекарство — воздержание. Вообще я в своей практике и в домашней жизни заметил, что когда старикам советуешь поменьше есть, то они принимают это чуть ли не за личное оскорбление. Нападки на вегетарианство и, в частности, буренинские походы на Лескова* кажутся мне очень подозрительными в этом смысле. Если бы Вы стали проповедовать рис, то Вас подняли бы на смех. И, я думаю, смеялись бы только обжоры.
У меня, голубчик, беда — у сестры что-то вроде тифа. Бедняга заболела в Москве. Когда я привез ее домой, она совсем осипла, захирела, 40°, боль во всем теле, тоска… Я возился с ней две ночи. Она стонала: «я умираю!», и это приводило в ужас всю мою фамилию, особенно мать. Была минута, когда казалось, что Маша сейчас умрет. А теперь у нее вот уже четвертые сутки сильно болит голова, так что пошевельнуться больно. Нет ничего тяжелее, как лечить своих. Делаешь всё, что нужно, а каждую секунду кажется, что не то делаешь…
Аттестат мой — не знаю где, а паспорт у меня дома*. Когда понадобится, могу прислать удостоверение, что я лекарь. Но погодите до конца марта. В душу мою вкралась нерешительность. Между прочим, мне кажется теперь, что название «Чайка» не годится*. Блеск, Поле, Молния, Сундук, Штопор, Панталоны… это не годится. Назовем так: Зима. Можно и Лето. Можно Месяц. А не назвать ли просто Двенадцать?
В янв<арской> книжке «Труда» напечатана пьеса Мережковского «Прошла гроза»*. Если не хватит времени и охоты прочесть всю пьесу, то вкусите один только конец, где Мережковский перещеголял даже Жана Щеглова*. Литературное ханжество самое скверное ханжество.
Зачем Вы так суровы к Лессепсу и К°*? Французы жестокий народ; у них есть гильотина и из их тюрем выходят расслабленными идиотами; у них система устрашения, но и они находят приговор не в меру суровым*, или, по крайней мере, из чувства деликатности говорят, что приговор им кажется суровым. Лессепс и К° слетели с высоты, уже осуждены и поседели в одну ночь. По-моему, лучше снести упреки в излишнем сантиментализме и в неполитичности, чем рисковать быть жестоким. У Вас проскочила одна телеграмма воистину жестокая. 5 лет тюремного заключения, лишение прав и проч. — это высшая мера наказания, удовлетворившая даже прокурора, а в телеграмме: «Мы находим это слишком снисходительным». Силы небесные, что же нужно? И для кого нужно?
Солнце светит вовсю. Пахнет весной. Но пахнет не в носу, а где-то в душе, между грудью и животом. Ночью холодно, а днем с крыши каплет.