2) Был орел Филиппов и просил написать Вам, чтобы Вы прислали ему назад его днепровскую повесть*; он почистит ее, исправит, понюхает и пришлет Вам весною. Вы сказали ему, что весною напечатать можно.
3) Будучи честным человеком, возвращаю Вам: а) книги, полученные от Южина*, b) «Африканку»*, с) «Исторический вестник» 82 г.* и d) «Отечественные записки» 63 г. V, VI и VII*. Сегодня отвезу эти книги Богданову.
4) Воротник* Мамышеву послан с ручательством на 35 лет. Осталось 4 рубля сдачи. Куда их девать?
5) Прилагаю списочек книг* и прошу Вашего содействия для отыскания их и препровождения ко мне. Это первая серия. Это только цветки, скоро будут и ягодки.
Вот и всё. После Вашего отъезда мне стало совсем скучно. Солнце светит адски, пахнет весной, и мне досадно, что я еще не еду на Сахалин. Теперь бы хорошо сидеть на палубе речного парохода или скакать через степь в тарантасе.
Плещеев писал мне*, что все мои петербургские друзья и знакомые сердятся на меня за то, что я якобы скрывался от них. По-видимому, и Плещеев сердится. Я ответил ему так: «Пусть себе сердятся!» Свободин в Москве; был он у меня уже раз шесть и раза три не заставал меня. Он очень доволен результатами германских выборов* и по-прежнему горячо любит литературу. О Лессинге ни полслова*.
Вся Москва уже знает, что я имел честь обедать у Ермоловой*. Курс мой поднялся на целую марку.
Анне Ивановне буду писать особо*. Кланяйтесь всем и будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., около 20 февраля 1890*
772. А. С. СУВОРИНУ
Около 20 февраля 1890 г. Москва.
Спасибо за хлопоты. Атлас Крузенштерна* мне нужен теперь или по возвращении из Сахалина. Лучше теперь. Вы пишете, что карта его плоха. Потому-то она мне и нужна, что она плоха, а хорошую я уже купил у Ильина* за 65 к.
День-деньской я читаю и пишу, читаю и пишу… Чем больше читаю, тем сильнее убеждение, что в два месяца я не успею сделать и четверти того, что задумал, а ведь больше двух месяцев мне нельзя сидеть на Сахалине: подлецы пароходы не ждут! Работа разнообразная, но нудная… Приходится быть и геологом, и метеорологом, и этнографом, а к этому я не привык, и мне скучно. Читать буду о Сахалине до марта, пока есть деньги, а потом сяду за рассказы.
Не помню, за что я повесил себя в письме к Плещееву. Вероятно, за пьянство. Писал я ему*, конечно, в шуточной форме и, кажется, так: «…за что меня следовало бы в одно и то же время повесить и произвести в генералы». Последнее мною вполне заслужено, ибо в Питере я выпил столько, что мною должна гордиться Россия! Помню также, писал я Плещееву, что, живя в Питере, в один месяц я сделал столько, сколько моим молодым друзьям, которые за что-то на меня сердятся, не сделать в целый год; и я не соврал, ибо каждый из моих друзей в 12 раз больше бездельник, чем я. У Вас живя, я многое прочел, многое видел и слышал и сварил кашу не с одним только Галкиным — и это всё, невзирая на винопийство и шаганье из угла в угол.
M-me Ленская вымазала себе лицо салом. Был Мамышев и сердился, что воротник с ручательством на 30 лет послали ему в Звенигород, а не в Волоколамск, где он живет. Я сказал, что Вы виноваты.
Если у Вас в библиотеке есть «Очерки пером и карандашом» Вышеславцева*, то пришлите. Будет от меня благодарность.
Был у меня Островский и спрашивал о судьбе книги своей сестры*. Я сказал, что Вы и Неупокоев недовольны рисунками и форматом. Он ответил так: если рисунки не нравятся, то их можно бросить, заказав новые, формат же наравне со всем прочим вполне зависит от усмотрения типографии. Можно написать ему, что его книга будет печататься летом? Ах, какие у него вонючие сигары! Каждый его визит, благодаря его этим анафемским сигарам, наводит на меня ужас. Говорил он, что его брат-министр* захворал сахарной болезнью.
«Крейцерова соната» в Москве имеет успех.
Отчего не шлете рассказов?* Я сегодня или завтра пошлю Вам рассказ Лазарева (Грузинского)*. Прибавкой гонорара и высылкой газеты мой протеже Ежов тронут и благодарит Вас со слезами на глазах и с дрожью в голосе, простирая руки к небесам с мольбою о ниспослании Вам и всему Вашему семейству всякого благополучия во веки веков аминь.
В своей сахалинской работе я явлю себя таким ученым сукиным сыном, что Вы только руками разведете. Я уж много украл из чужих книг мыслей и знаний, которые выдам за свои. В наш практический век* иначе нельзя. Скажите Алексею Алексеевичу, чтобы он ехал на Мургабский берег*.
Читал я, что румынская королева написала пьесу* из народного (?) быта и будет ставить ее в бухарестском театре. Автор, которому нельзя шикать. А я бы с удовольствием пошикал.
Ленский говорил, что, «кажется, хотят ставить» пьесу Маслова*. Больше же об его пьесе ничего не слышал.
Будьте здоровы. Дай бог всего хорошего.
С почтением
Генрих Блокк и Ко.
Как поживают Ваши многоуважаемые лошади? Хорошо бы проехаться куда-нибудь.
Суворину А. С., 23 февраля 1890*
773. А. С. СУВОРИНУ
23 февраля 1890 г. Москва.
23 февр.
Голубчик, «Свадьбу» верните назад* с книгами, она попала к Вам нечаянно. Печатать ее нет надобности. Что касается книг, которые желательно мне получить* от Скальковского, то прилагаю новый список. Сегодня отослал я Вам «Вестник Европы» 79 г., V и VI*, и книгу Зандрока* (на его имя). Простите ради создателя, что я беспокою Вас поручениями; право, больше обратиться не к кому. Беспокоить Вас буду еще много, а чем Вам заплачу — неизвестно; должно быть, на том свете угольками.